Император Пограничья 1 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 15

— Вижу, собрались все, кто может держать оружие. Похвально. Значит, есть кому защищать деревню, — с лёгкой иронией продолжил я. — Вы знаете свои проблемы, я — способы их решения. Вместе справимся быстрее. У кого есть что сказать, говорите сейчас.

После долгой паузы всё же прозвучал голос, и принадлежал он старосте, тому самому увечному селянину, что собирал местных жителей.

— А что нам может дать, безбородый юнец? — он прищурился, кривя губы в ухмылке. — Руки белые, ухоженные, на роду, видать, тяжелее вилки ничего не держал. Тут, в пограничье, легко жизни лишиться. Бздыхам-то всё равно, кто перед ними — барчук или холоп. Им бы души пить, да тела забирать, — он сплюнул под ноги. — А коли голова дурна да опыта нет, так и вся деревня сгинет. Уж прости, боярин, за прямоту, — он поклонился с наигранным почтением и в глазах его мелькнула неприкрытая издёвка, — да только правду говорю.

Выслушав это, я выдержал долгую паузу и начал говорить отвлечённым голосом, стремительно шагая к кузнице:

— Исход любой битвы зависит от четырёх вещей.

Увидев её ещё при въезде в деревню, сразу отметил неплохое состояние строения. Значит, мастер здесь умелый. За моей спиной раздавались приглушённые смешки и перешёптывания — селяне решили, что я сбегаю от неудобных вопросов.

— Первое — боевой дух солдат. Человек, верящий в победу, уже наполовину победил, — мой голос доносился из темноты здания, где не горело ни одной лампы. — Второе — их тренированность. Клинок в руках мастера опаснее тысячи мечей, которыми размахивают неумехи.

Я неторопливо вышел обратно на улицу, сжимая в руках найденные материалы: пару добротных слитков железа и крепкую деревянную заготовку под копьё.

— Третье — ум полководца, создающего стратегию грядущей битвы. План сражения должен опираться не на чувства, а на холодный расчёт, ведь одно неверное решение может погубить сотни жизней

Собравшиеся в недоумении смотрели за моими находками.

— И, наконец, четвёртое — оснащение воинов. Воевать дрекольем можно только с кроликами да белками. А Бездушных нужно бить иначе.

Призвав внутреннюю силу, я активировал Оружейную трансмутацию. Металл в моих руках потёк, как вода, сплетаясь в новую форму. Рукоять словно сама прыгнула в ладонь, удобно легла в пальцы. На её конце сформировался изящный наконечник — комбинация копейного острия и широкого клинка боевого топора с острым обухом.

Накатила волна слабости, тут же подавленная неукротимой волей. Создание столь совершенного оружия выпило из меня почти всю магическую энергию. Если бы не недавние тренировки, увеличившие запас сил, я бы так не смог.

При этом вряд ли кто-то заметил, что молот-клевец, оставшийся в повозке, превратился обратно в груду камней. Запаса энергии не хватало поддерживать два столь дорогостоящий оружия.

— Это, любезный староста, называется алебарда, — я с удовольствием отметил, как вытянулись лица у крестьян.

— Бердыши мы и сами ковать можем, — мужик упрямо вскинул подбородок, хотя его голос уже звучал не так уверенно.

— Алебарда против Бездушных подойдёт куда лучше благодаря комбинированному наконечнику, — я небрежно крутанул древко в ладони. — Пока один боец держит тварь на расстоянии, воткнув в неё копейное остриё, товарищи могут рубить врага издали.

Староста дёрнулся, явно желая что-то возразить, но я остановил его:

— Я ещё не закончил, — мой голос лязгнул сталью. — Многие недооценивают важность четвёртого пункта, считая, что боевым духом, хитрой тактикой и тренировками можно перекрыть дефекты в амуниции и вооружении, но это не так. Запомните раз и навсегда. Не стоит путать оружие, созданное кузнецом, и оружие, сотворённое магическим Даром.

Мой взгляд выцепил в толпе, возле старосты, дюжего мужика со шрамом, рассекающим левую щеку от виска до подбородка. В его огромных руках, покрытых россыпью старых ожогов, покоился увесистый кузнечный молот.

Я неторопливо направился к нему, и громила невольно отпрянул, бессознательно выставив перед собой кувалду, словно щит.

Моё движение слилось в одну серебристую вспышку. Сотканная силой моей Грани, алебрада начала своё неумолимое движение. Металл со свистом рассёк воздух. Лезвие пело, чертя сияющую дугу.

За долю секунды до удара я успел уловить, как расширились глаза кузнеца, когда он осознал неотвратимость происходящего. А затем — вспышка, резкий звон стали о сталь, и тяжёлый металлический боёк молота разлетелся надвое, словно слепленный из мягкого воска. Верхняя половина, вращаясь, упала на утоптанную землю.

По толпе прокатился единый вздох изумления. Люди пялились то на разрубленный металл, то на алебарду в моих руках. Кто-то истово крестился, кто-то бормотал «чур меня», а здоровяк с расколотым молотом так и застыл с отвисшей челюстью. Даже Василиса, до того державшаяся в тени, подалась вперёд, жадно впившись взглядом в моё творение.

Староста попятился, и в его глазах я прочёл то, что хотел увидеть — первые проблески уважения и толику страха. Отлично. Пусть боятся. Страх — неплохое начало. За ним придёт восхищение, а следом — преданность.

— Вот вам ответ, достойные селяне, — я поднял алебарду, позволив последним лучам закатного солнца заиграть на её безупречном лезвии — не единой щербинки, — на что способен этот «юнец». И это лишь малая часть того, что я могу дать тем, кто встанет под мою руку. Теперь выбор за вами — принять мою защиту или продолжать полагаться на дреколье против Бездушных.

Я в последний раз обвёл глазами враждебные лица и одарил их холодной улыбкой. Пусть знают — этот воевода не чета предыдущему. Я пришёл сюда не прогибаться под смутьянов и строптивцев, но установить закон и порядок. И подчинить себе эту глушь — силой или хитростью, но подчинить.

Больше не говоря ни слова, я кивнул Могилевскому, и мы двинулись дальше. Наша процессия неспешно проехала через всю деревню, и я с интересом впитывал увиденное, внимательно осматриваясь по сторонам.

Угрюмиха полностью оправдывала своё название — приземистые избы жались друг к другу, будто в страхе перед окружающим лесом. Добротный частокол опоясывал деревню по периметру, в двух местах усиленный наблюдательными вышками. Сейчас те пустовали. Хозяйственные постройки — амбары, сараи, конюшни — теснились за домами, образуя путаницу узких проходов. Грязь на улицах застыла бугристыми колдобинами вперемешку со снегом, явно превращаясь в непролазное месиво в дождливую погоду. В воздухе витал тяжёлый запах навоза, дыма и преющего сена.

Вскоре догнавший нас староста нехотя указывал на важные строения, бурча пояснения сквозь зубы. За его спиной маячил тот самый бородатый детина.

Финальной точкой нашего импровизированного тура стал добротный двухэтажный дом — насколько я понял, обиталище прежнего воеводы. Перед крыльцом торчал сруб колодца-журавля. То самое место, в котором сгинул мой предшественник.

Именно отсюда начнётся восхождение рода Платоновых. Пусть сейчас это лишь заброшенный дом на краю княжества, но каждая империя когда-то начиналась с малого. А уж в этом деле у меня есть опыт.

Я обернулся к старосте и с ехидцей полюбопытствовал:

— Надеюсь, вы всё же извлекли тело из колодца? Или так и черпаете водичку вместе с покойником?

На лице собеседника промелькнула кривая усмешка:

— Обижаете, боярин. Мы ж не нелюди какие. Достали, само собой, да с почестями похоронили. Всё как положено.

Я хмыкнул и парировал с нарочитой невозмутимостью:

— И правильно сделали. До реки-то далековато. Как тебя, кстати, зовут, добрый человек?

— Савелий я. Савелий Рындин.

— Я запомню, — сухость моего ответа могла дать фору старому пергаменту.

И, повернувшись к Могилевскому, приподнял бровь:

— Как считаешь, в этом доме ведь найдётся место для тебя с бойцами?

Однако сержант лишь покачал головой:

— Никак нет. Граф Сабуров чётко распорядился, чтобы мы встали в бараке на другом конце деревни. Будем нести караул оттуда, — в глазах Демида читалось невысказанное предостережение.