Император Пограничья 1 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 1

В воздухе пахло жареными каштанами, терпким вином и страхом.

Первое, что я почувствовал, вынырнув из тьмы — это верёвка, впившаяся в горло. Непослушное тело пыталось распластаться, и лишь петля удерживала его на месте. Подогнувшиеся ноги, связанные за спиной руки и плавающие перед глазами алые круги. Посмертие встретило меня весьма немилосердно.

— Эй, не так быстро! — чья-то сильная рука вздёрнула меня обратно, заставив принять вертикальное положение. — Рановато тебе подыхать, малец. Дождись хотя бы команды!

На эту нехитрую шутку где-то сзади ответили хохотом.

С трудом вдохнув морозный воздух, я почувствовал, как он обжёг лёгкие. Мурашки бегали по всему телу, покрытому одной лишь белоснежной рубахой. Меня колотило от пронизывающего ветра, но дело было не только в свирепой стуже.

Тошнота подкатывала к горлу волнами, во рту стоял мерзкий металлический привкус. Желудок скручивало узлом, а язык распух и едва ворочался. Приходилось прилагать все силы, чтобы просто стоять прямо.

Меня отравили. Иначе и быть не могло.

Солнечный свет ослепил меня, заставив поморщиться, и я не сразу осознал, что вместо встревоженных глаз Аларика, моего адъютанта, на меня смотрят дюжины и дюжины запрокинутых лиц.

Это были обычные люди, но одетые в странные наряды, непохожие ни на что виденное мной прежде. Вместо камзолов или, на худой конец, доспехов мужчины были выряжены в синеватые штаны чудного кроя и блестящие гладкие гамбезоны. Один их вид говорил, что хоть и сделаны они из какой-то дорогой ткани, но не остановят ни клинок, ни стрелу.

Женщины же практически не носили платьев и одежду предпочитали точно такую же, как и их мужи. Если бы не румяна да не миловидные черты лица, их можно было бы спутать с юношами.

Пёстрые ткани, причудливые головные уборы, блестящие украшения. Всё это напоминало маскарад, но в глазах собравшихся не было и тени веселья. Лишь злорадство, скука и нетерпение.

Источником замеченных ранее запахов оказались юркие продавцы, снующие в толпе. Один разносил жареные каштаны, а вторая разливала горячее вино со специями в чудные одинаковы по виду и форме кубки. Белые, гладкие, сужающиеся к основанию.

Оглядев всё это, я вернулся к собственным ощущениям.

Хорошая новость заключалась в том, что смертельная рана напротив сердца, отправившая меня за грань, исчезла.

Плохая новость заключалась в том, что мою шею плотно обвивала пеньковая верёвка. При каждом вдохе грубые волокна царапали кожу, а любое движение головой заставляло петлю сжиматься чуть сильнее, напоминая о её истинном предназначении. И, судя по тому, что под ногами слегка пружинили грубые доски, это не был щегольской аксессуар у местной странной публики.

Внимательно осмотревшись и борясь с тошнотой, я отметил две вещи.

Первое, эшафот явно мастерили не второпях. Он отличался основательностью — хорошее крепкое дерево, высушенное, прошедшее обжиг и пропитанное смолой. Уж что-то, а виселиц, походных и стационарных, мне довелось повидать изрядное количество.

Второе, мою судьбу готовились разделить не меньше десятка несчастных бедолаг. Все они стояли лицом к толпе на помосте, ёрзая и дёргая связанными за спиной руками. Что примечательно, у некоторых приговорённых запястья сковывали не верёвки, а кандалы из диковинного нефритового металла.

Возрастом все они годились либо в пажи, либо в оруженосцы. Безбородые юноши, что вряд ли хоть раз брали в руки оружие. И всё же их, как и меня, приговорили к казни.

Последнее, что я помнил — это поединок. Жестокий, кровавый, решающий. Разум отказывался верить в реальность происходящего, а голова шла кругом от попыток осознать, как я здесь очутился. Шершавая верёвка врезалась в шею всякий раз, когда я делал вдох. Деревянные доски эшафота скрипели под ногами, ощущались чересчур твёрдыми, слишком реальными.

Я умер, в этом не было сомнений.

Так почему же я чувствовал биение собственного сердца, слышал гомон толпы, видел яркие краски одежд и ощущал дуновение ветра на коже? Что это — посмертие, преисподняя, или, может быть, другой мир?

Вопросы роились в голове, но ответов не было. Две вещи я знал точно. Это тело не могло принадлежать мне: иной рост, иной вес, иной баланс. Я получил от судьбы ещё один шанс. Вот только какой-то странный. Возродиться чтобы тут же снова умереть, да ещё и такой позорной смертью.

Правда, я не из тех овец, которые безропотно шагают на убой.

Краем глаза я видел, как подрагивали после недавних ночных возлияний руки палача, поправляющего чужие петли. От него до сих пор несло кислым перегаром, словно он только что вылез из винного погреба.

Лишь теперь я осознал, что всё это время на помосте звучал чей-то голос. Поначалу чужая речь сливалась в монотонный гул, похожий на жужжание осенних мух. Но вот из этого шума стали проступать отдельные знакомые слова, будто всплывающие со дна мутного пруда кувшинки.

Говорил человек в длинном тёмном одеянии, стоявший чуть поодаль. Его резкий, неприятный голос разносился над площадью, заставляя вздрагивать моих юных товарищей по несчастью. С каждым мгновением я понимал всё больше, пока внезапно поток чужих слов не превратился в совершенно ясную речь.

— Сограждане! — вещал он, воздевая руки к небу. — Мы собрались здесь, дабы свершить правосудие над теми, кто дерзнул преступить закон и древние традиции! Эти отщепенцы, эти недостойные отпрыски благородных семейств, забыли о долге крови, что течёт в их жилах! В своей гордыне и заносчивости они подняли руку на законную власть, расшатывали устои и сеяли смуту! Прикрываясь лживыми лозунгами, они хотели ввергнуть наш город в пучину хаоса, уничтожить священный порядок, завещанный нам предками! Но неумолимая длань правосудия настигла их! Справедливый суд его светлости князя Веретинского признал этих бесчестных смутьянов виновными в измене, и сегодня они понесут заслуженное наказание!

Толпа отозвалась одобрительным гулом. Многие в руках держали странные плоские предметы, похожие на отполированные пластины чёрного стекла. Они вытягивали руки, направляя эти диковины на эшафот, словно стражники, прицеливающиеся из арбалетов. Впрочем, ни стрел, ни даже тетивы у этих приспособлений не было.

Возможно, какие-то местные магические артефакты?

Эта мысль заставила меня окинуть внутренним взором собственное тело. Могучий магический дар, прежде верно служивший мне на протяжении многих лет, отсутствовал. Нет. Был в глубокой спячке, так и не пройдя инициацию. Такой крошечный огонёк, запрятанный в самых глубинах души, что его сложно было разглядеть даже опытному магу. Неудивительно — прежний хозяин этого тела, должно быть, и не подозревал о своём скрытом даре.

— Согласно древнему обычаю, — прервал мои размышления равнодушный голос распорядителя казни, — каждому из осуждённых даётся право на последнее слово. Начнём!

Первым оказался худощавый и бледный юноша, чьи впалые щёки покрывала редкая светлая щетина. Он сделал дрожащий шаг вперёд, насколько позволяла верёвка, и заговорил сбивчивым от волнения голосом:

— Мы всего лишь разговаривали! — в его голосе звенело отчаяние вперемешку с возмущением. — Собирались, пили вино и обсуждали, как сделать жизнь в княжестве лучше. Чтобы власть князя была ограничена законом, а не его прихотью! Чтобы древние права благородных родов значили больше, чем желания одного человека. Мы никого не подстрекали к бунту, не строили заговоров. Просто говорили! Но теперь я вижу — князь Веретинский боится даже разговоров, раз карает за них смертью!

По толпе пронёсся ропот, кто-то крикнул: «Предатель!». Однако человек в чёрном, стоящий на эшафоте, и бровью не повёл. Палач небрежным жестом оттолкнул парня обратно, и тот споткнулся, едва не упав.

Следующий бедолага зачастил:

— Я… Я не хотел ничего дурного. Умоляю, пощадите! Я всё осознал, я раскаиваюсь! Дайте мне ещё один шанс, и я докажу свою верность князю!