Ревнивый раб долины песков (СИ) - Жнец Анна - Страница 7

Внезапно я обнаружила в себе талант к провокациям.

— О, Айан, мне так нравится проводить с тобой время.

Эльдарион раздраженно заерзал под моим боком. Он больше не ласкал меня. Похоже, бесконечное «Айан», слетавшее с моих уст, напрочь испортило ему настроение. Он скатился с меня и угрюмо сел на край постели.

— Знаешь, я хочу кое в чем тебе признаться. Раньше я была влюблена в своего охранника. В Эльдариона.

Каждой клеточкой тела я почувствовала, как мужчина рядом со мной напрягся, буквально окаменел и весь обратился в слух, даже дыхание задержал.

— Да, я была влюблена в него с юности. Представляешь?

Эль молчал, но я знала, что он жадно ловит каждое мое слово. Воздух между нами уплотнился, заискрил, тишина углубилась, гулкая, звенящая.

Неужели он и сейчас ничего не скажет? Не сознается в обмане?

Я вдруг поняла, что Эль не станет рисковать. Завтра снимет маску Айана и начнет подбивать ко мне клинья сам, не прячась под чужой личиной, но о своем притворстве будет помалкивать в тряпочку, опасаясь моего гнева.

Поступок, может, и разумный, но неправильный. Отношения, начатые со лжи, не приводят ни к чему хорошему.

— Да, была влюблена. В Эльдариона. Раньше, — я прищурилась, всматриваясь в темную фигуру на краю постели. Эль не шевелился, дышал через раз. — Но это чувство прошло.

Он вздрогнул. В полумраке спальни я заметила, как дернулись его плечи.

— Теперь я люблю тебя, Айан. Ты показал мне, как упоительно сладко быть с мужчиной. Сколько острого, жгучего наслаждения ты мне подарил. Да! Я люблю тебя. Тебя! Не Эльдариона. А тебя. Влюбилась в тебя после наших страстных ночей, ведь ты знаешь, как заставить женщину гореть в своих объятиях. Мой охранник не умеет и сотой доли того, что умеешь ты!

— Неправда!

Мой упрямый эльф наконец-то заговорил. Его раскатистый рык сотряс стены спальни.

— Это я, Амани! Не он! С тобой все время был я. Это в моих объятиях ты горела.

Под мой нервный беззвучный смех Эль вскочил на ноги и зачем-то принялся шарить по тумбочке у кровати. Что он там искал? На пол с грохотом падали опрокинутые им предметы.

Спустя какое-то время комнату наполнило тусклое оранжевое мерцание.

Мой охранник держал в руках масляную лампу, и она освещала нижнюю половину его лица.

— И долго ты собирался водить меня за нос?

— Амани, ты слышала? Эти две ночи с тобой провел я, а не Айан, — глаза Эля лихорадочно блестели. Ревность до того застила его разум, что сейчас он был способен думать лишь о моих влюбленных восторгах, адресованных его сопернику.

— Слышала. И я повторяю свой вопрос. Как долго ты…

— Тебе не из-за чего в него влюбляться, — Эльдарион захрустел зубами. Лампа в его руках дрогнула, и свечной огонек внутри стеклянных стенок плафона мигнул, а потом разгорелся ярче. — Это ведь я доставил тебе удовольствие. Я. Это со мной тебе было хорошо в постели. Не с ним. Этот хиляк из питомника ни разу к тебе не прикоснулся. Понимаешь?

На его лбу билась вспухшая венка.

Я покачала головой и скрестила руки на груди.

— Как тебе не стыдно! Дурил меня все это время.

Мой любовник потупил взгляд, затем посмотрел на меня пытливо, с надеждой:

— Ты правда влюблена в меня с юности?

Каков наглец!

Где муки совести, мольбы о прощении, страх перед наказанием? Да он же совсем не раскаивается! Все, что его волнует, — кому из них двоих я отдаю предпочтение.

— Влюблена…

Эльдарион заулыбался, его плечи расслабились, суровое лицо смягчилось и просияло, но это он просто не дослушал мою фразу до конца.

— …была влюблена, — добавила я вредным тоном, — а теперь уже и не знаю, заслуживает ли такой обманщик моей благосклонности.

Разгладившийся было лоб опять собрался складками морщин. Взгляд моего охранника стал напряженным.

— Амани, я…

Эль кусал нижнюю губу, явно пытаясь найти слова в свое оправдание, и вдруг из пристыженного тихони превратился в ураган ярости.

— А что еще мне оставалось делать! — выкрикнул он и с грохотом опустил лампу на прикроватную тумбу, так, что трепещущий огонек внутри плафона мигнул и едва не погас. — Всю жизнь я схожу по тебе с ума. Всю жизнь! Знаешь, каково это — быть рабом и вожделеть свою хозяйку?

Я не нашла, что ответить, и он продолжил, сжимая кулаки, багровея лицом, распаляясь все больше и больше:

— Я понимал, что не могу надеяться на взаимность, что нам не быть вместе, ведь ты — моя госпожа, а я жалкий раб, сын таких же рабов, более того — эльф, коих в Сен-Ахбу ненавидят и презирают. Все это я понимал, но ничего не мог с собой поделать. Пытался выбросить тебя из своего сердца и своих мыслей, но ты стала моим наваждением. Ты снилась мне каждую ночь! Каждую! Ласковая и страстная, невинная и разнузданная, голая и одетая в роскошные платья, в которых я видел тебя днем накануне. Я просыпался мокрым и скорее бежал стирать в песке свои штаны, чтобы никто не заметил моего позора.

От признаний Эльдариона мои щеки запылали огнем, сердце загрохотало как сумасшедшее. Смущенная, я опустила взгляд и смутилась еще сильнее, потому что он упал на обнаженный член моего охранника. Возбужденная мужская плоть покачивалась под своей тяжестью.

— Я честно пытался тебя забыть, — говорил Эльдарион, не замечая своей наготы, — увлечься другими девушками, теми, которые соответствуют моему низкому статусу. Рабынями. Даже залез на парочку. Я тогда жил в общем бараке. Вы, господа, не знаете, но для рабов это единственная отдушина — ночью получить немного радости, поэтому подневольные эльфийки охотно раздвигают ноги.

Губы сами собой сжались в тонкую полосу. Ревность кольнула острой шпилькой. Мой Эль валялся с дворовыми потаскухами!

В голове против воли пронеслась вереница женских лиц. Я вспоминала девиц, живущих в моем доме, и пыталась понять, с кем из них Эльдарион был близок.

— Но вот уже много лет я один и даже не пытаюсь ни на кого смотреть, потому что знаю — бесполезно. Мне бы радоваться. Для эльфийского раба я поднялся очень высоко. Телохранитель госпожи. У меня своя комната. Я больше не ночую в общем бараке. Мне бы успокоиться и с позволения хозяйки завести семью с равной себе, но… Только твою постель я хочу греть, Амани. Что мне с собой поделать? Справиться с этой мучительной страстью выше моих сил.

Он прервал свою речь, чтобы отдышаться. Его могучая грудь вздымалась часто и тяжело, подушки крепких грудных мышц мелко сокращались.

— Когда тебя отдали тому старику, я чуть не сошел с ума. Знал, что когда-нибудь тебе найдут мужа, но все равно оказался не готов к этому. В твою первую брачную ночь я сбежал в пустыню и выл там раненым зверем.

Я помнила тот день. Он навсегда врезался в мою память, как и то ужасное чувство собственного бессилия. Мать решила, что Эль пытался сбежать, и в наказание велела поколотить его палками. Полностью голый, он стоял на коленях посреди двора и в полном молчании принимал удары тяжелой дубинки. Ни звука не издал, хотя палач вовсю старался выбить из него стоны боли. Не в силах прекратить экзекуцию, я смотрела, как его спину расчерчивают все новые и новые кровавые полосы, и рыдала навзрыд.

— Прости меня, Амани, — Эль сгорбился и низко опустил голову. — Раз уж ты не выносишь обман, я должен сознаться кое в чем еще. После ты можешь отдать меня стражникам, если захочешь.

Настороженная, я подалась вперед, чтобы лучше слышать его голос.

— Того ядовитого скорпиона в сапог твоего мужа подбросил я, — шепнул Эльдарион и торопливо добавил: — Дело не в ревности. Если бы ты была счастлива в браке, я бы смирился и охранял твоего супруга от всех угроз. Но я больше не мог слышать, как ты плачешь по ночам. Это разрывало мне сердце в клочья.

Со вздохом он осторожно поднял на меня глаза и замер в ожидании своего приговора.

Эль смотрел на меня, затаив дыхание, и в моей груди все сжималось и переворачивалось от его слов.