Седьмое небо - Найтов Комбат - Страница 7

– Здесь она стоять не должна. В любом случае будет оказывать воздействие на двигатель, он может дать помпаж, а потом его запускать забабахаешься. Убрать ее под заборник и отвести газы тормозом.

– Как?

– Что: как? Вот эти две спарить со сдвигом назад-вправо, а саму на правый борт под фюзеляж. Она же с ленточным питанием. Подвести сверху, из того же места, где сейчас стоит. И, как я уже говорил, удлинить сопла, и дать возможность сужать диаметр, как у Хейнкеля. Проблема у немцев была в том, что каждая компания решала эти вопросы самостоятельно, впервые их вместе собрали в Ростоке. Плюс, у каждого решения – свой патент, в Германии за них платить надо, и много. Нам же всё это досталось в виде трофеев. Поэтому никому ничего платить не придется. BMW мне очень понравился, как и JUMO, Хейнкель чуточку запоздал, но тот вариант, который он спрятал ото всех, решает проблему с гироскопическим моментом. Он, конечно, останется для одномоторного самолета, но будет направлен в другую сторону и гораздо меньше по величине.

– Наш главный идет. Не спеши раскрывать все карты перед ним. Ты меня понял? Говорим о воздушных тормозах. Миша ему должен был доложить только это. Понял?

– Понял. И не буду лезть со своим уставом в чужой монастырь.

Мило поболтали с Артемом Микояном, я ему рассказал, по воспоминаниям Андрея, как проходил бой, в котором я не участвовал. Сам от себя могу сказать одно: выиграть вчистую бой у двух «Бэ-29-х», в топовой комплектации, и привезти домой только три пробоины, это – класс, высочайший класс летчика-истребителя «пулеметно-пушечной эпохи». Но запись об этом есть, там, правда не написано о том, что бой велся одиночным истребителем. Он рассматривался, в том числе, и в Америке, но не в 1947-м году, а в 1951-м. Американцы приземлились на территории Союза и на обмен попали поздно. На снимках, сделанных ими, была территория Советского Союза в районе станции Хасанская. Они все получили 10 лет, выпустили их через четыре года. Их информация о том, что произошло, стала известна Сенату и комиссии Конгресса после «черного четверга» 1951 года. А дело стремительно катилось к войне между Северной и Южной Кореями. Наша разведка докладывала о том, что существует план «Totality», написанный еще в 1945-м году. Еще до этого, сразу после успешного испытания атомной бомбы в Аламогордо, Трумен «потерял интерес к тому, чтобы СССР принял участие в войне с Японией, по решению Тегеранской и Ялтинской конференций». 12-го марта 1947-го года стало известно о «новой смене курса». Теперь Америка брала на себя всю полноту ответственности за судьбу Кореи. В этом ее поддерживала «Организация Объединенных Наций», заседания которой СССР игнорировал из-за признания государства на острове Тайвань – Китаем. То есть, на кону стояла та самая Победа в Великой Отечественной войне. В Европе стояла американская армия, и дело шло к созданию «Федеративной Республики Германия», в которой подразумевалось создание Бундесвера. В Японии – стояли американцы, у них было два «непотопляемых авианосца»: Окинава и Тайвань, и сеть аэродромов на самих Японских островах. США имели, и начали крупносерийное производство атомных бомб. Нашу бомбу еще только предстояло испытать в августе 1949-го. Именно эти обстоятельства вынудили Верховного Главнокомандующего приказать Военно-Воздушным Силам СССР начать ускоренную подготовку гвардейского истребительного корпуса на реактивной технике. Именно поэтому в секретном приказе звучало: «направлять на переподготовку лучших летчиков, имеющих опыт войны, сбитые самолеты противника, и имеющих высокую политико-нравственную подготовку для таких боев». Они должны были «закрыть небо». Собой. Я, поневоле, стал первым летчиком, который будет направлен в этот корпус. После завершения переподготовки в Липецке.

Пока нахожусь в Москве, знакомлюсь, более глубоко, с той техникой, на которой придется воевать. Попросил показать чертежи «форсированного» РД-20, в чем Микоян мне не отказал. Он очень гордился тем, что «выиграл» у Яковлева с его «Як-15»! Я, нисколько не стесняясь, весьма положительно охарактеризовал машину. Двое уже знали мою оценку, а Артем Иванович прямо расцвел, услышав похвалу.

– Я уже говорил, что по сравнению с немецкими машинами, она выигрывает в компоновке и в маневренности. Есть отдельные недостатки, плохо размещено оружие, мала тяга, из-за этого могут здорово придираться. Но это – придирки. В сравнении с «Не-162» и «Ме-163», это – истребитель. Что касается «Ме-262», обеих модификаций, он более живучий, хотя солидно уступает по скорости «МиГу».

А вот тут вот, – я показал на разрез РД-20Ф, – есть серьезные ошибки. Хотелось бы встретиться с людьми, которые его делали.

– Делают их в Казани, ведущий конструктор Глушко, главный конструктор Климов. А в чем дело? – спросил Микоян.

– Они, действительно, форсировали его, по оборотам, как поршневой двигатель, может быть, часов 20-25 отработает. Существует формула Мещерского для тел переменной массы. Сам Мещерский уже умер, двенадцать лет назад, но смерть отменить формулу не может. Реактивный двигатель дает тягу за счет массового секундного расхода топлива. Вы видите здесь дополнительный топливный насос?

А что делать! Так было! Вместо того, чтобы «включить форсаж», с 1938 года разгоняли компрессор. А он начинал бросаться лопатками. Три конструктора недоуменно смотрели на чертеж, видимо, искали еще один топливный насос.

– И как? – спросил Ромодин.

– Сделаем, еще немного доработаем турбину, и сделаем. Здесь каскадов много, а тут только два.

– И что?

– Давайте будем говорить с Глушко или Климовым.

– Ты еще с Люлькой хотел поговорить. Он здесь, только его двигатель забраковали. Собирается в Англию, там тоже есть работающие реактивные двигатели.

С ним мы встретились через полчаса, но ушли в такие дебри, что остальные ребята от нас отклеились, сославшись на срочные дела, а мы с 39-тилетним Архипом Михайловичем обговорили два варианта компоновки: с форсажной камерой и без нее. На бумаге изобразили отбор воздуха из воздухозаборника, для отрыва факела от стенок, и механизм изменения сечения сопла. В общем и целом, я совершенно не зря потратил время. Более того, оставшееся время до прибытия в часть, в основном, проводил в лабораториях 8-го главного управления МАП, вместе с Архипом Люлькой. Потом он уехал не в Англию, а в Уфу. Увы, я в армии, поэтому мы поехали в разные стороны. Тем не менее, вариант РД-20ф-2 встал на испытания и прошел их через два месяца. Короче, посадил Глушко в люльку. Фактически, замечательный конструктор Валентин Петрович Глушко, немного доработав BMW-003, уехал в Германию и переключился на ракетные двигатели. BMW долго был бесхозным и о нем благополучно забыли, так как из Англии привезли Nene.

Борис Аркадьевич Сумароков, комэск «первой», даже посмотрел на календарь и на часы. Я выбрал всё отведенное мне на командировку время и прибыл вовремя, до конца «отпуска» оставалось четыре часа. Билет был заказан заранее, но из Москвы я уехал, взяв предварительно отзывы о командировке в ОБК-155 и в 8-м Управлении МАПа.

– А мы думали, что ты пристроился в хвост какой-нибудь московской вдовушки, службу забросил и наслаждаешься внеочередным отпуском.

– Отпуск мне за этот год положен, но год еще не кончился.

– Я в этом году тоже без отпуска. Занятия начнутся завтра, после развода. Пойдем, доложимся о прибытии Кочеткову, а то он уже волноваться начал: «Где там наш «приморец»». Тобой дважды интересовался Селезнев, но я сказал, что тебя «миговцы» в Москву утянули.

– И как реакция?

– Сказал, что пусть отдохнет, после трудов праведных.

– А в чем дело?

– Завтра узнаешь.

К генералу мы не попали, был занят, Кочетков тоже где-то отсутствовал. У нас издревле так было: новое дело всегда начинается с раскачки. Утром на построении Селезнев вручил Андрею еще один орден. Орден Ленина за тот бой у Хасанской. Я, пока, такой не заслужил. Плюс «порадовал», что первая эскадрилья будет демонстрировать советскому народу полную готовность к отражению атак противника на параде, посвященном дню авиации в Тушино. Поэтому эта неделя зачетная для всех, особо это касается тех, кто еще не сдал зачета по знанию района полетов, куда теперь включена и Москва. И началась зубрежка. Единственное, чем это действо отличалось от подобных полковых зачетов, что к нему готовили шесть штурманов восьми эскадрилий будущего учебного полка. В линейных полках к нему никто не готовит, а принимает тот самый штурман эскадрильи. Здесь дело было поставлено таким образом, что готовит тебя один человек, а сдаешь «чужому». Затем еще неделю отрабатывали полет в плотном ряду, крыло к крылу. Носы серебристых машин покрасили красной краской. Самолеты все были разношерстными: разных серий, с разными двигателями. Их еще и меняли, с завидной регулярностью. Затем прибыли новые, второй серии, которые эскадрилья облетала, и вечером после облета перелетела в Монино. Конфуз произошел именно 18-го августа, когда «лучшие представители советского народа, принимавшего парад», решили своими руками потрогать серийные самолеты. По радио приказали садиться в Тушино. Я в эскадрилье был самым младшим по званию, чего не скажешь о возрасте, были летчики и 25-го года рождения, но в званиях и в должностях выше, чем я. Мое дело последнее. О том, что что-то не так мы поняли еще в воздухе. Три машины горело на земле. На второй серии МАП распорядился использовать покрышки Рыбинского Шинного завода, а тормоза были колодочными, они клинили на посадке, и на трех машинах колеса задних стоек сорвались и загорелись. Я сел без происшествий, так как был уже готов к подобному, видел с воздуха. Впрочем, «разносили» не нас, а представителей МАП, даже не бюро Микояна. Одна машина сгорела полностью. До этого была попытка ставить нашу резину на эту машину, которая закончилась именно так. Ко мне подошел Владимир Александрович: