Развод со зверем (СИ) - Владимирова Анна - Страница 19

Нет, рекомендация самого Канязева для меня значила бы многое. В другой ситуации. Но после того, что он сделал вчера, я ему больше не верила.

Из смотровой он меня отпустил почти что с миром, но после утренней летучки беззастенчиво отвел в сторону и вручил мне стопку направлений.

— Это что? — растерянно моргнула я.

— Это направления на обследования, которые ты сегодня сделаешь в течение дня, — спокойно объяснил он.

— Ярослав Сергеевич, я бы хотела сама принять решения о том, когда мне обследоваться, — понизила я голос, сжимая направления так, будто он мне стопку любовных писем принес.

— Ты вообще читаешь контракты перед тем, как подписать их? — Голос Князева сочился катализатором адреналина, и тот с готовностью скакнул в желудок и ударил по ногам. — Пока ты в моем подчинении, обязана проходить любые обследования!

— Вы решили оторваться в мой последний день? — заметила я, нервно поглядывая на двери.

А он вдруг склонился ниже, парализуя меня близостью, и хрипло процедил:

— Отрываюсь я немного иначе. Еще слово — и у тебя появится шанс получить об этом самое полное представление.

Я сама не поняла, как ноги вынесли меня из зала совещания в коридор, где я припустила вдоль стеночки в ординаторскую. Но спрятаться и перевести дух мне не удалось даже в туалете.

— Лара, ты там? — постучал Сава в кабинку уборной.

— Ты охренел?! — вскричала я.

— Мне нужны подробности! — и ухом не повел он. — Раф? Капучино? Лара, любые желания! Я весь твой!

Я застонала, роняя голову на руки. Кажется, этот последний день будет долгим…

***

Все мысли были о Моли и о том, как испугала меня вероятность патологии ее сердца. Я вышел из лаборатории и направился в кабинет переодеваться перед операцией. Но когда поднес пальцы к пуговицам рубашки, замер. Они все еще пахли Ларой. Ее кожа — сухая, чувствительная, тонкая — краснела на любое сжатие, а после перчаток у нее наверняка сильное раздражение. И эта ее прозрачность, словно шелковый кокон, в котором она возмущенно бьется. И ни черта не слушается…

Я скрипнул зубами и стянул рубашку. Последний день она со мной работает. Потерпеть осталось немного. А завтра — пересадка «медвежьего» сердца. И это — моя главная проблема.

Я не верил в успех.

Девяносто девять процентов, что мы облажаемся, и оборотень выпадет в звериную ипостась. Как следствие, его пристрелят, а у меня в руках останется лишь медвежье сердце, непригодное к пересадке.

Сейчас донора шпиговали успокоительными далеко не в почечных дозах, и все вроде бы шло по плану. Пациент пялился бездумным взглядом в потолок, а его послужной убийств не оставлял ему шансов — все три расы приговорили его к смерти. Но он вряд ли согласился бы с приговором. Как и все до него…

— Ярослав Сергеевич, пациент готов, — робко доложила медсестра. — Вы просили сообщить.

Я обернулся к двери кабинета и кивнул.

— Иду.

В операционной сегодня ничего не предвещало проблем. Планировалась простая пересадка. Пациент — ведьмак, молодой и практический здоровый. Был. До того момента, как выжег сердце какими-то своими магическими перегрузками — я не вдавался в подробности. Для меня результат всегда был лишь вариацией кардиологических патологий, несовместимых с жизнью. Единственное отличие от людей — эти диагнозы ведьмаки получают нередко за считанные секунды. Что-то не так пошло — и сердце выходит из строя. В общем, у Азизова всегда будет много работы.

— Сердце готово, — сообщили мне, когда я вошел в предоперационную.

— Хорошо, начинаем, — скомандовал я и бросил взгляд через стекло.

Моль замерла, сосредоточенно глядя на мониторы, и в груди дрогнуло от предвкушения. В последний день рядом с ней хотелось просто погрузиться в процесс и получить вчерашний кайф. И она не подвела. Действовала четко и максимально эффективно — как я любил. Она не тратила время на лишние движения, отработала все их давно и даже не задумывалась, что делать в следующую секунду. Такой женщиной бесспорно хочется обладать. Но убрать из профессии из-за неподчинения? Хотя, здесь тоже все ясно. Оставить ее перед глазами — будешь каждый день чувствовать себя последним дерьмом, которому она отказалась подчиняться, выбрав чувство достоинства…

— Ярослав Сергеевич, готово, — сообщила Лара хрипло, и я бросил на нее тревожный взгляд.

У нее на лбу выступил пот, и дыхание участилось.

— Тебе плохо?

— Нет, — мотнула она головой, не придав значения. — Можно пробовать запускать.

— Запускай.

Я смотрел на нее и думал, что она все же мне не подходит, как ассистент. Ее место во главе происходящего. Она должна решать и командовать процессом, а не подчиняться. И вот тогда она раскроется во всей красе. Видимо, в этом и возникла проблема когда-то. Она раскрылась. И напугала этим какого-то кастрированного главу хирургии, сообразившего, что эта звездочка его подвинет. И решил ее просто убрать. Нет, надо будет все же найти его и посмотреть, что там за импотент…

— Есть пульс!

Ну кто бы сомневался. Я улыбнулся под маской:

— Отличная работа. Я зашью.

— Можно я? — вдруг попросила она и посмотрела на меня серьезно.

— Хорошо, — посторонился я, хмурясь.

Она что, все же не собирается принимать мое предложение о работе и решила наработаться в последний раз? Ну что за женщина?! Я скрипнул зубами и вышел из операционной. Ладно, разберемся.

На часах — далеко за полдень. Скоро вторая пересадка. А мне нужно посмотреть в глаза одному бывшему другу и потребовать соблюдать договоренности. Я предупреждал, чтобы Алан отпустил Лару, если та соберется уйти. Так какого хрена он ее снова подставляет?

А еще я хотел увидеть «медведя», которого предстоит завтра вскрыть. Только волею случая все сошлось в одной точке — и Азизов, и «медведь».

— Ну как продвигается? — вопросил он, стоило мне объявиться в палате донора.

От основной части палаты нас отделяло звуконепроницаемое стекло. Азизов стоял, сложив руки на груди и всем видом являя озабоченность.

— Ты какого черта не отпустил вчера Лару? — потребовал я без прилюдий.

Захотелось схватить его за загривок и впечатать пару раз в стекло. Но я лишь отстраненно отметил эту необычную агрессивную реакцию и встал рядом с Аланом, устремляя взгляд на пациента. Он почувствует мое недовольство на зверином уровне —пока что этого достаточно.

— Она нужна тебе, — заявил он неожиданно.

— Она нужна тебе. Не надо делать из меня идиота.

— Да, и мне она тоже нужна, потому что у тебя завтра тяжелая операция…

— Если не подпишешь сегодня ее заявление на увольнение, завтра у тебя не будет ни меня, ни ее.

— Ты в себе? — усмехнулся он, поворачивая ко мне голову.

— А ты? — Мы скрестились взглядами. — Ты продал за деньги все, а теперь торгуешь чужими жизнями и оправдываешься суровыми законами бытия. Только эти законы делаем мы сами. И не нужно мне говорить, что выбора у тебя не было.

— Выбор у нас у всех один и тот же, — понизил он голос. — Я выбрал быть зверем.

— Жалкое оправдание, — усмехнулся я презрительно. — Я не буду оперировать «медвежье» сердце, если в операционной будет Лара. И хрен ты меня потом натянешь на договор. Тут столько нарушений условий, что я с тебя еще и компенсации выжму в довесок. Это если тебя не сожрут заживо за мой отказ.

— Так и тебя сожрут! — потерял он самообладание.

— Мне плевать, Алан. Давно, — зло усмехнулся я ему в глаза. — Все, что меня тут держит — адреналин. Он немного обезболивает чувство моей потери. Но нет ничего надежнее вечной гарантированной анестезии. Хочешь попугать меня смертью? Попробуй.

Я не стал наслаждаться его проигрышем. Мы порычали друг на друга, как звери, и он признал поражение. Сегодня он подпишет заявление Лары на увольнение, а у меня одной большой проблемой станет меньше. Вторая вытаращилась на меня злым взглядом, стоило мне подойти к кушетке. Оборотень был прикован к кровати так туго, что мог лишь немного поворачивать голову в стороны. Капельницы с препаратами работали автоматически, поддерживая уровень седативного, но предельная для него доза была не так эффективна, как того бы хотелось. Когда я потянулся к планшету сбоку от приборов, пленник на меня зарычал.