Ген медведя (ЛП) - Рейн Амира - Страница 1

Над книгой работали:

Перевод: Елена

Сверка: Юлия

Редактор: Мария

Вычитка: Мария К

Русификация обложки: Кира

— Когда ты увидишь его, почувствуешь это глубоко в своих костях.

Вот что сказала мне моя прапрабабушка, когда умирала от эмфиземы в девяносто шесть. Мне было четырнадцать лет.

Она была женщиной Аппалачи из Западной Вирджинии. Одной из многих угледобывающих компаний. Из «угольных шахт страны», как она мне говорила. Она любила давать жизненные советы своей дочере, внучке, правнучке и праправнучке.

— Ты сразу почувствуешь себя одновременно испуганной и окрыленной, когда увидишь человека, с которым должна провести свою жизнь, — продолжила она, держа мою руку на смертном одре. — Ты почувствуешь дрожь глубоко в своих костях.

Зеленые глаза закрылись, она заснула, прежде чем проснуться и продолжить, снова широко открыв глаза.

— Обрати пристальное внимание на то, что он говорит тебе в первую очередь, Саманта, милая… потому что, то, что он скажет сначала, покажет его самые большие страхи, самые большие надежды и мечты для тебя. Ты сможешь почувствовать страх, и ты сможешь почувствовать себя… словно безоружной, но просто слушай. Сначала послушай, что тебе скажет мужчина, потому что это будет ложью. Но он также расскажет тебе, что он действительно хочет… и это может помочь тебе понять, что ты действительно хочешь от этого всего.

Сидя рядом с умирающей прапрабабушкой, держа ее за руку, в четырнадцать лет, я чувствовала себя немного «испуганной и безоружной». Я никогда не встречала ее раньше. Она говорила с забавным акцентом. Она задыхалась от каждого вздоха, и когда это происходило, вся ее грудь вздрагивала. Мне было ее ужасно жаль. Я чувствовала какую-то смутную любовь к ней. Я задавалась вопросом, была ли она сумасшедшей.

Моя прапрабабушка не успела сказать мне много, прежде чем моя бабушка увела меня, разделив наши руки, осторожно потянув меня, чтобы встать, а затем нежно толкнула меня в направлении двери.

Затем она еле заметно улыбнулась моей прапрабабушке, прежде чем заговорить.

— Отдохни, бабушка. Саманте не нужны старые советы с холмов. Она — новое поколение. Ближе всего она к «мужчине», который является солистом мальчиковой группы под названием «Like My Page». Его зовут Джастин Смит-Донован-МакГи, ему четырнадцать лет, и я уверена, он не знает, что Саманта существует, и уверена, что он не заставит ее «дрожать» каким-либо глубоким смыслом.

Моя бабушка усмехнулась своим собственным комментариям, но я просто нахмурилась.

— Да, бабушка Джинни, Джастин заставляет меня «дрожать». И я хочу остаться здесь с прапрабабушкой Мэри. Ты не можешь выгнать меня. И если ты продолжишь пытаться…

— Прекрати, Саманта. Ты расстроишь свою прапрабабушку.

Подчеркнув ее слова, моя бабушка нахмурилась. Прапрабабушка Мэри не выглядела «расстроенной». Фактически, она говорила самым сильным, ясным голосом, который у нее был за весь день.

— Просто позволь мне поговорить с ней, Джинни. Я просто…

Прапрабабушка Мэри глубоко вздохнула, и, прежде чем она смогла продолжить, бабушка Джинни заговорила с ней, нахмурившись.

— Просто послушай, бабушка. Саманта — новое поколение. Ее поколение не понимает и не нуждается в «совете с холмов». Девочки больше не выходят замуж в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать. Ради всего святого. Саманта собирается пойти в колледж. Она собирается сделать карьеру. Затем она выйдет замуж где-то около тридцати лет или позже, как и большинство женщин в эти дни. И когда она наконец выйдет замуж, уверена, что это будет союз, основанный на общих интересах и целях… может быть, они будут работать в одной и той же области карьеры. Это не будет брак, основанный на каком-то «Вуду с холмов»… в каком-то старом мире «дрожь Аппалачи». Честно говоря, бабушка, зачем вообще говорить с Самантой об этом? О любом из этих… этой старомодной фольклорной глупости. Саманта не почувствует себя «окрыленной» или «испуганной», когда встретит своего будущего мужа; на самом деле, она будет чувствовать… хорошо, я уверена, она ничего не почувствует. Вот так. Она просто ничего не почувствует. Вот что чувствуют женщины в эти дни. Они должны чувствовать себя так же, как будто они встречают коллегу по бизнесу, потому что, вероятно, именно так оно и будет. Разве это не так, Саманта? Как только ты выйдешь из своей фазы Джастин Смит-Донован-МакГи, ты встретишь мужчину, и ты ничего к нему не почувствуешь. Разве не так?

Моя бабушка в значительной степени просто разговаривала сама с собой. Потому что к этому моменту моя прапрабабушка и я просто игнорировали ее. Прапрабабушка Мэри просто смотрела на меня, зеленые глаза сверкали от ее полусидящего положения в постели. Приблизившись к двери, я посмотрела на нее.

— У нас одинаковые глаза, маленькая Саманта. Ярко-зеленые… широко посаженные.

В ответ на простой факт, который она заявила, я просто кивнула.

— Я знаю.

— Подожди, пока не выходи замуж… подожди землетрясения. Когда-нибудь в твоей жизни кто-нибудь заставит тебя почувствовать это. Обрати внимание.

Я кивнула.

— Сделаю.

— Не бойся, если тебе страшно. В этом есть хоть какой-то смысл?

— Да, прапрабабушка Мэри.

Бабушка Джинни фыркнула.

— Отлично. Пожалуй хватит, — нахмурившись, она сделала широкое движение рукой, глядя прямо на меня. — Иди на кухню, Саманта. Иди сделай сэндвичи для себя и мамы. В холодильнике есть индейка, сыр и салат… я бы тоже не отказалась от сэндвича. Пожалуйста, добавь мне немного горчицы.

Бабушка Джинни жестом попросила меня снова выйти из комнаты, и я ушла. Я ушла после того, как еще раз взглянул на мою прапрабабушку, чьи глаза были так похожи на мои собственные.

Мне больше не разрешали сидеть у ее кровати.

Ее дыхание ухудшилось. Боль в груди усилилась. Помимо эмфиземы, у нее также была ранняя стадия рака легких. В ее возрасте, из-за того, что она потеряла восемьдесят с чем-то фунтов, это было почти неизлечимо.

Ее врач назначил морфий. Моя мама и бабушка забрали его из аптеки и начали давать ей. Это заставило ее замолчать. Это сделало ее такой, что она просыпалась, может быть, раз в пару часов, и даже тогда, ненадолго.

Через два дня после нашего разговора я прокралась в комнату и прижала к ее руке белое сердце из бумаги. Там было написано: Я люблю тебя, прапрабабушка Мэри. Я воспользуюсь твоим советом. Я буду ждать «землетрясения». Спасибо тебе. С любовью, твоя праправнучка, Саманта.

Спустя час или около того я снова пробралась в ее комнату и увидела открытую в форме сердца записку, прижатую к груди, показывая, что она прочла ее. Она отдыхала, закрыв глаза, и улыбалась. Я вышла из комнаты, не издав ни звука.

Примерно через час после этого я услышала визг бабушки Джинни.

— Гейл, иди сюда! Гейл, поторопись! Она перестала дышать! О, боже. О, Гейл. Ну… это правильно, Гейл, да? Так доктор сказал, что это произойдет!

Гейл была моей мамой, и она скоро прилетела в спальню, ее привлекли крики ее собственной мамы.

Это был первый и последний раз, когда я навещала свою прапрабабушку. Ее дочь, моя прабабушка Лиз, умерла годом ранее. Обширный инсульт. В возрасте семидесяти восьми лет. Сын прапрабабушки Мэри, Чарльз, также умер к этому времени, также от инсульта, в возрасте семидесяти одного года. Он не оставил ни детей, ни наследников. Только женщины теперь носили семейную родословную, а я была самым молодым носителем.

В следующем году, когда мне исполнилось пятнадцать, бабушка Джинни погибла в автокатастрофе, в возрасте пятидесяти шести лет. Остались только моя мама и я, и несколько очень дальних родственников на холмах Западной Вирджинии. Я слышала, что они были двоюродными или троюродными братьями, что-то в этом роде. Моя мама тоже не была уверена в этом. Во всяком случае, они не были частью нашей жизни в Форт-Уэйн, Индиана.