Муля, не нервируй… (СИ) - Фонд А. - Страница 12

Я знаками показал Лиле, что я, мол, за водой пришел. Она невнимательно кивнула мне на кружку на примусе, продолжая смотреть блестящими от восторга глазами на Жасминова. Я взял кружку и тихонько ретировался, чтобы не мешать людям наслаждаться поэзией.

Когда я вернулся в комнату — Григорий всё также сидел и невидящим взглядом уставился в стену.

— Принёс, — сказал я и, чтобы растормошить его, сказал, — я вижу два выхода из этой ситуации. Давай ты меня побреешь, и я всё расскажу?

Взгляд Григория стал более осмысленным.

И уже через минуту я наблюдал, как ловко он управляется со всеми этими бритвенными приборами. Он взбил мыло в пену, ловко нанёс мне на макушку и принялся скрести бритвой.

— Смотри! — он закончил и отвязал от моей шеи полотенце, которое мы использовали вместо простыни.

Я подошел к зеркалу и посмотрел на себя:

— Замечательно, Гриша! — оттуда на меня смотрел полноватый, но опрятный молодой мужчина. Лысина Муле шла гораздо больше, чем невнятный пушок на голове. Хотя всё равно он (точнее я) был похож на хомяка. Теперь уже на лысого хомяка.

Кроме того, Григорий заодно и побрил меня. Так что завтра утром мне не придётся отвоёвывать у женщин свободную конфорку.

Пока я убирал со стола и выносил грязную воду, Гришка набулькал себе и мне по полстакана самогона.

В воздухе запахло характерным сивушным ароматом. Невольно меня передёрнуло.

— Давай за всё хорошее, — глухо произнёс Григорий и хлопнул стакан.

— Гриша, я сейчас не буду, — я пододвинул свой стакан ближе к нему, — таблетки пью. Врач пока запретил. А то скопытюсь.

И для аргументации ужаса ситуации, тяжко вздохнул.

К моей радости, в чекушке самогона было мало. Поэтому Григорий, хоть и скривился, но стакан мой взял. А сам спросил:

— Так что там с тёщей моей?

— С тёщей… — задумчиво молвил я и предложил, — смотри, Гриша. Есть два варианта. Первый вариант — дать ей телеграмму, что, к примеру, ребёнок заболел. Какая-то инфекция.

— Нет, не подходит, — сходу отмёл мою версию Григорий, — она наоборот, ещё быстрее приедет. Зараза заразу не берёт, сам понимаешь…

— Тогда есть второй вариант, — я сделал паузу и дождался, когда взгляд Григория сфокусируется на мне, — ты же на заводе работаешь?

— Ну да, — кивнул он, — фрезеровщиком.

— Во! — обрадовался я, — отлично! У вас же там есть дежурства? Ночные смены?

— Ну, конечно, есть, — вздохнул Григорий и хлопнул второй стакан.

— На сколько она приезжает?

— На неделю, — хмуро выдохнул сосед и занюхал бубликом.

— Попросись на всю эту неделю на ночные дежурства, — предложил я, — супруге скажешь, что график менять отказались. И что так случайно совпало. Тёщу поцелуешь в щёчку, извинишься культурно и уйдёшь на завод. Неделю выдержишь?

— Мне легче на диванчике там поночевать, чем выдержать эту змеюку! — обрадовался Григорий, — ещё и деньжат подзаработаю. А то у нас никто никогда дежурить в ночную не хочет.

— Ну вот! — улыбнулся я, — всё просто. А когда тёща уедет — вернёшься.

— Ага. Я ещё и отгул потом возьму и ка-а-ак забухаем с тобой!

На это я промолчал, дал Григорию возможность допить чекушку и со словами, что мол, мне пора готовиться к завтрашнему докладу, выставил его вон. Пусть идёт и стихи дома слушает.

Я вытащил из шкафа всю Мулину одежду и принялся, так сказать, знакомиться с «базовой капсулой» в тщетной попытке «составить лук» на завтра, когда в коридоре опять поднялся шум.

Я вздохнул и вышел в коридор.

Там опять собрались все и возбуждённо переругивались.

— Что опять случилось? — тихо спросил я у Музы, которая оказалась ближе всех ко мне.

Ответить она не успела. Входная дверь открылась и раздался низкий, хорошо поставленный голос:

— Это что за чудеса здесь происходят, на ночь глядя? — на пороге стояла та женщина, которая пеняла утром мне за носок. Она вошла в квартиру и улыбнулась.

И тут я понял, где я её раньше видел.

И все разом загалдели, загалдели, принялись жаловаться, объяснять.

Она немного постояла, опять всем улыбнулась, кивнула и ушла в свою комнату. Народ опять загалдел.

— Неужели она здесь живёт? — тихо спросил я Музу, кивнув на ту комнату. — В коммуналке…

Я был так удивлён, что даже не подумал, что столь бездарно палюсь и на волоске от разоблачения.

Но балерина не была бы балериной, если бы это заметила. В анализ, к моему счастью, она была сильна ещё меньше, чем даже Григорий.

— Нет, конечно. У нашей Злой Фуфы своя квартира есть, — ответила она и с мечтательным вздохом добавила, — отдельная.

— А как же…? — я обвёл пространство вокруг красноречивым взглядом.

— Здесь живёт Нюра, её домработница, — объяснила Муза. — Но Нюра ещё сразу переехала к ней на квартиру, так всем удобнее. А эту комнату оставила, она же здесь прописана. Когда Фуфе грустно, она приезжает сюда, к нам, и живёт по нескольку дней. Иногда и по два месяца подряд может. Она называет это — «уйти в люди». Но я так думаю, это она от друзей и поклонников прячется.

Задать следующий вопрос я не успел — склока в коридоре разгорелась сильнее:

— И если ты ещё хоть раз тронешь, я тебе руки пообрываю! — по ушам ударил визг Варвары Ложкиной.

В ответ раздался уничижительный смех Софрона.

— Что происходит? — тихо спросил я Музу.

— Да Варвара поставила в гусятнице утку с овощами тушить. Ей из деревни родственники передали. А сама ушла в комнату. А Софрон, говнюк такой, достал утку и переложил в свою кастрюлю. Он суп варил. Утка в его супе выварилась, а он её обратно в гусятницу вернул. Варвара пришла, а утка вареная, навару нету. Она давай Кольку выпрашивать. А мелкий взял и разболтал всё, как было, — в конце рассказа Муза не выдержала, тихо рассмеялась.

Я тоже засмеялся.

— А вы чегой смеётесь⁈ Чегой смеётесь⁈ — напрыгнула на меня Варвара, — будете этого бандюка защищать, чтоле⁈

— Тебе чё, старая, жалко? — заливался хохотом Софрон.

Народ в коридоре веселился вовсю. Хоть Софрон, конечно, и сделал свинство, но Ложкину не любили.

Муза вздохнула и отвела взгляд. Ей было стыдно за брата.

Я посмотрел на веселящегося зека и сказал:

— Слушай, Софрон, даю тебе последнее предупреждение — ещё раз кого-то из женщин обидишь — не поздоровится!

В коридоре резко наступила оглушительная тишина. Скандал словно сдулся.

— И что ты мне сделаешь, салага! — растягивая слова с блатным прононсом, набычившись, начал наступать на меня Софрон, — кишка у тебя тонка, понял⁈

— Лично я руки марать об тебя не буду, — ответил я спокойно, не делая попыток отступить ни на шаг. — Но заявление участковому напишу. И когда остальные соседи подпишут. А они обязательно подпишут. Даже не сомневайся! То пойдёшь ты в места не столь отдалённые в очередной раз.

— Да ты! — аж подпрыгнул Софрон.

— Ты меня слышал, Софрон, — процедил я, пристально глядя ему в глаза, — и нечего тут тюремный балаган устраивать. И людей третировать. Тебя никто здесь не боится. Надоел!

— Стукач! — Софрон аж опешил от неожиданности. Хотел сперва что-то добавить, но не добавил. Из комнаты высунулась Зайка. Схватила его за руку и утянула от греха подальше обратно в комнату.

Вот и ладненько.

— Расходимся, товарищи, — сказал всем я, — спектакль окончен. Завтра предстоит тяжелый день. Надо всем отдохнуть.

Если я и опасался проспать утром, то даже при всём желании у меня бы этого не получилось. Ровно в шесть утра бодро, на всю громкость, заиграло радио.

Я всунулся в коридор — звук шёл из комнаты Ложкиной. Вот ведь вредная баба.

Ругаться из-за радио с самого утра было лениво, поэтому я натянул домашнюю одежду и отправился совершать гигиенические процедуры, справедливо полагая, что сейчас очереди нет, все адекватные люди ещё спят.

Как бы не так!

Все уже выстроились гуськом с зубными щётками в руках и полотенцами наперевес. Вторая очередь была в сортир.