Муля, не нервируй… (СИ) - Фонд А. - Страница 11

— Ну, это вы уже все сами будете с другими договариваться, кто свою очередь для вас уступит, — непреклонно заявила Белла, чем вызвала очередную вспышку гнева и обсуждений.

Спор пошел по второму кругу.

Я стоял посреди этого бедлами и два важных вопроса не выходили из головы: что это за деньги и где Муля конкретно работает? В смысле, где находится его офис? Жаль, что ещё нет интернета, невозможно прогуглить. Спрашивать всех дорогу до собственной работы — стрёмно. А по-другому как узнать, куда мне завтра идти, я не представляю.

Хотя, может, Муля вообще в отпуске, сегодня же я весь день просидел дома. Но, чтобы это узнать, нужно сходить на работу. А вот где эта работа — я хз.

— А вот что ты скажешь на это, Муля⁈ — выдернул меня из задумчивости голос Беллы.

А я всё прослушал и давно потерял нить рассуждений. Поэтому на всякий случай сказал:

— Нет! Категорически — нет!

После этих слов сперва наступила гробовая тишина, а, буквально через секунду, кухня взорвалась гневными криками. Орали все разом, яростно, ожесточённо, пытаясь перекричать друг друга.

А я стоял и думал: и вот что я только что сморозил?

Наконец, сквозь гвалт, пробился голос Беллы:

— Муля! Ну как ты так можешь⁈ Это неправильно!

— Ты так считаешь? — с глубокомысленным видом покивал я и сразу же поменял мнение на противоположное, можно даже сказать, ловко переобулся в прыжке. Поэтому вслух сказал:

— Товарищи! Товарищи! Минуточку! Вы всё не так поняли! Я хотел сказать — да! Конечно же да!

Ой, что тут началось. Если после моих слов «нет» на кухне случился Армагеддон, то после слова «да» — Армагеддон в квадрате.

— Муля… — растерянно произнесла Белла и схватилась за сердце.

Было такое впечатление, что она вот-вот упадёт в обморок.

Ситуацию нужно было срочно спасать. Но как её спасать, если я задумался и полностью потерял нить разговора? Признаваться в этом было бы некрасиво. Но что-то делать нужно было.

Поэтому я сказал так:

— Товарищи! — дождавшись, когда эмоции утихнут и меня станут слушать, я продолжил, — мы все разные, у всех потребности в приготовлении еды и стирке разные. Разное количество человек в семье, у кого-то маленькие дети, кто-то пожилой и ему трудно готовить в определённое время, а кому-то нужно кушать по графику, кто-то торопится на работу…

Все закивали, мол, да, да, всё верно.

— Поэтому предлагаю поступить так, — я опять сделал паузу и обвёл притихших соседей внимательным взглядом, — давайте подумаем, только реально подумаем, сколько времени каждому из нас нужно провести на кухне для приготовления еды. И сколько раз.

Я опять обвёл всех взглядом, мол, поняли?

— Затем составим график. Ответственным за составления графика предлагаю назначить Лилию.

— Почему я? — возмущённо пискнула она.

— Потому что ты самая ответственная, — похвалил её я, — и качество работы будет гарантировано.

Она просияла и кивнула.

— А контроль за исполнением работы и сроками возложим на Варвару Ложкину!

— Почему это я⁈ — взвилась она.

— Потому что вы — самая хозяйственная! — ответил я.

Варвара не ответила, но по тому, как зарделись её щёки, стало понятно, что и её проняло. Недаром говорят, что похвала и кошке приятна. В данном случае — Ложкиной.

— А завтра соберёмся здесь, в это же время, и утвердим график. Коррективы вносить не будем. Поэтому давайте серьёзно подойдём в ситуации. И без эгоизма, товарищи.

Народ помалу разошелся, а я вернулся в свою комнату и опять посмотрел в зеркало. Нет, определённо вид Мули мне не нравился. Я снял пиджак и посмотрел на свой торс. Мда, живот нужно убирать, дряблые руки и плечи подкачать. Видимо, нормы ГТО предыдущий Муля явно не сдавал. Интересно, а на фронте он воевал или в тылу отсиделся?

Запомнив, что этот вопрос тоже надо выяснить, я взъерошил волосы туда-сюда.

Нет, вариантов нет. Мулю нужно брить налысо.

Затем, следующий вопрос — необходимость озаботиться приличной одеждой. При этом она должна быть удобной и функциональной. И не выбиваться из общего вида граждан (чтобы не вызывать подозрение).

Под зеркалом была небольшая тумбочка. Я открыл ящик и заглянул внутрь: там обнаружились мыльно-рыльные принадлежности Мули. Я брезгливо осмотрел забитый грязью густой гребешок, размочаленную зубную щётку, грязный обмылок в заляпанной мыльнице, воняющий помазок и бритву. И бритва была опасная!

Я крутил это чудо в руках и понимал, что если я сейчас начну этим бриться, то ещё случайно зарежусь.

В общем, надо было идти в парикмахерскую.

Я вздохнул и стал собираться.

И тут в дверь постучали.

Как же они мне все дороги!

— Открыто! — крикнул я, натягивая рубашку из шкафа (хоть не глаженная, но под пиджаком всё равно не видно будет).

Дверь открылась и в комнату вошёл гориллообразный Григорий.

— Ты это… — с потерянным видом сказал он и вытащил из кармана изрядно потрёпанного пиджака чекушку, — будешь?

В его устах этот вопрос прозвучал утвердительно. Не дожидаясь моего ответа, он поставил на столе бутылку, поискал глазами и достал из буфета два стакана.

— Закусь забыл, — озабоченно поморщился он, затем похлопал себя по карманам и извлёк откуда-то из кармана штанов две сушки.

— Во! — он обрадованно положил их прямо на стол и принялся открывать бутылку.

— Я хотел сходить в парикмахерскую, — сказал я с намёком, что принимать участие в распитии чекушки не буду.

Но Григорий не внял. Натомись он окинул меня задумчивым взглядом и сказал:

— Зачем? Ты, вроде ещё не оброс.

— Хочу налысо пробриться, — ответил я, и, предотвращая вопросы, добавил, — хочу быть как Котовский.

Григорий в анализе был явно не силён, но, тем не менее, покивал с глубокомысленным видом:

— А зачем идти в парикмахерскую? — удивился он, — денег девать некуда?

Я молча пожал плечами. Ну не буду же я ему объяснять, что опасной бритвой брить голову я не смогу. Особенно сзади.

Но он, очевидно, и сам понял, потому что сказал:

— Ой, Муля, давай я тебя сейчас сам побрею! — и разлил самогон по стаканам.

Мне совершенно не улыбалось, что он будет брить меня опасной бритвой в выпившем состоянии, поэтому я сказал:

— Давай. Только сперва побрей, потом выпьешь.

— Боишься, что прирежу? — хитро хохотнул Григорий.

— Боюсь, — честно сказал я и вытащил опять все мыльно-рыльные принадлежности из ящика тумбочки.

— Воды горячей надо, — авторитетно заявил Григорий и добавил, — я щаз.

Он высунулся в коридор и крикнул:

— Лилька! Воды нагрей две кружки!

Затем вернулся, сел за стол и посмотрел на меня печальным взглядом.

Во мне сразу включился психолог и коуч:

— Из-за нового соседа расстроился? — участливо спросил я.

— Да хрен с ним! — отмахнулся Григорий, — пару раз пугну — сам съедет.

— А что тогда?

Григорий наморщил лоб и нехотя сказал:

— Завтра тёща приезжает. Из деревни, — он тяжко вздохнул и поднял горестный взгляд на меня, — злющая, как чёрт! И что делать не знаю…

Он опять тяжко вздохнул и поднял наполненный мукой взгляд на меня:

— Боюсь я, Муля… боюсь… Ты понимаешь. Я на войне фрица не боялся, а её боюсь…

— Чего именно?

— Доведёт она меня, вспылю я, Муля, и ненароком убью её. Меня посадят, этого я не боюсь, но вот Колька сиротой расти при живом отце будет. Пацану же отец нужен… Понимаешь?

Он схватился руками за голову и застонал.

— Гриша-а-а… — послышался в коридоре Лилин крик, — вода-а-а…

Григорий не отреагировал, продолжая раскачиваться с тихим горестным мычанием.

Видимо, сильно мужика допекла эта баба.

Я встал и вышел. Вода нужна мне, сам принесу.

В комнате Пантелеймоновых за столом склонилась Лиля и штопала носок на какой-то бомбошке. Напротив неё сидел Орфей Жасминов и с яростным подвыванием экспрессивно читал ей наизусть стихи: «… по жару девственной души, по сладкой неге поцелуя…». Кольки нигде не было видно, наверное, или во дворе играет, или в коридоре опять с торшером сцепился.