Возвращение - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 24

Холопка отвечала охотно. И еще одна монетка только подстегнула ее откровенность. Так что Михайла через пару часов знал все о семье Заболоцких, даже то, чего они сами о себе не ведали.

Оставалось только придумать, как правильно распорядиться знаниями. Но Михайла справится, он умный…

И сильно огорчала мысль, что в ближайшее время Устинью он не увидит. Если она никуда не ходит, разве что с матерью и в храм… может, сходить туда?

Конечно, его красавица будет на женской половине, но увидеть-то он ее сможет?

Надо, надо сходить к заутрене. Давно не был [19].

– Теодор, мин жель, ты сидишь такой печальный! Так нельзя!

Рудольфус, напротив, был само обаяние. Улыбался, жестикулировал…

Фёдор смерил его злым взглядом:

– Чего тебе?

Рудольфус не обиделся:

– Ты так печален из-за той красавицы?

Фёдор неопределенно хмыкнул.

Если признаваться самому себе – да! Боярышня его всерьез заинтересовала, но сделать-то он не мог ничего! Куда он – на подворье поедет? Когда хозяина дома нет?

Девок позорить? Себя на посмешище выставлять?

Что еще брат скажет? А матушка?

Ой не одобрят. Ругаться начнут, нотации читать… а будешь возмущаться, так еще и вдвое достанется! Сиди и слушай, молчи и кивай!

Приходилось сидеть ровно и ждать… чего? За подворьем следил приставленный специально человек, ежели боярышня куда отправится, он к Фёдору прибежит скорой ногой, но пока порадовать царевича было нечем.

– Что ты хочешь, Руди?

– Теодор, мы тебя все ждем. А в «Лилии» приехали новые девушки. Не желаешь познакомиться?

– Нет, – буркнул мин жель Теодор. – Не желаю.

– Все друзья уже там. И твой дядюшка тоже.

– И что?

– Теодор, укрась собой нашу компанию? Когда рядом нет доброго друга, и вино пьется хуже, и девушки не столь красивы!

– Не хочу. Сами веселитесь.

Руди вздохнул. И в стремлении уговорить царевича совершил ошибку.

– Тео, так нельзя…

Фёдор посмотрел на друга злыми глазами.

– Чего тебе? Ясно же сказал – не хочу! Сгинь! А ты, – взгляд на слугу, – еще вина! Живо!

Руди укоризненно развел руками и вышел. Потому как мин жель вполне мог в любезного друга и табакеркой запустить. Или кубком. Что под руку попадется. А чего он тут ходит? Когда друг в плохом настроении?

И как его развеять?

Мальчишка, который принес Теодору новый кувшин вина, ловко подвернулся под ноги Рудольфусу:

– Господин, подожди уходить?

Руди прищурился и внимательно поглядел на Михайлу.

– Чего тебе, мальчик?

– Это царевич сгоряча сказал, что не поедет. Вдруг да передумает?

– Хм?

Хитрая улыбка мальчишки… да уже, считай, юноши, Руди понравилась.

– Ты знаешь что-то полезное?

– Я очень полезный, – сообщил юноша. Прихватил бутылку и исчез за дверью комнаты.

Руди пожал плечами и решил подождать. А вдруг?

Михайла, конечно, рисковал. Но… ему позарез нужен был царевич. А коли так…

Вот он бутылку принес, открыл, подождал кивка, разрешающего наливать, и словно мимоходом:

– А боярышня Устинья Алексеевна вина не любит. Называет злым зельем.

Бутылка с зельем полетела в одну сторону, кубок в другую, а Фёдор воззрился на Михайлу злыми глазами:

– Что ты о ней знаешь? Что смеешь знать?

Михайлу такие мелочи не смутили.

– Прикажешь рассказать, царевич?

– НУ! – злобно рыкнул Фёдор.

– Там рассказывать-то мало, – развел руками Михайла. – Все слуги, которых я расспросил, говорят, что тихая она, домашняя, родителям очень послушна, а отец у нее суровый. Была б его воля, сидела б боярышня в тереме, да денег в семье не так много.

Фёдор внимательно слушал.

– Мать там по хозяйству хлопочет, а дочери рукоделием занимаются, в церковь с ней ходят. В это воскресенье к заутрене обязательно пойдут.

Фёдор сверкнул глазами:

– Храм какой?

– Святого Лазаря, царевич. Я уж разведал и где боярыня стоит обычно, и с какого места она виднее. Не желаешь сходить?

– Желаю. – Фёдор и не заметил, как перестал гневаться. Смазливый наглец оказался полезным, можно было его и потерпеть. – А что она еще любит? Чего не любит? Садись, рассказывай.

– Я ж там не так много времени провел, царевич, – потупился наглец. – Когда б ты мне приказал про нее все разузнать, я б тебе все и доложил. А так – что смог. Что няньку свою она очень любит, знаю. Что мать ее посекла за поход на ярмарку. Что приставила няньку выхаживать, пока та не оздоровеет…

Фёдор стиснул кулаки:

– Посекла?

Почему-то эта мысль вызвала гнев.

Никто, никто не смеет причинять ей вред… кроме него.

Помстились на миг умоляющие серые глаза, наполненные слезами, толстая рыжеватая коса, намотанная на кулак, гримаса боли, искривившая губы… Фёдор ощутил, как ожило естество…

Михайла внимательно наблюдал за царевичем. И увиденное ему не нравилось.

Неравнодушен он к боярышне. Это плохо. А хуже еще другое. Что любовь его… и сам царевич нездоров, и любовь у него такая же. Уж Михайле-то оно виднее, не первый такой на его пути.

Иные день прожить не могут, чтобы плетку в ход не пустить…

Фёдор, кажись, из таких. Надо еще приглядеться, но…

– Боярышня потом плакала, но повторяла, что сама виновата. Когда б ей варенья из рябины не захотелось, нянюшка ее была б здорова. Царевич, не позволишь ли слово сказать?

– Ты их уж наговорил – мостовую вымостить хватит.

– Коли нянька болеет, может, и еще раз к ней лекаря послать? А с лекарем и помощнику сходить не грех?

И глянул лукаво.

Фёдор аж дернулся от пришедшей мысли. А и то верно! Лекарь же! К няньке пришел, не к боярышне. И не просто так, его боярин Данила прислал, такому не откажешь. А при лекаре помощник, надо ж кому-то и короб с лекарствами носить?

Конечно, словом перемолвиться с боярышней не выйдет. Но хоть увидит он ее! А может, и записочку передать получится? Хотя…

– Грамотна ли она? [20]

– Грамотна, – уверенно сказал Михайла. – Чтению и письму разумеет.

– Хорошо. Пошли-ка ты за лекарем?

Михайла прищурился:

– Царевич, за ним сейчас посылать – только зря сапоги стаптывать. Иноземец отсюда вышел, он тебе точно скажет, сейчас и боярин Данила, и еще много кто в «Лилию» отправились.

– Ты еще спорить будешь?

– Воля твоя, царевич. Прикажешь – так и до полудня под дверьми у лекаря просижу, пока ему франконское вино и лембергские девушки не наскучат.

Фёдор подумал, что может случиться и такое. Боярин Данила, дядюшка любимый, при всем своем ухарстве был достаточно мнителен и суеверен. И лекаря за собой таскал постоянно.

Наверняка лекарь сейчас там же, где и все остальные.

Ладно, сходит он, развеется. А мальчишку…

– Тебя как зовут-то?

– Михайлой звать. Ижорские мы.

– Ижо-орские?

– Из боярского рода, царевич, не худородные. Да только третий сын пятого сына…

Фёдор кивнул:

– Можешь не объяснять.

Чего тут непонятного? Когда в семье детей много, то денег им достается мало.

– Отправляйся-ка ты, Михайла, к подворью Заболоцких. И попробуй еще что разузнать про боярышню Устинью. Что по нраву ей, чем порадовать… сговорена ли?

– Не сговорена, – тут же обрадовал Фёдора Михайла. – И вроде как милого друга у нее нет, никто ей не по сердцу. Но это я уж постараюсь узнать, царевич. За один раз с таким и не справишься.

Фёдор кивнул:

– Что ж. Займись. Завтра к вечеру желаю тебя с докладом видеть.

– Слушаюсь, царевич.

Михайла поклонился и вышел. А Фёдор посмотрел на осколки бутылки – и тоже вышел.

Рудольфус так и ждал в соседней комнате. И не слишком удивился словам друга.

– Едем, Руди! В «Лилию»!

Женщина листала книгу.

Странное это зрелище? Необычное.