Уходящие из города - Галаган Эмилия - Страница 39

Наверное, она хотела заняться привычными делами – ставить на плиту большую эмалированную кастрюлю, варить в ней гречневую кашу, размачивать в молоке хлеб, молоть фарш и лепить котлеты, в которых почти нет мяса, но зато их будет много, много, много, и точно хватит надолго.

Иногда в кухне пахло подгоревшей гречкой.

А потом случилась та беда с папой. Мама вначале сказала, что он просто упал. Ну, зима, лед. Но Лола сразу поняла, что так не падают. Никто не падает прямо на лицо, чтоб сломать нос, выбить зуб, разбить губу. Чтоб глаз заплыл багровым синяком. Чтоб сломалась рука в двух местах. И ключица. И еще что-то внутри повредилось тоже.

Это кто-то сделал! Ее папу, огромного, сильного папу, кто-то избил! Лола рыдала, махала кулаками, швыряла по дому вещи и кричала, что найдет этих гадов и убьет. Что своими руками разорвет их на множество крошечных кусочков.

Но папа сказал, что сам упал, просто очень-очень неудачно. Был сильно-сильно пьяный. (Это непьющий-то папа! За кого они с мамой держали Лолу?) Несколько раз вставал и падал. Вот дурак-то. Ему даже милиция поверила. Мама протараторила у самого Лолиного лица, сильно шепелявя и плюясь сквозь дырку от зуба:

– Млчи! Н’кому н’чего н’говори! Н’кому н’чего. – Она вздохнула и добавила четче: – Мы все поняли, мы кому надо будем платить и больше ничего плохого не случится.

– Платить?! Кому? За что? За сломанную руку?

– За все! Цыц! Если кто спросит: скажешь, что папа упал. И все. Ты не знаешь, какие это люди.

– Люди?!

– Лола!

– Чтоб они сдохли все до единого!

– И я этого хочу! Лола! Послушай: это я виновата! Папа говорил, что с ними надо делиться, а я уперлась. Это же все нашими руками создавалось! Мы же все на своем горбу, товар тягали, аж пупок развязывался. Ты думаешь, хоть одна сук… хоть один родственник нам помогал? Эти рожи, что на поминках твоей бабки спирт жрали и животы набивали? Они же все только и могли, что дерьмом нас поливать, ради чего и приперлись! Натка-свиноматка и Нелька ее безголовая разве ж хоть раз бабку проведывали, звонили? Не-е-ет, они же бе-е-едные, а тут приперлись, пожрать же надо! Думаешь, хоть кто-то пожалеет нас, хоть кто-то доброе слово скажет?! Нет, скажут, так ему и надо, спекулянту, пусть бы и убили его, травит людей спиртом дешевым и китайскими шоколадками. Молчи, Лолка, просто молчи, не тронь все это.

Лола не стала спорить. Вечером она пошла на кухню, достала хлеб и принялась лепить человечков. Она была уже взрослая, чтоб всерьез верить, но за ее спиной – она это чувствовала – стояла бабушка, стояла и смотрела, как всегда, тихая и бесполезная.

Лола сказала ей, не открывая рта:

– Помоги! Ты, мертвая, сильнее меня!

А потом смяла человечков в один большой комок, шепча все, что в голову приходило, проклиная их самыми страшными словами (уроды, твари, мрази, гады, ублюдки, сволочи, мерзавцы, недоноски), которые знала, а потом еще для надежности истыкала комок иголками и булавками. Завернула во много слоев газеты и пошла в коридор – одеваться. Мама всполошилась:

– Ты куда?

– Мусор выкину!

– Какой еще мусор?! Лола! Стой, кому говорят!

– Пять минут!

Придя домой, она завалилась спать – и дрыхла как убитая несколько часов, видя во сне, как долбит мерзлую землю, чтоб зарыть сверток, а то ведь бросить так нельзя, вдруг какая голодная собака съест. Потом резко проснулась – ужасно, невыносимо хотелось есть. Не соображая, как она это делает, Лола набрала в кастрюлю воды, насыпала крупы, поставила на огонь…

Утром мама застала ее на кухне. Лола ела кашу. Пустую гречку. Из кастрюли. Ложкой.

Пахло горелым.

Папа вернулся из больницы похудевшим, но бодрым. Шутил, смеялся. Под его руководством Лола сварила свой первый суп.

– О-о, нормально картошку почистила для первого-то раза! Не бойся, курица из твоих рук не вырвется и не улетит! Держи нож крепче! Куда, куда столько соли?! Отчерпни воды пару кружек и долей чистой!

Лола не думала, что суп бывает таким вкусным.

А когда папе сняли гипс и он стал разрабатывать руку, сжимая и разжимая мячик, он вдруг вспомнил, что когда-то умел вязать.

Они нашли моток пряжи, и папа, сжимая тоненькие спицы огромными ручищами, связал Лоле шапку. Она получилась немного великовата, но Лола все равно решила, что будет носить только ее. Папа часто повторял:

– Будь осторожна! Не разговаривай с незнакомыми! Со школы всегда возвращайся в компании!

– И ты будь осторожен, папа! Очень тебя прошу! Очень-очень!

Лола обнимала его и думала, что он самый лучший папа на свете. На ногах у нее были бабушкины тапочки. Семья держалась вместе – и выстояла. Сработала ли магия, Лола так никогда и не узнала. Зато магазин работал, вплоть до 2004 года, когда сгорел из-за неисправности проводки.

Влад не понимал, как люди забывают. Его память напоминала плацкартный вагон поезда Москва – Владивосток – причем никто не сходил, а только подсаживались, подсаживались и подсаживались. Все уже успели сто раз сыграть в карты, проиграть свои пожитки попутчикам и отыграться, выпить водки, поорать песни, поругаться из-за политики, покурить в тамбуре и возненавидеть друг друга… А все это не кончалось. Дольше всех в памяти ехали мать, отец и Славка; отец был бессловесной фигурой, на лицо которой ложилась тень – как ни всматривайся, не разглядеть выражения глаз, мать постоянно менялась – то казалась огромной и грозной, то большой и сдобной, и только Славка всегда был одинаково противный.

Обои в детской ужасные, разрисованные, местами рваные: следы первобытного творчества. Мама, которая слишком много работала, этого не замечала, а Славка с Владом, кажется, привыкли. Славка раздобыл где-то большую карту полушарий, на полстены. Повесил над своей кроватью. Сказал, что так будет проще изучать географию. Наверное, он уже тогда искал на этой карте место, куда бы сбежать отсюда – из тесной комнаты, которую приходится делить с младшим братом. Влад не сомневался, что так и было. Однажды он хотел поговорить со Славкой про пришельцев – как говорил до этого с Андреем, своим другом:

– А вдруг они не просто так прилетают, а к кому-то? Потому и нет контакта, что они не нашли того, с кем можно поговорить? Вот, например, я… Я бы им сказал…

И тут Славка, как какая-нибудь училка с их любимой поговоркой про последнюю букву алфавита, сказал:

– Я, я, я… Влад, ты вообще в курсе, что тебя нет? Для них тебя нет вообще. Вот посмотри на Землю, – он кивнул на карту за своей спиной, – океаны, горы, леса… Ты сверху не виден. Задолбал, блин. Иди спать.

Через пару дней Влад испортил карту, нарисовав на ней крошечного человечка – в том месте, где, как ему казалось, должен быть он, Влад. Славка отвесил ему леща, но потом неожиданно дописал рядом с человечком «слава». Тогда Влад пририсовал другого и подписал «влад». Долго сомневался, не добавить ли к ним Полину, но в итоге не стал. Слава опять его треснул. На этом их противостояние и закончилось бы, если бы однажды Влад не сорвался и не добавил где-то посреди Сахары фигурку какой-то кракозябры с подписью «пришелец ищет славу». Тогда Слава сказал, что у него, похоже, брат-дебил, и из противного зазнайства перестал реагировать на провокации, так что рисовать на карте еще кого-то Владу стало неинтересно.

В другой раз Славка дал Владу список стран со столицами и попросил его проверить, все ли он выучил правильно. Влад решил найти что-то позаковыристее:

– Мм, Пакистан.

– Исламабад.

– Правильно. Э-э-э… Индонезия.

– Джакарта.

– Бромгексиния.

– Чего-чего синяя? Влад, не сочиняй.

– Страна такая. Бромгексиния. У нее столица – город Кашель. Национальный язык кха-кха.

– Влад, спрашивай нормально, а! – Славка нахмурился. – Юморист малолетний.

Славка любил книжки, про космос, динозавров и путешествия у него собралась огромная коллекция. Андрей Куйнашев иногда брал у него что-то почитать. Мать поощряла Славкино увлечение: давала ему денег, сколько он просил, и не требовала отчета – доверяла. Ну и Славка, честно говоря, это доверие не обманывал – ну, за исключением купленной тайком колоды карт с голыми женщинами. Эта колода заинтересовала Влада куда острее, чем динозавры в космосе, и он стащил ее в санаторий, где карты были изъяты воспиталкой и отданы только матери Влада. Как он ни убеждал маму, что карты на самом деле Славкины, она не поверила.