Викториада (СИ) - Осипов Игорь - Страница 2

- Может быть дом не наш?

- Наш.

- Может не наш этаж?

- Наш.

Я даже не понял, как бессмертные стихи всплыли у меня в голове. Наверное, память услужливо предоставила мне вложенное в голову мамой еще в детстве. Успенский - это конечно прекрасно, но рифма проблемы не решает. Да и Сережка если и был тут, то очень и очень давно. Кругом проржавевшие лестничные перила, валяющийся мусор, пол укрыт пылью и птичьим пометом, густо затянутые паутиной углы. Еще не веря своим глазам, я подошел к лифту и нажал на кнопку вызова. Под пальцем что-то хрустнуло, и кнопка провалилась внутрь. «Вот тебе и раз!» Я протиснул в щелочку лифтовой двери кисти рук, расширив ее на пару сантиметров, заглянул в шахту. Полная темнота. Как там, где я был, когда коленку ударил - у негра.

- Ничего не понимаю, - произнес я вслух, и осторожно стал спускаться по лестничному пролету.

На межэтажной площадке, рядом с дырой на месте крышки мусоропровода, что-то белело. Медленно, почти крадучись, я заглянул за широкую трубу и уставился в пустые глазницы человеческого черепа.

В следующий момент, когда я себя осознал, это то, что я нахожусь снова в тамбуре в полной темноте, судорожно вцепившись в ручку двери, как будто кто-то снаружи пытается ворваться ко мне. Простояв так с минуту, до меня наконец-то дошло, что никто как-то особо и не рвется в дверь, опасливо отпустив ручку, я задвинул запор. «Черт с ней с работой. Не пойду никуда. Скажу шефу… что-нибудь, в общем, скажу. Сейчас позвоню и скажу, что заболел». Идея понравилась, тем более что, по моим представлениям, она была не далека от истины. Я даже представлял примерный диагноз, который мне вынесут эскулапы. Я достал из внутреннего кармана телефон и… выругался. В пылу борьбы с будильником зарядить то я его забыл и поэтому телефон встретил меня мертвым экраном. «Ну, ничего, я так просто не сдаюсь. У меня есть домашний телефон. Какой я молодец, что от него не избавился!» Шаря в темноте руками, я добрался до двери своей квартиры.

Повозившись с замком, я с трудом, с жутким скрипом давно несмазанного механизма открыл его и, распахнув дверь, застыл на пороге. «Позвонить шефу будет проблематично»… Моей квартиры не было. Вообще. То есть, от слова «совсем нет». Прямо за дверью начиналась улица. Свежий тёплый ветер гонял клубы тумана, а вместо пола зиял огромный провал на все семь моих этажей. Я вспотел. Медленно поставил на пол сумку и, стянув куртку, вытер испарину на лбу. Да, последнее время зимы конечно теплые, но не настолько же. С опаской я посмотрел вниз - где-то там, в нагромождении плит был мой дом, моя маленькая уютненькая квартирка, с милым сердцу будильником и горячим домашним чайником.

Реквием по потерянной жилплощади набирал мощь минорными аккордами, как вдруг за спиной, в квартире соседки что-то увесисто шмякнуло, после чего, совершенно не в такт музыке, звучавшей в моей голове, послышались хлопки. Реквием быстренько затух, перестроившись в тревожный марш. Света от открытой двери было вполне достаточно. Обшарпанная соседская дверь призывно скрипнула и приоткрылась на пару сантиметров. Конечно, лезть в квартиру к бабе Зое было чистым мазохизмом - никто в здравом уме со старушкой не связывался, но альтернатива была небольшая: или общение с бедным Йориком возле мусоропровода, или по совету великого классика, расправив крылья, полететь как птица с порога своей квартиры.

Я осторожно засунул в щель приоткрытой двери голову. «Да, давненько баба Зоя тут не прибиралась, совсем заросла в грязи старушка». Но в отличие от моей, её квартира хотя бы была на месте. Ее синий берет торжественно возлежал на полочке. Забавно она в нем выглядела, от чего я ее за глаза звал вэдэвэшницей. Сама хозяйка сидела в кресле ко мне спиной и ритмично постукивала ладошкой по подлокотнику, в такт тревожному маршу в моей голове. Её всклоченные седые волосы, словно одуванчик, торчали во все стороны, и у меня было полное впечатление, что при малейшем дуновении сквозняка, они сорвутся с этой неразумной головы и полетят семенами маразма и склероза, сеять вечное и злое.

- Зоя Ивановна… извините. - Ладошка замерла в воздухе, а голова стала медленно поворачиваться в мою сторону.

Её мутный, я бы даже сказал, мертвый глаз уставился на меня. Второго вообще не было: пустая глазница, из которой сочилась слизь, была не менее выразительна. После секундной паузы, в голове у старушки, с натягом, щелкнули какие-то релюшки, и она с ворчанием поднялась и, меленько переставляя сухонькие ножки, направилась ко мне. Руки ее вожделенно вытянулись, а вставная челюсть хищно защелкала.

- Зоя Ванна, Зоя Ванна, подождите. - Я пятился назад, выставив перед собой сумку как щит. - Я понимаю, что у нас бывали некоторые разногласия, но так тоже нельзя.

Старушка вцепилась скрюченными пальцами в сумку и потянулась челюстями к моему лицу.

- Милиция!!! - Завопил я во всю глотку, и, забыв о почтении к старшим, со всей силы толкнул бабу Зою обратно в комнату. Бабулька, перекувыркнувшись через спинку своего кресла, грохнулась на пол и завозилась внизу, силясь подняться, а я, не дожидаясь результатов ее гимнастических упражнений, выскочил обратно в тамбур, захлопнув за собой дверь. Через минуту дверь затряслась, видно старушка справилась со сложной позой йоги, в которую я ее поставил, и добралась-таки до выхода.

Баба Зоя настырно ломилась в удерживаемую мною дверь, добавляя синяков на многострадальной коленке, которой и так уже досталось от ящика.

- Вот до чего же упорная старушка! - Очередной удар, словно с той стороны была не тщедушная престарелая женщина, а здоровенный секач с клыками в палец, потряс дверное полотно, отдаваясь болью в ноге и плече. - Да чтоб тебя! Надо что-то делать. Мысль тревожным зуммером изнутри била по черепу, заставляя судорожно оглядеться. А Что делать? Что делать-то? Делать-то и нечего. Бежать некуда. Хоть прыгай с седьмого этажа. Постой, а почему я? Я прикинул, что бабе Зое на разгон нужно секунды три. Ну, максимум четыре. (Очередной удар вызвал треск и одна из петель опасно покосилась). Все! Чего уже ждать? Следующего тарана преграда не выдержит. Раз… Два… Три… Я распахнул дверь, спрятавшись за ней словно за щитом.

Полет бабы Зои с седьмого этажа, которая по инерции проскочив короткий коридор, внеслась в мою распахнутую дверь, был прекрасен. Не знаю, почему, но она летела как в замедленной съемке немого кино, перебирая ногами и махая, как бабочка переросток, руками. Да, это было просто феерично, подтверждая теорию, что женщины всегда хороши…. В любом возрасте. Главное найти им применение. Я нашел. Я горжусь собой! Найти применение бабе Зои - это величайшее достижение человечества… и моё, наверное, как последнего человека на земле. Я стоял на пороге своей квартиры, высматривая копошащуюся внизу фигуру. Живучая старушка оказалась. Честно говоря, я уже сомневался, что я на милой третьей планетке Солнечной системы, с несильно звучным названием Земля. То, что возилось там внизу подо мной, на известной мне Земле не водилось, и даже, наверное, кошка, с ее девятью жизнями, вряд ли пережила такой полет. А тут… Баба Зоя выползла на стоящую торчком бетонную плиту, тоскливо уставившись на меня единственным глазом.

Поиграв с ней в гляделки, я тяжело вздохнул и отвернулся. Зоя Ивановна, как всегда, выиграла. Она всегда выигрывала. Никогда не мог выдержать ее хитрый взгляд, а тем более, сейчас - очень смущало отсутствие второго глаза и кровожадное клацанье вставных челюстей. Я устало опустился на пол, поджав под себя ноги. Как-то очень тяжело начался сегодняшний день: спор с будильником, чайник, ящик, бедный Йорик возле мусоропровода, а потом внеплановое экстремальное общение с соседкой совершенно меня вымотали.

- Началось в колхозе утро. Получи деревня трактор. - Повторил я и тяжело вздохнул. - Тьфу! Дался мне этот трактор с утра пораньше. - Чисто автоматически достав телефон, посмотрел на мертвый экран. Даже это достижение цивилизации не возвращало меня обратно в мой мир. Судя по моим механическим часам, подаренные отцом на совершеннолетие, с момента пробуждения прошло не более получаса, и при желании я еще могу успеть на работу. Но… Порыв ветра ворвался в коридорчик, вернул меня к суровой действительности или скорее моему личному бреду, в котором я очутился.