Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 53

Салтан еще не закончил молитву, как Гвидон, словно разбуженный его шепотом, вздрогнул и поднял голову…

Сон, охвативший Гвидона, едва он опустил голову на подушку из отцовского кафтана, был странным. Он лежал в оцепенении, не мог шевельнуться, мысли и чувства были скованы, опутаны усталостью и дремой. Но при этом он продолжал видеть храм с его росписью и огоньками свечей – видеть сквозь опущенные веки. Он даже слышал, как отец разговаривает со Смарагдой – они сидели довольно далеко и шептались, чтобы его не тревожить, но он слышал их голоса, хотя и не мог разобрать слов. Он видел, как отец настойчиво что-то требует от Смарагды, очень взволнованный, как потом он отходит от нее, становится на колени, сжимая в ладони нательный крест, устремляет взор на иконостас и что-то шепчет.

Юноша в алом плаще и золотой кольчуге, с золотыми кудрями, был точь-в-точь юный воин зари, солнечным копьем поражающий змея-мрак. А потом… в колеблющемся свете свечей алый плащ дрогнул, взвился на утреннем ветру, змей задергался, не в силах избавиться от копья, пронзившего шею. Голова юноши поднялась, лицо повернулось к Гвидону.

«Услышана молитва отца твоего, – раздался прямо в голове ласковый юношеский голос. – Акритов меч, что любое темных сил порождение убьет, в сем храме хранится. Подойди к святому колодцу, витязь Гвидон, и увидишь, что будет».

Приподнявшись на локте, Гвидон заморгал, глядя на отца. Салтан обернулся, заметив его движение. Гвидон взглянул на икону – изображение было неподвижно.

– Бать, ты слышал? – хрипло спросонья окликнул Гвидон.

– Мы тебя разбудили? Прости.

– Нет, не ты. Меня вон кто разбудил. – Гвидон сел и показал на икону. – Он говорил со мной. Сказал… Акритов меч, что любое темных ил порождение… он где-то здесь.

– Где?

Салтан встал на ноги и недоуменно оглядел темную церковь – в таких местах оружия не хранится.

– Подойди к колодцу, он сказал… И увидишь…

Гвидон встал. Он лежал в паре шагов от колодца, и ходить далеко не пришлось. Встав на колени, Гвидон оперся руками о низкий каменный бортик и наклонился.

Свет от его волос упал в темную воду. Выложенный камнем источник стал виден на довольно большую глубину, но до дна свет не достал. Стало видно отверстие в стене, через которое вода, бьющая из подземного ключа, утекала прочь, неведомыми подземными путями покидая храм, – и текла она, надо думать, в то самое озеро, что осталось на месте провалившегося храма в белом свете.

Поначалу Гвидон не увидел ничего другого. Стал вглядываться, сосредоточившись. Засияло в воде маленькое солнце в окружении лучей, но он не сразу понял, что это его собственное отражение. Потом внизу заблистало золото – не отраженное, настоящее, оно мерцало на глубине в пару локтей. Сияние усиливалось, подводный мрак рассеивался, отступал, Гвидон рассмотрел золоченый крест, украшенный самоцветами… А потом понял: это не крест, а крестовидная рукоять меча. Яблоко и перекрестье было в золотых узорах с красными, ярко блестящими под водой самоцветами, а сама рукоять обтянута чем-то черновато-зеленым, тоже блестящим, но более тускло.

Гвидон опустил руку в воду, потянулся… рука пронзала воду, но не могла коснуться меча. Гвидон наклонился еще. Пришлось опустить голову в воду, но глаз он не закрыл. Ощутил, как его хватают там, снаружи – отец испугался, что он упадет. Сквозь воду меч стал казаться огромным, чуть ли не с самого Гвидона ростом; он успел встревожиться, сумеет ли вытащить такую громаду из узкого колодца, потом испугался, что не достанет до него, потянулся еще, едва держась на каменном бортике… и тут его пальцы коснулись шероховатой рукояти. Ладонь сжалась, и Гвидон ощутил в руке тяжесть. В первый миг тяжесть показалась огромной – как будто меч был не просто величиной с дерево, но и сидел на дне, запустив в него корни. Но тут же тяжесть сменилась легкостью, Гвидон разогнулся, поднимая меч, и вынул его из колодца.

Ахнула Смарагда, охнул Салтан. Гвидон стоял на коленях у колодца, держа в поднятой руке меч острием вверх. С меча, с одежды и волос Гвидона стекала вода, а он дышал и не мог надышаться. Дело было не в том, что под водой ему пришлось задержать дыхание – с каждым вздохом он ощущал, как в жилы его вливается неведомая прежде мощь.

Теперь в колодце было темно. Гвидон осторожно положил меч на пол храма.

– Это… Акритов меч? – прошептал Салтан, во все глаза глядя, но не смея прикоснуться к чудесному оружию. – Которым князь Петр летучего змея поразил?

– Выходит, он, – так же шепотом ответила Смарагда. – Откуда там другому взяться?

– А что это за Акрит? – тихо спросил Гвидон, тоже разглядывая свое приобретение.

В свете свечей мерцало золото и красные самоцветы, но и на длинном клинке виднелись серо-черные узоры, сплетаемые из тонких линий, как струи реки, и это придавало мечу живой, дышащий вид. Длинная рукоять явно предназначалась для двуручного хвата. Гвидон осторожно тронул ее пальцами – ясно прощупывались чешуйки.

– Я не знаю, – ошарашенно сознался Салтан. – Этого мне боярин Дарий не рассказывал. Акритов меч, и все – так сказывают. А кто он такой был – видать, никто уже не знает.

– Я знаю, – возразил ему Гвидон, сам удивленный. Прислушиваясь к себе, он вдруг обрел знание, которого никто в него не вкладывал. – Родился Акрит от Амира, царя земли Аравийской, и Елены, девицы царского рода земли Греческой. Двенадцати лет от роду с мечом он стал играть, тринадцати – копьем. А в четырнадцать решил всех зверей самых лютых одолеть. Выехал он на охоту в первый раз, повстречал свирепую медведицу – не научен был еще зверя бить, схватил ее и так сдавил руками, что насмерть удавил. Бросился на него другой медведь – Акрит ему голову оторвал. Побежал на него громадный лось – Акрит ухватил его за задние ноги и разорвал надвое. Дивились все его силе, и тут выскочил из камыша огромный лев. Быстро выхватил Акрит свой меч; пошел на него лев, рыча свирепо, прыгнул, и ударил его Акрит мечом по голове, и разрубил на две половины. Тогда повели его к ручью, чтобы мог смыть с себя кровь. Едва же начал Акрит умываться, как прилетел змей трехглавый, хотел пожрать людей. Увидел его Акрит, взял свой меч, отсек змею все три головы и снова стал мыть руки. И все спутники дивились его удали и возносили хвалу Богу… Сдается мне, тут на рукояти – того змея шкура.

– Это меч тебе рассказал! – воскликнула Смарагда. – Он сам!

От восхищения ее глаза широко раскрылись и сияли яркими изумрудами.

– Выходит, что сам…

– Ты же как тот Акрит – годами юн, а силой многих мужей превосходишь! – Смарагда подпрыгнула от восхищения, ее глаза бросили по сторонам яркие изумрудные лучи.

– И знаешь, бать? – Гвидон поднял от меча задумчивый взор. Я сейчас вспомнил… Обманул меня Тарх, что я-де в Тилгана не попал, а тот сам притворно утонул. Хоть лук мой никуда не годился и стрела была без наконечника – а ведь был у Тилгана шрам недавний на шее, на том месте, куда моя стрела тогда ударила. Помнишь, он у себя в доме лежал и умирающим прикидывался? Вот тогда я этот шрам и видел. Выходит, важно – не что за лук, а что за руки его держат.

– Это так. Сынок, нам времени терять нельзя, там Деметрий-град, быть может, без меня пропадает!

– Больше не дадим мы никому пропасть. – Гвидон снова взялся за рукоять, примериваясь. – Поведал мне Акритов меч повесть о прежних своих деяниях, видать, хочет новой славы. И сдается мне, я знаю, где ему нынче разгуляться!

Тяжелая дубовая дверь старого храма разлетелась в щепки – от мощного удара изнутри. Снаружи ее сторожили пять-шесть волотов: не ожидая от обессиленных пленников никаких себе забот, одни лениво дремали прямо на земле, другие играли в камешки. От грохота ломающегося дерева волоты подскочили – чтобы успеть увидеть, как остатки двери вылетают наружу и в проеме двери появляется витязь с длинным мечом в руке. От лица и волос его исходил столь яркий свет, что волоты заревели и попятились, закрывая морды руками.