Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 52

– Но как мне к этой силе своей подступиться? Если нас тут в живых оставят…

– Ты помни о городе своем. Я с семи лет знал, что один за державу свою отвечаю, за Деметрий-град. Два года на войне за нее кровь проливал. Боялся, сам не справлюсь, потому и просил у бога витязя могучего, богатыря, и поскорее. Теперь ты у меня есть. И надобно тебе для начала о городе своем позаботиться. Будешь тут сидеть, нюни распускать, кто тогда твоих людей назад в белый свет выведет? Так и сгинут тут все, с тобой заодно. Ты – мой сын, у нас в роду так не принято. Бова, прадед мой, был так мал, когда вороги его град захватили, что на коне усидеть сам не мог, однако же не сдался, по чужим землям скитался, а все искал способ врагов изгнать, державу себе вернуть. И вернул. И ты вернешь.

Гвидон только вздохнул:

– Как-то я… не думал об этом.

– Конечно, не думал, тебе с рождения все на блюдечке подносили – город, любое чудо, жену-красавицу! Слишком легко тебе все давалось, сынок. Легко пришло – легко ушло. А вот если ты своими руками, своей силой Лебедин-град вернешь, жену найдешь достойную – будешь ценить по-настоящему, и будут они твои по-настоящему, и никуда не уйдут, никто их не отнимет. Ты раньше жил для себя, для своей радости – так дети и живут. Теперь попробуй жить для других, вот и пробудишь в себе зрелую силу. И станешь тем богатырем, какого я у бога просил.

– Я постараюсь, бать… – прошептал Гвидон.

Впервые в жизни его души коснулась боязнь подвести другого – отца, который так много от него ждал, дедов, о которых он никогда раньше не думал. Сейчас он казался себе ничтожным и слабым, всю его веру в себя и в мир придавило тяжеленным камнем горе предательства и поражения. Он сидел, опираясь спиной о бортик колодца, и бездумно следил, как в высоком золоченом подсвечнике напротив безостановочно плывут вниз огонечки, гаснут, тут же опять загораются на прежней высоте. Каждый из них означал душу человек: люди рождались, проживали свой век, умирали, рождались снова… Есть ли более ясное подтверждение того, что любая сила как истощается, так и возрождается? А он, Гвидон, совсем юн, здоров, полон сил, способен добиться чего угодно…

Вот только Кику с ее любовью не вернуть, – напомнила о себе свежая рана в груди. Но и о Кике он сейчас подумал как о чем-то, что уже осталось в прошлом, уже отделено от него полосой пустоты. Тяжелый, болезненный разрыв свершился – с тем прошлым, в котором он жил и резвился, как дитя беззаботное, и которое оказалось обманом. Настоящее его – поражение и плен, будущее еще не выросло. Но если он сумеет окончательно сбросить оковы прежней боли, прошлое не помешает ему обрести нового, сильного и счастливого себя.

И он сумеет. Витязь он или дитя?

В темной церкви непонятно было, день сейчас или ночь. Сняв с себя кафтан, Салтан сделал из него подушку и уложил на нее Гвидона, велев еще поспать. Тот почти сразу и заснул, а Салтан сел около Смарагды. Вода из колодца чудесным образом изгнала боль – зная теперь, что это за место, Салтан тому не удивлялся, – прояснила мысли, и даже голода он не ощущал, хотя понимал, что прошло уже не так мало времени.

– Давно мы здесь сидим?

– Да уж давненько… – Смарагда вздохнула. – День пошел, ночь близится.

– Тот же самый день? – с облегчением уточнил Салтан. – Я уж подумал, мы без памяти неделю провалялись. И что, – решился спросить он, – для чего нас засадили сюда? Казнить будут?

– Про казнь я пока не слышала. Ты вот о чем вспомни, царь-государь. Это здесь, в темном свете, прошел день. А там, – Смарагда многозначительно подняла глаза, – год миновал…

– Где – там? Миновал… год?

До Салтана дошло, и холод потек по жилам.

– Это что… – он повернулся к Смарагде, – в Деметрии-граде проходило по году за каждый день…

Волосы шевельнулись от ужаса, так что он едва сумел вымолвить:

– Сколько дней мы уже…

Он еще раз попытался лихорадочно подсчитать дни после ночевки у Медоусы, но бросил это занятие, мысленно увидев долгую вереницу незаметно мелькнувших лет.

Однако ответ Смарагды несколько его успокоил:

– Пойдет третий день, как мы вышли на берег Забыть-реки. А у тебя дома – третий год.

– Госпооодь Вседержитель…

Салтан запустил пальцы в волосы. Для них эти два дня в Волотовых горах и пролетели стрелой, и прокатились тяжелыми бочками, полными событий и впечатлений. А у Елены прошло два года! Ей было восемнадцать, когда он оставил ее на берегу моря близ Диволесья, а теперь и ей двадцать! И она не видела мужа два года! Как и в ту злополучную зиму их свадьбы, он мелькнул перед ней и исчез как сон.

– И как же нам отсюда выбраться? – Салтан с мольбой устремил глаза в темную кровлю. – Если нас здесь оставят… там пройдет сто лет, Елена состарится и умрет… меня забудут… мое царство-то кому достанется…

Смарагда покосилась на него, но промолчала.

– Ты что-то знаешь?

– Ммм… нет. – Смарагда отвела глаза, но Салтан схватил ее за плечи и без особой вежливости развернул.

– Ты что-то знаешь! Хвостом не крути! Отвечай! Это же держава моя…

– Она, Кика… помянула было… – отводя глаза, неохотно выдавила Смарагда, – что домой возвращаться вам и незачем, что она еще вчера упредила… короля Зензевея… что тебя в царстве твоем государстве нет и скоро не будет…

– Зензевея!

Снова душу Салтана залило ужасом.

– Вчера упредила… – ощущая холод в жилах, пробормотал он. – Это значит… по-тамошнему – год назад! Это пока мы в тереме твоем отдыхали, она обернулась, успела. И Зенвевей проклятый уже год знает, что меня в Деметрии-граде нет, войско собирает…

Положение дел развернулось перед мысленным взором Салтана во всей губительной ясности. Он исчез из Деметрия-града на два года. И невесть когда еще вернется. Если Зензевей знает о его отсутствии, то у него было время заново собрать войско, явиться к Деметрию-граду и… Кто же будет защищать город, если не его владыка?

Счет идет на часы, на минуты!

– Смара! – Чуть не плача, Салтан затряс Смарагду. – Белочка моя! Затейница, чародейница! Придумай что-нибудь, вытащи нас отсюда! Ты ведь можешь! Мне себя не жаль, но как же Деметрий-град без меня! Проси что хочешь, что есть у меня, только помоги! Хоть в орех меня превращай, только вытащи отсюда!

Смарагда обхватила руками подтянутые колени и нахохлилась.

– В такой беде глубокой я не помогу тебя, Салтан Салтанович. Я ведь всего-навсего белка. Только и умею, что песенки петь да орешки грызть. Ты вон кого о помощи попросил бы, раз уж сюда попал.

Салтан посмотрел, куда она указывала – на одну из самых крупных икон золоченого иконостаса. Словно отвечая, пламя свечей перед ней поднялось и усилилось – выступил из мрака кудрявый юноша на белом коне, в золотом доспехе. Алый плащ вился за его плечом знаком отваги и силы, длинное тонкое копье в руке точно поражало шею зеленого змея с лапами и крыльями, похожего на ящерицу-переростка. Поблизости стояла дева-царевна в голубом платье – маленькая, как одна змееева лапа, а совсем далеко высилась узкая башня белокаменного города, наполненная людьми, и люди эти не сводили глаз с кудрявого юноши, ожидая, чем кончится его поединок, спасет ли юноша их всех из-под змеевой власти?

– И верно… как же я забыл… Ведь и князю Петру по молитве его помощь подана была против летучего змея…

Нашарив под грязной сорочкой свой нательный крест, Салтан сжал его в ладони – какое счастье, что не потерял, пока с волотами дрался! Мало было сил человеческих для такой драки, но волоты же, засадив его сюда, дали ему возможность попросить помощи более сильной.

– Святый, славный и всехвальный великомученик Георгий! – зашептал Салтан, стоя на коленях и издали глядя на мерцание золотой кольчуги святого воина, на его миловидное, спокойное лицо под шапкой кудрей. – В храме твоем и перед иконою твоею святою молю тебя, моли с нами и о нас Бога, да милостиво услышит нас, и дарует мне с сыном моим, державе нашей победу над сопротивными! Молим тебя, святой победоносец: укрепи данною тебе благодатию во бранях руки наши, разруши силы восстающих врагов, да постыдятся и посрамятся, и дерзость их да сокрушится…