Богатырь сентября - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 40

– Это белочка-затейница, – с ехидным удовольствием пояснил тетке Гвидон. – Помнишь, перед дворцом у меня ель росла, на ней был дом хрустальный, а в нем белочка сидела: песенки пела, орешки золотые грызла. Вот это она и есть.

– Ох, беда! – Варвара качнула головой. – У меня орешков-то нету, блины одни… Да и платье бы ей подлиннее, поприличнее. Я бы…

Она взглянула на свой ткацкий стан, на клубящееся над ним дымное облако.

– Спасибо, обойдусь, – язвительно ответила Смарагда. – Платье из тумана не удержится на мне.

– Больно кровь горяча, – буркнул Гвидон.

– Ну, господа мои хорошие, не пора ли нам в путь-дорогу снаряжаться? – Смарагда предпочла его не услышать.

Салтан взглянул на оконце – за ним было светло. То ли просто утро наступило, что ли сожженные чары унесли с собой и тьму.

– Правду говоришь. Одевайся, сынок. А ты, Варвара, не знаешь ли, где здесь течет Забыть-река?

– Откуда мне знать-то, Салтанушка? – Ткачиха опять развела руками. – Я ведь из избушки моей ни ногой, не положено мне…

– И долго ты здесь просидела?

– Да лет триста, мне так мнится.

Салтан прикинул: казалось, они втроем с Гвидоном и Еленой проснулись на пустом острове лишь несколько дней назад. Даже можно подсчитать: день на острове, когда они встретили Понтарха, потом день в море, когда Стримон вел их к Диволесью… Вечер и ночь в роскошном тереме Медоусы… Но даже эти дни путались в памяти, и каждый из них мог продолжаться куда дольше. Видно, и для Варвары ее одинаковые дни слились в один нескончаемый день.

Но на белом свете и на темном время идет не одинаково! Пока здесь проходит три дня – там может пройти триста лет! Салтан облился холодным потом: что если пока они здесь бродят, в Деметрии-граде миновало сто лет, Елена состарилась и умерла, их не дождавшись и не узнав, что с ними сталось…

От этой мысли еще сильнее захотелось поскорее достичь конца пути, каким бы он ни был, сомнения развеялись. Одежда мужчин успела почти высохнуть, и вскоре все четверо покинули избушку ткачихи. На Варваре был скромный темный сарафан и простенький белый платочек – Салтан мельком подумал, что в таком вот наряде ее положили бы в гроб, – Смарагда по-прежнему щеголяла в платье из рыжего беличьего меха, едва достигавшего середины бедра.

Стоило им отойти шагов на десять, как из оконца избушки донеслось заунывное пение. Салтан нервно оглянулся, но не стал ничего говорить. Видно, и это место пустым не бывает, ведь непогребенные мертвецы на свете не переводятся.

Над зарослями впереди клубился туман. Пробравшись через кусты, четверо путников едва не ступили в воду – она пряталась под покровом тумана, а текла тихо-тихо, как сон.

– Это она. Эй, госпожа Лета, Забыть-река! – стал звать Салтан. – Сделай милость, покажися, с нами честно подружися! Это мы, брат твой Меандр нас к тебе привел!

Вода прямо перед ним бесшумно разошлась мягкими кольцами, всплыла женская голова, плечи. На груди богини Леты сверкал мокрый изумруд, и прямо от подмышек начиналась жемчужно мерцающая чешуя.

– Привет вам, усталые путники! – прошелестел безразлично-приветливый голос. – Испейте моей воды, и все печали былого покинут вас…

– Лета! – невольно подражая Меандру, окликнул Салтан. – Мы пришли не за водой. Ты обещала отвезти нас к Волотовым горам. Помнишь, вчера?

– Помнишь? – удивилась Лета. – Что значит – помнишь? Я ничего не помню. И что значит – вчера?

– Поверь мне – ты обещала доставить нас к Волотовым горам. Тебя просил твой брат Меандр. А твой отец Понтарх велел всем своим детям помогать нам.

– Если вам так нужно – хорошо. Но лучше бы вам испить моей воды – зачем тянуть за собой весь груз былых обид…

– Лета! Нам нужна лодка!

– Ладно, ладно. Вот вам лодка.

Лета плеснула водой – и у берега встала лодка. Даже две. Тут же раздался испуганный крик Смарагды и Варвары, потом охнул Салтан – они разглядели, что это за лодка.

Это был гроб-домовина, вытесанный из половины дубового ствола, и к нему крышка – из второй половины. Огромный гроб, наводящий на мысль о мертвом волоте – почти в такой же, должно быть, улегся Святогор-богатырь, когда пришло ему время помирать.

– Да разве ж это лодка? – воскликнул Гвидон и сам прикрыл себе рот: вспомнил, что в таких делах выражать недовольство опасно.

– Других у меня нет. – Лета мягко развела руками.

– Ну, идемте! – Собравшись с духом, Смарагда первой шагнула к лодке-домовине. – Не вплавь же добираться.

– Белки плавать не умеют, – поддел ее Гвидон.

– Да – они на бревно залезут и на нем плывут.

– Где ты здесь бревно возьмешь?

– Да вон оно же! – Смарагда с торжеством наставила на него палец, отскочила, уклоняясь от попытки ее поймать, и метнулась к домовине.

– Постой! – Салтан перехватил Смарагду за руку. – Ты с нами дальше не пойдешь. До Волотовых гор мы, считай, добрались, спасибо тебе, что проводила. Но я твоему отцу обещал, что в Волотовы горы мы тебя не возьмем. Беспокоится он, как бы тебя волоты не полонили. Я ему слово дал, а мое слово царское…

– Ну и держи свое слово, царь-государь! – неожиданно мирно ответила Смарагда. – Только куда ж вам без меня? Вы здесь что младенцы беспомощные, а значит, это не вы меня с собой берете, а я вас!

И проворно забралась в лодку-домовину. Видеть ее там одну было так тревожно, что Салтан и Гвидон поспешили за ней.

Лавок в домовине не было, и все уселись прямо на дно, на слой соломы. Устроились по двое: Гвидон расположился перед Смарагдой, Варвара боязливо села позади Салтана. Само собой, без видимой силы, что придавала ему движение, двойное судно двинулось вперед; две части при помощи железных колец были скреплены бортами и шли как одно целое. Плыли тихо-тихо, без качки и волнения, даже без плеска. Воду скрывал туман, вокруг не было видно ничего, кроме тумана.

Из тумана доносился шепот. Казалось, за его пеленой прячутся тысячи шепчущих уст, но путникам вовсе не хотелось, чтобы туман разошелся и позволил их увидеть. Ни единого слова было не разобрать, и это тоже было к лучшему. Непонятно было, движется ли лодка или только белесое марево колеблется вокруг нее, и это делало тревогу мучительной. Что если это плавание – только морок, а настоящее продвижение в этих смутных местах и невозможно?

Но оставалось лишь тревожно озираться. Салтан и хотел что-нибудь сказать, подбодрить спутников, но не находил слов. Да и голос пропал – казалось недопустимым нарушать шепот тумана, оставалось слушать, не надеясь понять, и смотреть по сторонам, не видя ровно ничего.

– Хоть бы богу помолиться… – зашептала у него за спиной Варвара, не вынеся этого всего. – Да во всем темном свете только одна церковь божия и есть, да и та – без попов и службы, одни свечки в ней горят.

– Откуда здесь церковь божия? – удивился Салтан.

– Так провалилась которая. Храм Георгия-со-Змеем. Что же ты, царь-батюшка, старое предание позабыл?

– И правда! – сообразил Салтан. – Так Георгиев храм, по-твоему, теперь здесь?

– Ну а где ему быть? С белого света провалился, здесь и стоит.

– Что за храм провалился? – прошептал с другой половины лодки-домовины Гвидон.

– Был близ Деметрия-града, в селе Холмовицы, храм святого Георгия, который змея победил, и сам змей на нем был нарисован, на стене снаружи, преогромный – на всю стену, – стала рассказывать Варвара. – И в нем князь Петр похоронен, богатырь древний, и с ним Акритов меч, которым он змея крылатого одолел, что летал к его невестке, князя Павла жене. Был тот храм дивно изукрашен и росписью, и резьбой, и золотом, а еще имел он серебряные колокола звона дивного. И вот раз шла в храме служба, а прихожане были люди злые, вздорные, неблагочестивые, одолевала их зависть и досада, – Варвара покаянно вздохнула, – и до того дошло, что прямо в церкви подрались они. Пока дрались, облик человеческий утратили: стали у них рыла свиные, рога коровьи, ноги песьи, хвосты волчьи. Загремел вдруг гром, задрожала земля, расступилась и поглотила храм Георгиев. Провалился он, осталась яма. Водой заполнилась, и стало озеро, что зовут с тех пор Мутное. Стоит теперь храм на темном свете, а прихожане ее так и живут со свиными рылами. Каждый день они в церковь ходят, плачут, а прощения себе вымолить не могут. Только раз явился им отрок светлый и сказал: когда будете прощены, зазвонят сами собой колокола серебряные, и тогда храм Георгиев снова на белый свет явится…