Восьмой грех Альберта - Рублева Алиса - Страница 2

– Я понимаю, что он мой муж, но неужели у меня не было другой жизни? Работы, друзей, родных?

– У вас есть друзья. К сожалению, они не могут навестить вас в Мюнхене.

– А родные? Родители?

– Насколько я знаю, вы с ними не общаетесь. Вам лучше спросить об этом у супруга, когда вас выпишут.

… Моя реабилитация растягивается ещё на месяц. Анна Владимировна хвалит меня за быстрый прогресс. Я хожу без боли. Но практически ничего не вспоминаю. Короткие обрывки, как вспышки, иногда проясняются в памяти. И все они связаны с Альбертом. Возможно, всё дело в том, что я каждый день просматриваю фотографии с нашей свадьбы.

Я вспоминаю, как Альберт подхватывает меня на руки, когда мы выходим из загса, а дети осыпают нас рисом и лепестками роз из маленьких лукошек.

Вспоминаю, как мы с Альбертом ругаемся. Он бьёт тарелку, я бью другую. Я говорю, что хочу куда-то поехать, а он отвечает: нет.

Вспоминаю, как глажу густую бороду Альберта, когда мы лежим в кровати, раздетые и довольные.

Я пока не могу понять, какие отношения у меня с мужем. Но, если я оказалась здесь, значит, он хочет мне лучшего.

За время моей реабилитации мы трижды созваниваемся с Альбертом. И каждый раз это похоже на разговор с чужим человеком. Его голос басистый и властный. Муж говорит, что скучает, что ему не терпится скорее меня забрать. Говорит, что любит. А я ничего не чувствую. Но мне не хочется его обидеть, и я отвечаю завуалировано, что тоже жду нашей встречи.

В общей сложности я пролежала в больнице четыре с половиной месяца. Когда приходит время, как и обозначалось, меня забирает Альберт. Увидев его вновь, но уже ясным взглядом, я понимаю, что ничего к нему не чувствую. Спору нет: Альберт – привлекательный мужчина. Он в моём вкусе. Большой, сильный, излучает уверенность. Я не удивлена, что вышла за него замуж. Но это ничего не меняет. Сейчас для меня он чужой человек.

Эта мысль откликается болью в моём сердце. Но если Альберт смог завоевать мою любовь раньше, сможет и сейчас. Мы будем жить прежней жизнью, я привыкну к нему, а, быть может, и вспомню события из нашего прошлого, и чувства вернутся.

– Ты изменилась, – говорит мне и притягивает к себе, обхватив мощными руками, как медведь.

Щёку щекочут волосы на его груди. Я опускаю на неё голову и пытаюсь прислушаться к ощущениям. Знакомы ли мне эти объятия? Поначалу ничего. Но близость Альберта и запах его дорогого парфюма с главной нотой сандала, пробуждают во мне иные чувства. Какая-то фоновая злость. Только не пойму, к кому или чему она направлена.

– Вы только посмотрите, как по мужу соскучилась, – говорит Анна Васильевна.

Я отстраняюсь от Альберта, поняв, что стою так слишком долго.

Замечание доктора мне не нравится. Я благодарна ей. Анна Васильевна заново научила меня говорить, поставила на ноги. Но почему-то её образ отпечатался в памяти, как что-то неприятное. С ней я была уязвимой. Анна Васильевна видела меня в худшем состоянии из всех. И теперь она, как напоминание о моей недавней слабости и ничтожности. А мне хочется вспомнить свою прошлую жизнь, а о времени в больнице забыть.

– Возьмите эти рекомендации и рецепт, – Анна Васильевна передаёт мне тонкую серую папку. – Будут вопросы, звоните.

Мы покидаем больницу. Я, как охотничья, спущенная с поводка после долгого сидения в вольере. Мне хочется сразу рвануть как можно дальше. Изучить мир вне больницы, обнюхаться, освоиться.

Я осматриваю окрестности, пока мы едем в аэропорт. Изучаю всё, что попадается на глаза, в надежде, что во мне вспыхнет воспоминание, связанное с этим предметом. Мне хорошо и в то же время страшно. В отличие от охотничьей, у меня нет обратной дороги туда, где всё стабильно и безопасно. Меня отпустили, и возвращаться некуда. Только в глубины воспоминаний, которые принесут неизвестно что.

Я знаю, что людей пугает будущее, потому что там неизвестность. Но у меня не осталось безопасного угла – неизвестность повсюду, куда ни взгляни. И единственный островок надежды – это Альберт. С ним я хоть что-то могу узнать о своей жизни. Он мой поводырь в прошлое, в настоящее и в будущее.

Мы с Альбертом возвращаемся домой, когда на дворе середина мая. На улице цветёт сирень, зеленеет трава. Но воздух прохладный. Белый солнечный круг проглядывается из-за серых облаков. Природа замерла, то ли желая нагнать бурю, то ли унести тучи дальше, вернув ясное небо. Как и моя жизнь, которая может оказаться и плохой, и хорошей. Кто знает?

В аэропорту нас ждёт мужчина. И его я тоже узнаю. Когда я только очнулась, когда с трудом понимала, что происходит, в моей палате мелькали лица. И этот мужчина был среди них. Высокий, со светлыми волосами, я решила: он ошибся палатой, потому что стоял в дверях, так и не ступив дальше.

– Вера, это Миша, мой водитель.

Я оглядываю Мишу с ног до головы, но снова ничего не вспоминаю.

– Вы, наверное, не помните меня, – робко говорит Михаил. – Я работаю на Альберта Вячеславовича три года. Иногда вожу вас по делам тоже.

– Я вас помню.

На лице водителя отражается удивление.

– Ты его вспомнила, Вера? А меня нет? – взволнованно спрашивает Альберт.

– Нет. Но он заходил ко мне, когда я лежала в больнице.

Мужчины заметно расслабляются, причём кажется, что каждый по своей причине.

– Да. Когда ты очнулась, мы прилетели вместе, – объясняет Альберт. – У меня были дела в Мюнхене, а у Миши международные права. Без него я, как без ног.

– И я попросил у Альберта Вячеславовича разрешения навестить вас. Уж простите, что потревожил, Вера Григорьевна. Мы все переживали за ваше состояние и были счастливы, когда вы пришли в себя.

– "Все" – это кто?

– Наши друзья, близкие, – поясняет Альберт. – У них не было возможности прилететь в Мюнхен. Скоро ты их увидишь.

Мы едем на заднем сидении дорогого автомобиля. Это чувство мне тоже знакомо. Едва уловимый запах вишнёвого ароматизатора воздуха. Образ водителя в белой рубашке с галстуком и в пиджаке. Сосредоточенный взгляд Миши в зеркале заднего вида. Я откуда-то знаю, что при нём можно говорить о чём угодно, обсуждать любые дела – он будет молчать. Он не просто водитель. Он провожатый, охранник, друг, если надо, слушатель. А если не надо, то механизм, ведущий машину в нужную точку, и не более.

– Чем я занималась до аварии, Альберт? – спрашиваю у мужа, наблюдая в окно городские пейзажи.

– Ты домохозяйка.

Чувствую укол в сердце из-за его ответа. Я думала, что к четвёртому десятку своих лет успела построить карьеру. Что у меня была яркая жизнь, верные друзья, увлечения. А я, выходит, только готовила, стирала и убиралась. И это моя реальность?

– И часто я сидела дома?

– Часто. Тебе нравилось вести хозяйство. Но с подругами ты тоже встречалась. Хотя чаще проводила время со мной. Твоя работа – быть хорошей женой и, – Альберт прочищает горло, – любить меня. И ты отлично справлялась.

– А чем занимаешься ты?

– Я веду бизнес. У меня два автосалона в городе.

– А я интересовалась твоей работой? Может, хотя бы помогала тебе?

Цепляюсь за ростки надежды. Не могла же я интересоваться только сковородками и пипидастрами. Это так скучно и бесперспективно.

Альберт начинает смеяться. Приглушённо, мягко.

– Нет, Вера. Бизнес – сложная штука. Тебе это было не нужно.

Я опускаю взгляд на свои руки. Ногти, заросшие кутикулой, заусенцы. Вспоминаю своё отражение в зеркале и мысленно содрогаюсь.

– А хотя бы собой я занималась? Мне бы в салон красоты. Я себе не нравлюсь.

– А вот это светлая мысль, – говорит муж, подняв указательный палец. – Ты ходила на свои ногти, ресницы, к парикмахеру и всё такое, но я не знаю куда.

– В моём телефоне наверняка есть контакты.

Альберт кивает с задумчивым видом.

– Поищем.

К вечеру мы приезжаем домой. Это квартира в элитном доме. Я стою у двери, пока Альберт достаёт ключи и думаю: какой он, мой дом? Хочу поскорее увидеть свои вещи. Взять в руки телефон, посмотреть контакты и фотографии. Хочу вспомнить себя.