Развод. Точка. Нет (СИ) - Чернякова Наталья - Страница 27

Время бежало неумолимо, и в один прекрасный день Голубев вдруг понял, что уже не так больно, почувствовал, что за свои прежние действия и поступки не так стыдно, угрызения совести почти не мучают.

Иногда воспоминания терзали душу, но появился выбор, ибо можно было об этом совсем не думать, а жить настоящим.

Он загонял воспоминания всё дальше и дальше, даже научился с этим жить, научился справляться с тоской, изводя себя работой. И со временем смог спокойно листать фотографии в смартфоне, где мы счастливые и ещё влюблённые друг в друга.

Ничего в душе уже не ёкало, ничего не свербело. Вылечился, кажется.

Однако вместе с воспоминаниями обо мне ушла острота чувств, трепет, да и любовь тоже ушла.

Что такое любовь, он узнал только во времена общения со мной. Когда смотрел на меня, понимал, что не просто смотрит, а любуется, как произведением искусства. Ни с одной девушкой, женщиной потом такого не было.

И вот эта неожиданная встреча на парковке, всё снова перевернувшая, весь выстраиваемый годами уклад полетел в тартарары.

Как будто не было уже в жизни проходящих девушек и женщин, как будто между нами больше не стояло прошлое.

— Наверное, это и есть любовь безусловная, которая со временем может поутихнуть, но совсем не исчезнет никогда. И что с этим делать, я не знаю, — тихо признался Макс. — Но сказал, и, кажется, стало легче.

Я молчала: а что могла ответить? По-дружески успокоить, сказав, что вернётся к себе домой и снова обо всём забудет, в душе появится уют и гармония?

Но это только слова, если у Макса возникла необходимость излить душу, это не означает, что он ищет успокоения. А чего он ждёт? Прощения за свои поступки или поощрения?

Будто услышав мои мысли, Голубев продолжил:

— Поедем со мной, а? — Он, поймав, должно быть, мой ошарашенный взгляд, замахал руками: — Нет, не на Дальний Восток, а куда-нибудь в столицу, пока — в Москву или Питер, а потом — за границу. У меня есть деньги. Много.

— Нет, — коротко ответила я.

— Почему? Если думаешь, что потеряешь место в театре, то не беспокойся, я всё устрою, и поступишь в любой другой театр. — Я усмехнулась, покачав головой: не в этом дело. Наконец Макс понял: — Но я другому отдана, так? Хотя бы подумай, что тебя ждёт дальше.

— У меня семья, муж, и потом мы собираемся усыновить детей. А ещё… понимаешь, я люблю Кира. Конечно, тебе неприятно это слышать, но так и есть. Прости.

Макс нервно рассмеялся:

— Любишь? Да он же…

И замолчал, махнув рукой.

— Что он? — вскинула я на Голубева внимательный взгляд. — Говори, если начал.

— Да ничего. Извини, мне пора. — Он встал. — И всё-таки подумай над моим предложением. На спектакль завтра обязательно приду — найду время, а уже вечером должен быть в Наукограде.

Голубев ушёл, а я по-прежнему сидела, задумавшись, в этом удобном кресле.

Я всё никак не могла понять, что имел в виду Макс, когда сказал дурацкую фразу: «Да он же…» Что он? Не любит детей? Не терпит животных? Изменят? Берёт взятки? Терпеть не могу недосказанность.

Позже, вернувшись в номер, немного отвлеклась: нужно было заниматься ребёнком и отвечать на его бесконечные «почему».

Со временем разговор с Голубевым вообще как-то померк, нет, он не выветрился из памяти, просто померк, потому что я снова окунулась в семейную атмосферу, поговорив по телефону сначала с родителями о предстоящих планах приехать к нам в конце месяца на день рождения зятя.

Потом разговаривала с Киром, он только что вернулся от Галины Васильевны, к ней ещё не пускали, но зато ему удалось встретиться с врачом и расспросить о её состоянии.

Потом поболтали с Алиской о том, как она с шефом провела новогодние праздники, а после — с Олей.

— Хорошо Стёпе, — грустно сказала малышка. — Тоже хочу к вам.

У меня от жалости к ней навернулись слёзы:

— Потерпи, ребёнок, скоро будем все вместе.

Пообщавшись с родными, завела будильник на раннее утро, ибо день предстоял тяжёлый, насыщенный событиями, и легла спать, успокоив себя мыслью, что Макс просто оговаривает Кира, потому что с юности ненавидит за неосторожно брошенную фразу: «Любит Лера, может, и тебя, а замуж выйдет за меня». Тем более, думаю, не простил Краснокутскому женитьбу на его бывшей подружке.

Только провалилась в забытьё, тихо зашипел смартфон — звонили мне или… Киру. Я по-прежнему не удаляла шпионскую программу, потому что хоть и верила мужу, однако чем чёрт не шутит — доверяй, но проверяй.

В общем, на всякий случай оставила. И не зря, как выяснилось.

На связи была Ленка Огурцова. «Твою петрушку, никак не угомонится», — со злобой подумала я и поднесла к уху гаджет, на этот раз услышала весь их разговор.

Огурцова: Привет. Избавился от своей курицы?

Кир: Ещё нет. Потерпи, любимая.

Огурцова: Сколько ещё терпеть, не скажешь?

Кир: Недолго.

Огурцова: Ты дома?

Кир: Да.

Огурцова: Приедешь ко мне сейчас?

Кир: Нет, устал очень, хочу спать. Пришлось понервничать из-за тётки.

Огурцова: Да, жаль женщину. Так что ты решил делать со своей курицей?

Кир: Не называй её так. Мне неприятно.

«Надо же, неприятно ему, — пробурчала я, — прямо-таки эстет с тонкой душевной организацией».

Кир: Скажу обо всём через пару недель, после нового назначения. Знаешь ведь, как в нашем ведомстве не любят семейные склоки. Начальство не поймёт.

Огурцова: Это точно, вдруг Лерка пойдёт на тебя жаловаться?

«Нет, Огурцова точно живёт в какой-то вымышленной стране инста. Никакого креатива. На чёрта вы мне сдались — бегать на вас с жалобами?» — подумала я.

Кир: Вот-вот, потому ты должна понять: на кону хорошие деньжата и в известных пределах крепкая власть. А ещё моя безупречная репутация. Я не имею права на ошибку.

Огурцова: А после назначения угрозы не ждёшь?

Кир: Я постараюсь всё объяснить шефу. Да и не будет у него уже другого пути, приказ о моём назначении на тот момент уже подпишут.

Огурцова: А что будет с ней?

Кир: Ничего с ней не будет. Просто скажу, что недостоин её, что она заслуживает лучшего. Я честно пытался принять чужих детей, но не смог. Разве такой редкий случай?

Огурцова: А дети? Ей же нужны дети.

Кир: Вот зачем ей чужие дети? Дурость какая-то. Со временем будет благодарить меня, что поступил именно так. Выйдет замуж за другого, родит ещё своих. А мне они общие не нужны.

Огурцова: Надо было сразу рубить. Не тянуть. А сейчас она привыкла к тебе, к этой идее — усыновить детей, представляешь, как ей будет больно?

Кир: С каких пор ты стала заботиться о благополучии Лерки? Успокойся. Она живучая как кошка. Ладно, давай спать, поздно уже. Люблю тебя!

Огурцова: И я тебя люблю! До завтра! Чмок-чмок!

«Во-от, шкаф и не выдержал, развалился. Все скелеты вывалились на мою бедную блондинистую голову, — грустно усмехнулась я. — И каждый скелет протягивает костлявые пальцы и шипит: 'Ну что, допрыгалась? Какие тебе ещё нужны факты?»

Молодец, муж, хорошо устроился: здесь — жена, там — любовница, вернее наоборот — жена далеко, а любовница рядом.

А, главное, нет никаких проблем, кроме одной — получить новую должность. Потому и решил усыпить мою бдительность, энергично показывая бурную любовь ко мне и снисходительное проявление доброты к детям.

Что Кир любил работу, я знала всегда, любил самозабвенно, вдохновенно, вот только никогда не замечала его меркантильных желаний. В плане карьеры — не могу спорить, да, он стремился подняться на ступеньку выше, я бы назвала такое желание здоровым карьеризмом. Да и кто из солдат не мечтает стать генералом?

А, может, просто не хотела замечать очевидного? И на кону у Кира не желание повысить самооценку и навести в подразделении порядок, а стремление повелевать подчинёнными, командовать ими, унижать неугодных и младших по должности?

Что я знала о службе Кира? Так единичные факты. Слышала какие-то обрывки телефонных фраз и почти не общалась с его сослуживцами.