Не открывайте глаза, профессор! (СИ) - Болейн Лея - Страница 3

— А могли бы просто вежливо попросить. Или спасибо сказать, — я выдохнула — очень хотелось сбежать и оставить блохастого нахала валяться голышом со сломанной ногой. Но вырваться из когтистой хватки не представлялось возможным. — Ну, нет, так нет. Прекратите меня так сжимать, мне больно!

— Ты ещё не знаешь, что такое «больно»! — прорычал профессор. — Больно — это когда у тебя вместо глаз — кровавая каша, и кость торчит наружу! А ты узнаешь, если не приступишь! — по его лицу пробежала тень едва сдерживаемой трансформации, ломая человеческие черты. Я снова ойкнула.

— Да дайте же мне встать! — перекатилась на четвереньки. — Кстати, а эта тварь не вернётся? Не хотелось бы…

— Гарпия? Не думаю. Понятия не имею, откуда она вообще здесь взялась, их же ещё два столетия назад передушили, как цыплят. Ан, нет, остались ещё.

— Что она от вас хотела?

— Это моя ревнивая бывшая.

— Тогда зря я её ударила, она достойна лишь жалости и сочувствия.

— Заткнись уже и действуй!

Я потёрла озябшие руки и решила начать с глаз. Запечатать рану — что ж, примерное представление, как это делается, у меня имелось. Не дать распространиться инфекции, если она проникла в кровь, погрузить в стазис поражённые ткани, снять боль… Боль должна быть адова, хотя бы от поврежденного бедра, но он терпит. Дуплиш, не человек, повезло же им с регенерацией… Впрочем, люди не зависят от болотника, не теряют над собой контроль, не клацают клыками…

— Не так уж плохо, — ехидно подал голос Мортенгейн. — Для деревенской безрукой бабки, разумеется, а не для студентки Храма Наук. Что ж ты делала на лекциях? Дрыхла или ногти полировала?

Я оторвала от юбки кусок ткани — что уж теперь! — и завязала ему глаза, мстительно затянув импровизированную повязку чуть сильнее, чем надо.

— Это необязательно.

— Мне так приятнее, не видеть вашу гнусную стрёмную неблагодарную рожу. Где там у вас что порвано? Жаль, что не оторвано.

Он ухватил меня за руку и потянул к бедру, едва слышно застонав. Только сейчас я осознала, что он действительно совершенно голый, везде — и рефлекторно отдёрнула руку.

— Дура, не дёргайся, нужна ты мне!

— Ну да, я уже видела, что вы предпочитаете тех, кто в перьях, — кивнула я. С разорванной острыми когтями гарпии мышцей оказалось сложнее, требовались и сила, и умение направить её в нужное место, одновременно чётко представляя оказываемое воздействие. Я положила руки на голое бедро профессора, стараясь не смотреть выше. Целитель… сейчас Матильда Вэйд — бесполый целитель, а вовсе не неопытная девчонка. Касающаяся больного, а вовсе не обнажённого дуплиша, привлекательного, как заработная плата министра и вредного, как палёный самогон! Минут десять я продержалась на чистом упрямстве, потом голова закружилась. Ещё десять минут — и я почти упала на голую профессорскую грудь.

— Слабачка! — прокомментировал Мортенгейн. А вот его голос звучал куда бодрее.

— Я… сейчас… схожу за помощью… в Храм.

— Вот ещё, не надо никуда ходить. И кстати — разболтаешь кому, укорочу на язык, поняла?

— Вы вообще меня не найдёте, — пробормотала я, сглатывая. В руках и ногах нарастала противная слабость, на лбу выступил липкий холодный пот. Слишком большое перенапряжение… хвостатый словно пил мою энергию. К тому же действие восстанавливающего речь эликсира вот-вот должно было закончиться. — Вы же меня… не видели.

— Зато я запомнил твой запах.

Я стала заваливаться на спину, а он приподнялся и ухватил меня одной рукой.

— Твой запах… Дивный.

Совершенно неожиданно он ткнулся носом куда-то мне под мышку, я попыталась отодвинуться.

— Эй, вы чего?! Прекратите. Я…

— Ты маленькая сладкая дурочка с сильным даром донора. Проклятый болотник, — не переставая меня обнюхивать, прошептал профессор. — Таким, как ты, нельзя обучаться целительству, слишком многое ты отдаёшь. Это… потрясающе. А для тебя очень опасно. Тебе никто этого не говорил? Кругом кретины.

— Один вы умный, я уже поняла, — огрызнулась я. — Вам уже лучше, я так вижу. Доберетесь сами теперь, куда вам надо, раз помощь вам не нужна. Отпустите меня.

— Сейчас… отпущу.

Он наклонился ко мне и неожиданно лизнул шею. Горячо и влажно.

— Грэт Всемогущий, тебе действительно надо уходить.

— А я о чём! Не слюнявьте меня, ненормальный…

— Прямо сейчас. Уходи.

— Так отпустите меня! — взвыла я, опять почувствовав острые когти. — Да что же вы де… Ай!

Он прокусил моё предплечье, острая жгучая боль сменилась ледяным онемением почти мгновенно. Профессор облизнулся. Зарычал, обхватывая меня рукой за шею, притягивая к себе. Вторая рука дёрнула ворот платья, беспомощно треснула ткань, обнажая грудь.

— Не надо, профессор…

Я почувствовала ладонь, гладящую меня по волосам, срывающую удерживающую их ленту, эта ладонь прошлась по всей их немаленькой длине, намотала их на кулак.

— Какая сладкая девочка… Даже жаль, что человек. Очень жаль.

— Не надо!

Губы профессора припали к моей шее, и я снова ощутила боль от неестественно острых зубов, моментально сменившуюся спасительным онемением. Кажется, оно волнами разбегалось по телу, которое то теряло чувствительность, то содрогалось от невероятного чувственного возбуждения.

…откуда? Почему? Он же мне не нравится! Да что там, совершенно отвратительный, потасканный, самодовольный тип, пусть даже и выглядит героем, а язвит так, будто на язык перца насыпали…

Но никакого перца в действительности не было, это я могла утверждать со всей уверенностью, потому что именно в этот момент язык профессора вторгся в мой рот, а руки уже стянули разорванный корсаж платья и нагло поглаживали обнажившуюся грудь.

— Не сопротивляйся, сладкая. Я могу не сдержаться и обернуться… и тогда всё закончится куда хуже.

— Жаль, что вас не сожрала гарпия! — бессильно зарычала я, пытаясь выбраться из-под его тяжелого тела — но куда там. За исключением всё еще закрытых раненых глаз, профессор, кажется, вполне пришёл в себя. И он действительно был близок к обороту — его трясло, и черты лица подрагивали. Сквозь привлекательный человеческий облик то и дело проступали искажённые звериные волчьи черты — и это было жутко.

Я решила сменить тактику.

— Пожалуйста, отпустите… вы же знаете, какие последствия может иметь нападение дуплиша на человека?! У меня влиятельная родня… Хотите скандала?!

Про влиятельную родню — это была ложь от первой до последней буквы, не было у меня никакой родни. Да и насчёт последствий я преувеличила. Вряд ли я смогу что-то доказать, свидетелей-то нет. Вряд ли любое моё доказательство будет что-то значить против слова именитого дуплиша.

Я блефовала, в карточных играх это иногда срабатывало, а в жизни — нет.

— Хочу тебя. Здесь и сейчас, кем бы ты ни была. Грэт Всемогущий, как же ты вкусно пахнешь…

— Вас уволят!

— Не возражаю.

— Посадят в темницу! У меня отец… э-э-э… городской судья!

— Да хоть бы и сам Его Величество. Я хочу тебя.

Он снова поцеловал меня, язык протолкнулся между губ так, что я едва не закашлялась. Целоваться мне уже доводилось, пару раз, но куда более целомудренно, что ли… Мой единственный и недолгий воздыхатель только едва ощутимо касался губ. И в тот момент меня это не слишком-то впечатлило.

А сейчас…

Я позволила стянуть с себя порванное платье только потому, что понимала — разорвёт в лоскуты, никакой бытовой магией потом не восстановить. Поняв, что мольбы и угрозы на озверевшего профессора не действуют, постаралась охладить его пыл ледяным презрением и равнодушием.

Не помогло. Плевал он на моё презрение.

Да и с равнодушием выходило плохо.

Сначала меня затрясло, заколотило ознобом, когда он стягивал с меня облегающие панталоны. Губы профессора прошлись по животу, безошибочно спускаясь к треугольнику между ног. Сильные руки раздвинули колени, язык, только что хозяйничавший в моём рту, моментально облизал чувствительные складочки («две пары складок кожи, составляющие часть женских наружных половых органов», — зазвучал в голове мерный голос преподавательницы по анатомии), и от стыда и страха я вцепилась в густые волосы Мортенгейна, стараясь посильнее дёрнуть густые тёмные прядки.