Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ) - Агишев Руслан - Страница 24

В этот момент от двери раздался знакомый звук: то ли кто-то тихо постучался, то ли осторожно поскребся. Император, улыбаясь, пошел на встречу. Лишь его супруга стучала в дверь таким своеобразным способом.

И, действительно, дверь тихонько пошла вперед, пропуская вперед Александру Федоровну.

— Душа моя, я же сказал, что у меня всегда есть для тебя время! — молодая женщина тут же прильнула к нему, как голубица под крыло голубя. — Проходи, присаживайся. Может быть распорядиться подать чаю?

Он так смотрел на нее, что и без всяких слов было понятно: император за все эти годы так и не растерял того сердечного огня, что когда-то давным давно возник при их первой встречи. Улыбался по-доброму, забыв обо всем, что только что так его заботило.

— Думал с тобой встретиться позже, а ты пришла сейчас, — Николай Павлович ее приобнял, с нежностью касаясь выбившегося из укладки длинного черного локона. — Чудесный сюрприз… А это что у тебя такое?

Только сейчас обратил внимание на книгу в ее руках. Средним размеров, с красивой тесненной золотом обложкой и ярким необычным рисунком, которым никак нельзя было не заинтересоваться.

— Гм, любопытно, весьма любопытно, — когда книга оказалась в его руках, император буквально прикипел взглядом к рисунку. Ничего подобного он еще не встречал, честно говоря. Изображение статного доброго молодца в старинном красном кафтане, с кривой саблей за поясом и двумя пистолями там же, выглядело невероятно живо, словно вот-вот сойдет с книги на землю. — Невероятные приключения Ивана-Морехода в Тридевятом царстве-государстве…

Затем как-то так случилось, что Николай Павлович неожиданно увлекся. Вроде бы только-только открыл первую, вторую, третью страницу, и вдруг «погрузился» в глубину увлекательного текста с невероятно сочными оборотами, живыми образами и ярким языком. В голове, словно из неоткуда, сама собой возникла фигура широкоплечего громогласного купчины, который одной левой или правой побеждал сотни врагов.

Это было какое-то волшебство. Ничем другим никак нельзя было объяснить происходящее с императоров. Словно сомнамбула, мужчина уткнулся в книгу, медленно подошел к креслу, в него опустился и снова замер.

— … . Николя, милый! Николя! — откуда-то издалека послушался родной женский голос, который очень настойчиво пытался до него докричаться. — Николя!

— А, что? — император встряхнулся, оторопело огляделся, отрываясь от книги. Оказалось, он уже не стоял, а сидел в кресле с книгой на коленях. — Надо же, как увлекся. Сашенька, — его удивления не было предела. — Так написано, что аж забыл обо всем…

Он нередко позволял себе уединиться с книгой, с удовольствием погружаясь в хитросплетение какого-нибудь романа или повести, наслаждаясь глубоким содержанием очередной греческой элегии. Но случившееся сейчас не шло ни в какое сравнение, даже «рядом не стояло». Необычная история захватила его сразу же, с каждой страницей все сильнее и сильнее взвинчивая темп повествования. Император буквально проглатывал глазами строки, абзацы, страницы, пребывая в постоянном предвкушение дальнейшего развития событий. Едва завершалась страница, а он уже ее переворачивал, гадая, что его ждет дальше.

— Подожди, а кто автор? — Николай Павлович вернулся к обложке, где, к его удивлению, красовалось фамилия того самого поэта, которого он не так давно костерил. — Пушкин, значит… Талантлив, стервец, этого у него не отнять.

— Николя, я как раз о нем и пришла поговорить.

— Хм, — нахмурился император. Слишком уж часто за последние дни ему приходится думать о господине Пушкине. — И о чем же ты хотела поговорить?

— Господин Пушкин знал, что ты сильно зол на него. Поэтому попросил испросить своей аудиенции за него. Николя, ради бога, будь к нему снисходительнее, — на ее лице появилось уморительное просительное выражение, на которое просто никак нельзя было смотреть строго и хмурясь. Естественно, Александра Федоровна знала об этом свойстве и прекрасно им пользовался, чтобы в нужный момент сердце супруга смягчилось. — Николя, ты даже не представляешь, как его книга понравилась детям. Даже Саша [а цесаревичу почти исполнилось двадцать лет]прочел ее от корки до корки, хохоча над проделками Ивана-Морехода. А про младших и говорить нечего. Сидели и слушали, как мышки.

Николай Павлович все еще хмурился. На поэта он, и правда, был очень зол, и соглашаться на аудиенцию ему никак не хотелось. Но как отказать любимой женщине, причем смотревшей на него таким умильным взоров? Ответ очевиден: никак.

— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы господина Пушкина известили о моем решении, — кивнул император. — Душа моя, ты еще что-то хочешь сказать?

Александра Федоровна на мгновение замялась, вроде, и правда, что-то хотела добавить. Однако промолчала, и с улыбкой захлопнула за собой дверь.

— А книгу остави…

Но она уже покинула кабинет, не услышав его просьбу.

Санкт-Петербург, Зимний дворец. Малый императорский кабинет

Выйдя из кабинета, Александра Федоровна подошла к окну. Коснулась рукой спинки одного из кресел, и замерла, задумчиво рассматривая площадь за окнами. При это с ее губ не сходила легкая улыбка, а в глазах «скакали бесята».

— А может стоило и рассказать, — еле слышно прошептала она, глубоко вздохнув при этом.

Рукой дотронулась до высокого ворота платья, плотно, по последней моде, стягивающего шею. Ей было жарко, лицо пылало от будоражащих ее нескромных мыслей.

— Может и стоило…

Ей, действительно, было что добавить. Только предмет разговора было столь интимен, что и затевать о нем беседу казалось странным. Ведь, вчера одна из ее фрейлин раздобыла нечто, о чем редко разговаривают с мужчинами.

— Да, это скорее им показывают…

Лицо молодой женщины вспыхнуло еще сильнее при мыслях о тех кружевных панталончиках восхитительного вида, что показывала фрейлина. Статс-дама такое про них рассказывала, что и вспомнить неприлично, а тем более произносить вслух. Хотя было что-то в этих мыслях запретно сладкое, что все равно хотелось подсмотреть или подслушать.

— Решено, — она упрямо кивнула, словно только что вступила в спор сама с собой. — Одену…

Императрица никогда не была ханжой, чему подтверждением было семь деток, с завидной регулярностью рождавшихся в монаршей семье. Отдавалась супругу со всей страстью, на которую только был способен любящий и любимый человек. Но с некоторыми вещами в амурных делах не сталкивалась и даже понятия о них не имела. Вот и вчера, слушала свою фрейлину, с трудом сдерживая удивление. Оказалось, к этим панталончикам прилагались и другие не менее чудесные женские вещички — необычные ремешки, корсеты, даже целые костюмы.

— Ох, о чем я думаю…

Быстро оглянулась по сторонам, словно кто-то ее мог подслушать. Качнула головой, прогоняя из головы лукавые мысли. Распрямила плечи и с строгой миной на лице пошла в свои покои.

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

В огромной гостиной, где в свое время бывший владелец дворца князь Волконский любил принимать гостей, расположились двое. Сам барон де Барант, мужчина еще не старый, но рано располневший, обрюзгший, и его секретарь, сидел почти у самого окна. Рядом его секретарь, совсем еще юный парень с женственными чертами лица и изящным телосложением, которого с легкостью можно было принять за очаровательную девушку-подростка. И наблюдая за общением посла и его секретаря — особым словечками, жадным бросаемым взглядам и поведению — можно было понять, что их связывают далеко не только деловые отношения.

— … Мон шер, это же просто голодранец. Известно же, что кроме баронского титула у него за душой больше ничего и нет. Зачем из-за него ссорится с северным варваром? А если бы я попал в беду, тоже бы так было? — молодой человек говорил капризным тоном, более приличествующим избалованной девице, но никак не мужчине. Черты его лица скривились, словно он только что откусил кислую дольку лимона. — От чего к этому Дантесу такая забота? У него на лице даже прыщи. Фи…