Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван - Страница 22

В чём, в чём, а в смелости моему врагу не откажешь. Понимает, что в нашей полной власти находится, а ведёт себя с вызовом, не страшась разозлить противника.

Подопригора для виду разозлился, взявшись за пленника всерьёз, но тот продолжал сквернословить, чередуя матерные слова с громкими криками боли. Я продолжал качать головой, чувствуя поднимающееся в душе чувство гадливости.

По всему видать, не моё это — над врагом глумиться. Ни тебе не радости, ни чувства глубокого удовлетворения. Мерзость одна. Уж лучше просто убить. Так оно честнее будет.

Незаметно подаю одному из воинов условный знак. Тот резво спрыгивает с коня, подбегая к Подопригоре.

— Яким, с дозора знак подали! Заметили кого-то! Уходить нужно!

— Ну, ладно, москаль, — тут же прекратил экзекуцию Подопригора. — Свезло тебе. Или добить? — он с прищуром посмотрел на продолжавшего выплёвывать вместе с кровью ругательства Шерефединова и с проскользнувшей в голосе толикой уважения добавил: — Нет. Я лучше при следующей встрече тебе вторую руку сломаю. Живи покуда!

И мы сорвались прочь, бросив вскачь коней.

Коломенское напоминало собой растревоженный муравейник. Все куда-то бежали, бестолково расталкивая друг друга, метались в разные стороны, втрамбовывая снег в мёрзлую землю. Ор, мат, стоны раненых, ржание лошадей. Паноптикум какой-то, одним словом.

— Сомкнуть строй, — сердито рявкнул Порохня и оглянувшись на меня, зачем-то пояснил свою команду: — Не в себе людишки после такого разгрома. Как бы на своих кидаться не начали.

— Да кому тут кидаться? — с кривой усмешкой заметил я. — Не до нас им. Они все сейчас к осаде готовятся, — мотнул я головой в сторону суетящихся у пушек пушкарей. — Думают, что царские воеводы после одержанной победы под Котлами сразу сюда оставшихся добивать придут.

— А они не придут?

— Придут. Но не сегодня. Будет у Ивана Исаевича время к обороне подготовится. Только толку в том? Ясно же, что осаде конец. Уходить нужно из-под Москвы. Ладно, — я похлопал по шее взбудораженного царящей вокруг суматохой коня. — Показывай, где тут хоромы стоят, в которых большой воевода расположился.

Болотников расположился не в хоромах, выбрав для этой цели самый настоящий дворец. Правда, дворец этот был потешным, созданным с полвека назад для увеселения тогда ещё молодого Ивана Грозного. Вот только стены и вал окружавшие дворцовый комплекс, потешными не выглядели. При случае, имея под рукой хотя бы с тысячу воинов, можно и в осаду сесть. Что, по-видимому, большой воевода, в случае падения Коломенского и собирался сделать.

— И здесь к осаде готовятся, — констатировал Порохня, направляя коня в сторону большого двухэтажного здания.

— А чем плохо? — усмехнулся я, перекрестившись на небольшую деревянную церковь, стоящую рядом с дворцом. — Стены высокие. С наскоку не взять.

— А с наскоку и не нужно, — возразил атаман, спешиваясь перед широкими дубовыми дверьми. распахнутыми настежь. — Пушки подтащить и бей в упор. Ну, вот, даже охраны у входа нет! — с явным осуждением покачал головой Порохня. — Эй, посошные, — окликнул он мужиков, разгружавших с телеги мешки с чем-то довольно тяжёлым. — Большой воевода в доме али ускакал куда? Долго ли те стены простоят? — закончил запорожец предыдущую мысль, оглянувшись на меня.

— Мы воины царёвы, теперича! Чего лаешься⁈ — возмутился самый молодой из грузчиков, зло оскалившись щербатым ртом.

— Ну, если все воины у вас такие, не мудрено что из-под Котлов сбежали, — хмыкнул у меня за спиной кто-то из нашего отряда. — Как вы ещё до Москвы дошли!

— Ах ты!.. Да мы…! — задохнулся от возмущения бывший крестьянин, потянувшись к поясу за топором. — Мы бились! Кузьма там костьми лёг! Митька! Васька Пузырь! А вы из Карачарова без боя сбежали! Слышали! — оставив в покое топор, юноша сделал шаг в нашу сторону, сжав кулаки. — Или тоже царю-батюшке изменить задумали⁈ У, ироды! Правильно большой воевода говорит, что нужно бояр резать да усадьбы их палить!

— Охолони, Филька! — придержал юнца, коренастый мужик в рваном, подпоясанном верёвкой, армяке. — Сдурел? — недобро покосился он в нашу сторону. — Их вон сколько. Посекут!

— Стой, Порохня, — в свою очередь остановил я потянувшегося к сабле атамана. — Не затем пришли.

Ага. Нам ещё по-глупому здесь сгинуть не хватало! Этих порубим, другие набегут. Люди сейчас, после случившегося разгрома в расстроенных чувствах находятся; только покажи, на ком можно зло сорвать. И даже если мы каким-то чудом сумеем вырваться из этого кровавого капкана, то дальше что? Пользы никакой, а к Болотникову после такого лучше не соваться. Он и так сейчас на нас очень зол. Хорошо ещё, что большую часть вины на «предателя» Грязнова взвалить можно.

Вспомнив о своём боярине, я расстроился ещё больше. Тараско, Мохина, Грязной. Совсем рядом со мной друзей не осталось. Сам всех в разные стороны раскидал. Никого рядом с собой не оставил. Порохня? Атаман, человек, конечно, надёжный; и в спину не ударит, и голову за товарища, не колеблясь, сложит. Но он свой интерес блюдёт и если глубже копнуть, не за меня, а за лояльного Запорожской Сечи правителя бьётся. Глеб с Кривоносом? Так то мои слуги. Иначе в мою сторону и не смотрят. Слугами и останутся, даже если до высоких чинов дорастут. Подопригора? Даже не смешно! Можно ли дружить с котом, что гуляет сам по себе? Тут скорее нужно радоваться, что взбалмошному полусотнику доверять можно стало.

А всё Шерефединов! Нет, что-то мне со своим протагонистом делать нужно. Вроде и не слышно его с тех пор, как состоялся Перенос, но стоит мне только кого из убийц его матери увидеть, как «крышу» буквально сносит! Я ведь без оглядки вдогонку за этой тварью кинулся, и на близость Москвы, и на свои сомнения в лояльности Подопригоры, наплевав.

А ведь чего проще? Вяжи меня в том овраге и с Шерефединовым договаривайся. Тот и в Москву без эксцессов проведёт, и Шуйскому без проволочек о моей поимке доложит. Себя, конечно, этот прохиндей не забудет, но и Якиму, всё, что я ему в будущем обещал, уже сейчас обломилось бы.

В общем, всем хорошо, только я дурак!

Болотникова долго не искали, всё же разговорив одного из воинов, с озабоченным видом пробегавшего мимо. Подошли к покрытой резными узорами двери, удивляясь отсутствию и здесь охраны, сунулись в полумрак горницы.

— Порохня? Сам пришёл? Не ожидал. А это кто с тобой?

Большой воевода как раз собирался куда-то идти, столкнувшись с атаманом на пороге.

— Убийц с собой привёл, изменник? — Болотников сделал несколько шагов назад, вглубь царящего в комнате сумрака, выхватил из-за пояса пистоль. — Так мы ещё посмотрим, чей верх будет!

— Я не убийца, — я поспешно выхожу из-за спины Порохни, давая себя разглядеть. — Неужто не признал, Иван Исаевич?

Однако полный бардак в стане восставших! Ни охраны на входе, ни людей рядом с Болотниковым. Кто хочешь, заходи и режь большого воеводу со всем своим удовольствием. А не будет предводителя и войско его как карточный домик посыпется.

— Чернец⁈

— Вот и свиделись, Иван Исаевич. Может опустишь пистоль да к столу пригласишь? Поговорить бы нам нужно.

— Ну, проходи, коли пришёл, — большой воевода особой радости не показал, но пистоль обратно за пояс сунул. — И ты садись, атаман. Голову бы тебе с плеч, но раз с побратимом вместе пришёл, выслушаю.

Болотников вернулся к столу, чиркнув кресалом, зажёг ещё чадящую свечу, сел на лавку, показывая нам пример. Мы с Порохнёй опустились напротив. Посидели, вслушиваясь в упавшую на плечи тишину; вязкую, напряжённую, тоскливую. Никто не хотел начинать разговор первым, никто не желал ломать это воцарившееся за столом хрупкое равновесие, понимая, что стоит только заговорить и наступит время действовать; назад уже не отыграешь. Там, может, и глотки друг другу резать придётся.

Я вгляделся в потухшие глаза большого воеводы царя Дмитрия. Мда. Невесело, похоже, на душе у Ивана Исаевича. Совсем не весело. Даже неожиданная встреча с собратом по веслу, радости не добавила. Кажется, именно сегодня он окончательно понял, что его поход на Москву закончится неудачей.