Хоум-ран! - Райли Грейс - Страница 8

— Это трудный путь, — говорит Раф, — но, думаю, он справится.

— С чем? — смеется Хантер. — У него что, цель — перетрахать всех блондинок в нашем универе?

— Ну да, я не прав, — признает Раф. — Брюнеток обделять тоже не следует.

Я перекидываю сумку с формой через плечо.

— Я это учту.

— Она не единственная итальянка в мире — тебе наверняка еще встретится кто-нибудь поадекватнее.

Услышав это, я задерживаюсь возле двери.

— Она адекватная.

— Она та еще стерва, — бормочет Хантер.

— Хватит! — огрызаюсь я. — Если она решила расстаться со мной, это не значит, что она неадекватная стерва. Не смей ее так называть — вообще никого не смей, это ужасно грубо, черт тебя побери!

Рафаэль и Хантер переглядываются. Раф вскидывает брови так высоко, что они скрываются под копной густых волос.

— А разве можно расстаться с человеком, с которым не встречаешься? Она ведь не хотела признавать, что у вас отношения. При этом все-таки согласилась на свидание, но в итоге просто взяла и продинамила тебя.

Мои щеки заливает румянец. Как же жалко я, должно быть, выгляжу в их глазах.

— Перестань.

— Я всего лишь задал вопрос.

— Хватит, — уже резче повторяю я.

Я чувствую, что должен защитить ее — даже несмотря на то, что между нами произошло. Я ничего не смог рассказать Куперу, но мне нужен был хоть кто-то, чтобы не держать все в себе, поэтому я поделился со своими лучшими друзьями. Иногда я жалею, что вообще открыл тогда рот, — в особенности в те моменты, когда отчетливо понимаю, какие чудеса самообладания приходится демонстрировать Рафу, чтобы не начать крыть Мию самыми последними словами. Вот как сейчас. Чувства такта для него будто не существует. Не стоило мне говорить, как я два часа прождал ее у «Везувия» в надежде, что она все же придет на сви­дание.

— Не будем о ней.

Раф бросает на меня печальный взгляд.

— Она отвратительно с тобой поступила. Это нельзя так оставлять, — настаивает он.

— Она ведь не уехала на лето, да? — осторожно говорит Хантер, как будто боится, что я могу в любой момент выйти из себя. — Одна случайная встреча, и ты снова будешь мучиться. Нужно что-то придумать, найти способ жить дальше.

— Да все у меня нормально. Честно.

Я снимаю бейсболку и убираю ее в сумку, взъерошиваю мокрые от пота волосы. Все, что мне сейчас нужно, — это прохладный душ, чистая одежда и утешительные объятия Регины, с которой я сидел на этике. И мне сразу полегчает. Да, Мия осталась в кампусе, чтобы вместе со своей наставницей продолжить работу над исследованием, но я уверен, что, встреться мы с ней в кофейне или где-то еще, она и бровью не поведет. А вот я при виде ее прекрасных черных волос места себе не найду от внезапно нахлынувших воспоминаний. О наших ночных переписках. О том дне, когда мне выпал шанс приготовить ей завтрак, — не бог весть что, но она уверяла, что этим я доставил ей даже больше удовольствия, чем в постели. О взглядах, которые мы бросали друг на друга, пока никто не видит: ни Купер, ни Пенни, ни кто бы то ни было.

Может, Рафаэль прав: мне действительно нужно трахнуть брюнетку.

— Увидимся в «Рэдс», парни!

— Я забронирую столик, — говорит Хантер. — Хулио, Левайн и Большой Мигги тоже хотели прийти. И Хопс с Оззи, может, заскочат.

— Это почти половина команды, — сухо констатирую я. — Думаю, нам нужно два столика.

— Сейчас ведь май, — отмахивается Раф. — В «Рэдс» будет тихо.

— Мы же не возмущаемся, когда ты тусуешься с парнями из хоккейной команды Купера, — ухмыляясь, говорит Хантер.

Его ухмылка — что-то вроде белого флага, и это значит, что теперь я могу спокойно уйти. Я киваю и бегом устремляюсь через поле в раздевалку.

* * *

У старого общежития я уже снова весь обливаюсь потом: прохлады автомобильного кондиционера хватило ненадолго. У дверей меня ждет Регина. Она ничуть не изменилась со времен курса этики: волосы цвета «лимонный блонд», озорная улыбка. Оранжевое летнее платье соблазнительно подчеркивает изгибы тела.

— К сожалению, кондиционера тут нет, — извиняется она, увлекая меня за руку вверх по лестнице.

Ее комната на третьем этаже. В общежитии, должно быть, ни души: наши шаги отдаются в пустом здании гулким эхом. Подошвы ее шлепок при каждом шаге характерно причмокивают по потертому деревянному полу, мокрому по непонятной причине. Я уверен, Мия ни за что бы не надела шлепки, максимум босоножки — и то только в том случае, если бы для туфель было слишком жарко. Я точно помню, что она красит ногти на ногах черным лаком.

Я тут же одергиваю себя. Нашел время думать о ногтях Мии Ди Анджело… Стоящая передо мной Регина — черт знает, какая там у нее фамилия, — буквально раздевает меня взглядом. У нее карие глаза, довольно красивые. Намного светлее, чем у Мии. Глаза Мии напоминают по оттенку свежевспаханную землю. Естественно-прекрасный цвет…

Регина задерживается у входа в комнату и, убирая бретельки платья, чтобы обнажить свои загорелые плечи, произносит:

— Видела вчера, как ты играешь. — Ее губы расплываются в хитрой улыбке, когда она проводит ногтями по моей груди. — Это у тебя после матча такой синяк?

— Да, — отвечаю я, подавшись вперед и практически касаясь ее губ своими.

— Хочешь, поцелую, чтобы не болело?

Регина наклоняет голову, и я чувствую ее мятное дыхание. Она прикусывает мочку моего уха, и внутри меня тут же разгорается томительно-сладостное желание — хоть рядом со мной не та девушка, что мне нужна. Ее руки нащупывают низ моей рубашки и тянут вверх, пока я не понимаю намека и окончательно не снимаю ее сам через голову.

— Это не единственное местечко, где мне хочется тебя поцеловать, Себастьян, — шепчет девушка.

Все снова слишком просто — до смешного просто. Даже не пришлось решать, чего я хочу больше: чтобы она отсосала мне или чтобы я трахнул ее как следует. На всякий случай я захватил из машины резинку, поэтому теперь уверенно закидываю ее ногу себе на бедро и жадно целую. Из моей груди вырывается нетерпеливое рычание. В голове невольно снова начинают мелькать сравнения: целуется слишком влажно; грудь мягкая, но не такая упругая, как у Мии; вместо жасминового аромата — нотки цитруса.

Регина открывает дверь в комнату и тут же опус­кается на колени, глядя на меня снизу вверх своими сияющими, словно искрящимися глазами, и тянется рукой с длинными розовыми ногтями к пряжке моего ремня.

Я смотрю на нее, не зная, что сказать.

— Регина, милая…

О­ткуда-то доносится крик.

Он буквально разрывает воздух, заставляя меня содрогнуться. Едва не сбив Регину с ног, я мчу к двери. Она что-то кричит мне вслед, но я, не обращая на это ни малейшего внимания, лечу вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Сердце бешено стучит где-то в горле, не давая мне вдохнуть.

Я уже слышал этот крик. Вот только тогда он был криком удовольствия, а сейчас явно свидетельствует о панике.

Это голос Мии.

7

Себастьян

Даже мокрая, как канализационная крыса, Мия Ди Анджело остается самой красивой женщиной на свете, какую я когда-либо видел.

Мой пульс, подскочивший до небес, когда я услышал ее крик (тот чертовски знакомый крик из моих кошмаров), возвращается в норму, и я вновь обретаю способность здраво оценивать ситуацию.

Она не ранена. Не заруб­лена топором. Просто промокшая. Стоит по колено в мутной воде в комнатке старого общежития в окружении своих вещей, которые я столько раз видел у них с Пенни. По щеке девушки сбегает прозрачная капелька. Заметив это, она яростно вытирает лицо, ее грудь тяжело вздымается.

Я выдыхаю с облегчением. Мия хмурится — можно даже сказать, скалится. Я смотрю в ее горящие бешенством глаза, и она кажется мне прекрасным ангелом. Она напоминает сейчас Мандаринку в тот день, когда Купер решил искупать ее: разъяренная и недовольная, но целая и невредимая.