Хоум-ран! - Райли Грейс - Страница 4

Брат смотрит на меня своими глубокими синими глазами, и я вижу, что они полны тревоги. Он кладет руку мне на плечо.

— У тебя снова был…

Кошмар? Один из тех навязчивых, удушающих снов, от которых мне так и не удалось избавиться спустя долгие годы дорогостоящей терапии? Которые не отпускают меня, даже несмотря на всю поддержку моих приемных — и родных для Купера — родителей?

Я судорожно сглатываю. В горле встает неприятный ком.

— Брось. Никаких кошмаров, — говорю я.

Никакого скрежета металла и звона бьющегося стекла. Никакой крови на коже автомобильных сидений. Никакого прерывистого предсмертного хрипа. Я за секунду могу вспомнить все, хотя с того дня прошло уже десять лет. Будучи одиннадцатилетним ребенком, невозможно просто развидеть, как задыхается от разрыва трахеи твоя мать, как потухают ее глаза. Как будто кто-то вскрыл твой череп и запечатал там этот день.

Пальцы Купера сжимают мое плечо. Однажды он сказал, что может безошибочно угадать, когда мной овла­девают воспоминания. Нам было по четырнадцать, когда мы сидели под трибуной, стащив по бутылке пива, в одну из игровых пятниц Джеймса. Тот редкий осенний вечер, когда ни у него, ни у меня не было тренировок: хоккейных у Купера, бейсбольных у меня. Стоял октябрь, и на уставшем от жары бабьего лета Лонг-Айленде наконец становилось прохладно. Думаю, тогда мои воспоминания спровоцировал внезапный дождь. В нашем укрытии было тепло и сухо, а на стадионе продолжалась игра, но я, будто оцепенев, неотрывно смотрел на поток воды. Куперу пришлось встряхнуть меня, чтобы вернуть в реальность.

Я убираю его руку.

— Мне просто… Просто не спалось, вот и все.

Брат изучает мое лицо.

— Все из-за нее.

Я никогда не говорил Куперу (потому что только в последнее время его напряженные отношения с отцом начали улучшаться и потому что не так давно в наших собственных отношениях выдался сложный период из-за появления в Нью-Йорке его мерзкого дядюшки, попытавшегося обманом вытянуть из него деньги,), что, делая такое лицо, он становится до ужаса похожим на своего отца, Ричарда Каллахана: тот точно так же хмурит брови.

Все Каллаханы похожи как две капли воды: темные волосы и глубоко посаженные синие глаза. Нельзя не принять их за одну семью. Ричард Каллахан, легендарный квотербек. Сын Ричарда Джеймс, двумя годами старше меня и уже год как играет в Национальной футбольной лиге. Купер, мой лучший друг и в каком-то смысле почти близнец. Наша младшая сестра Иззи, сгусток чистейшей энергии с талантом к волейболу и супер­способностью то и дело попадать в неприятности.

Меня же, несмотря на то что на моей спортивной форме с двенадцати лет красуется надпись «Каллахан», легко отличить по светлым волосам и зеленым глазам погибших родителей. Прошло уже десять лет с тех пор, как семья Купера стала и моей. Благодаря обещанию, которое Ричард дал моему отцу, Джейкобу Миллеру, ко­гда они оба были еще молоды и полны надежд о будущем в НФЛ и в МЛБ2, после трагической смерти моих родителей Ричард и Сандра Каллаханы приняли меня как родного сына, за что я буду вечно им благодарен.

Иными словами, мы с Купером живем бок о бок достаточно долго, так что он отлично понимает, когда я что-то недоговариваю. Я чешу Мандаринку за ухом. Мое молчание подтверждает догадку брата: я так и не смог выбросить Мию Ди Анджело из головы.

Счастливо оставаться, Каллахан! Я ухожу.

Эти слова, сказанные ею месяц назад, до сих пор эхом отдаются у меня в голове, по-прежнему причиняя боль. В одно мгновение она оказалась так близко — буквально таяла в моих объятиях, — а в следующее уже упорхнула, оставив меня в растерянности наблюдать за ее уходом, как будто это наша последняя встреча. Конечно, потом мы виделись: все же она лучшая по­друга Пенни, да и в целом игнорировать человека, с которым учишься в одном университете, практически невозможно, — но она каждый раз вела себя так, будто все, что между нами было, ничего для нее не значит.

— Ты не хочешь рассказать мне, что у вас произошло?

— Ты видел: она просто ушла.

Купер вздыхает.

— Ничего не понимаю. Пенни, конечно, просто обожает Мию, но все же характер у нее слегка… трудный.

— Она что-нибудь говорила обо мне?

Этот вопрос звучит настолько жалко, что мне становится противно, но не задать его я не могу. Я беспокойно тереблю висящий на шее медальон, когда-то принадлежавший моему отцу.

Брат неопределенно пожимает плечами, явно размышляя о той сцене, когда он так не вовремя вошел в комнату. Мы тогда просто целовались, не успев перей­ти к самому главному, но все же в ту секунду, когда Мия увидела Купера, все ее доверие, которого я с таким трудом добивался, испарилось. После этого она будто закрылась от меня непробиваемой стальной броней.

— Если и говорила, то попросила Пенни не рассказывать мне об этом: она ведь знает, что я все передам тебе.

— Просто замечательно…

— Ты тоже особо не горел желанием рассказывать мне, что случилось.

Я строю гримасу.

— Не-а. Как, впрочем, и теперь.

— Вы двое просто смешны, — раздается с лестницы.

В комнату входит Пенни — босиком, в широкой футболке с принтом дракона, явно принадлежащей моему брату. У него столько одежды с изображениями фэнтезийных героев, что можно было бы одеть целый Комик-кон. Ее рыжие волосы, так непохожие на по-вороньему черные локоны Мии, напоминают птичье гнездо.

— К вашему сведению, она ничего мне не сказала. Отказывается об этом говорить.

В тоне Пенни сквозит явное беспокойство: все-таки Мия — ее лучшая подруга. У меня же в голове крутятся совсем другие мысли: судя по всему, она сейчас неплохо проводит время, но это, черт возьми, не мое собачье дело. Конечно, как и я, Мия имеет полное право встречаться с другими, но… После всего, что между нами было?

Я вспоминаю тот момент в моей комнате: ее смазанную помаду, яркие карие глаза. В перерыве между поцелуями я пригласил ее на ужин. Попросил об одном-единственном свидании — и это после целого месяца перепихонов, — и она сказала да. А примерно через минуту после этого в мою комнату заявился Купер, и в результате она, закрывшись, словно щитом, своей сумкой с надписью «NASA», ушла — ушла, черт возьми!

Счастливо оставаться, Каллахан! Я ухожу.

С тех пор она ведет себя так, словно без капли сожаления вычеркнула меня из своей жизни. Я не нашел в себе сил рассказать брату, что, несмотря на все произошедшее, я пришел в день свидания в назначенное место и, стараясь не терять надежды, прождал Мию больше двух часов, но она так и не явилась. Разве мог я признаться в этом Куперу? Все же его девушка — лучшая подруга Мии.

— Ты точно в порядке? — спрашивает он, глядя на Пенни. — Может, нам остаться с тобой? Побудем твоей группой поддержки. Думаю, Мия…

Я качаю головой.

— Не стоит — поезжайте. И передайте привет Джеймсу и Бекс. Со мной все будет нормально.

Пенни целует Купера в щеку. Он притягивает ее к себе и обнимает, упираясь подбородком ей в макушку. Я подавляю внезапную искру зависти. Когда Джеймс встретил Бекс, это показалось мне совершенно естественным. Я будто всегда знал, что его ждет большая любовь: жена, дети, собака, дом с красивым белым забором. Когда же в жизни Купера появилась Пенни, это стало сюрпризом решительно для всех, однако мы не могли не заметить, что, сосредоточив свой мир вокруг одного-единственного человека и отдавая ему всю свою любовь, он явно оказался в своей «зоне комфорта». Я никогда не видел его таким счастливым — вот только переносить потерю постоянной компании мне стало еще тяжелее.

Мои братья действительно заслуживают настоящей любви. И плевать, что я из-за этого остался в полном одиночестве, а девушку, которая мне нравится, мое присутствие обрадовало бы даже меньше, чем прилипшее на подошву обуви собачье дерьмо.

— Мы обещали моему отцу, что позавтракаем с ним перед отъездом, — говорит Пенни.

Я прочищаю горло.

— Конечно, идите. Мне все равно уже пора на тренировку.