Конструктор живых систем (СИ) - Птица Алексей - Страница 13

Пока мы бежали, а вернее сказать, шли от вагона к вагону быстрым шагом, стараясь держаться друг друга, а то, не ровен час, в такой суматохе можно и потеряться, увидели множество народа. Почти все встреченные нами пассажиры пребывали в ужасе, а мы уже давно пришли в себя и теперь испытывали что-то вроде возбуждения и любопытства.

К тому же, мы кондуктора спасли, и он вроде уже пришел в сознание, когда мы уходили. Вагон наш целый, даже не загорелся, все успели вовремя затушить ночные светильники, вещи целы, да и не найти нам их сейчас.

Чем дальше мы отбегали от своего вагона, тем больше попадалось раненых и испуганных людей, а каждый следующий вагон казался искорёженным сильнее, чем предыдущий, и апофеозом всей картины стало опрокидывание паровоза и трёх первых вагонов вместе с ним.

Там царила суматоха, в ночном воздухе слышались истошные крики, женский и детский плач, иногда их прорезали стоны раненых. Второму и третьему вагону, где ехали люди, заплатившие за второй класс, досталось сильно, но они смогли спастись через разбитые окна и двери. Больше всего же досталось первому вагону третьего класса, который шёл следом за паровозом.

Сам паровоз, сильно искорёженный, лежал на боку, сойдя с железнодорожных путей на полном ходу. Причина аварии, скорее всего, крылась на рельсах, которых сейчас не разглядеть, к тому же, на них сгрудились, скособочившись, другие вагоны, что налезли сюда по инерции.

Паровоз по-прежнему дымил и сифонил из пробитого парового котла, временами из его искорёженной топки вырывалось пламя. Машинистов не было видно, возможно, они погибли, или находятся внутри, раненые. Хотя горячий пар хлестал и заполнял всё внутри кабины. Этот первый вагон оказался настолько повреждён, что люди не могли самостоятельно выбраться наружу, а так как он являлся вагоном третьего класса, то есть, общим, то людей там находилось гораздо больше, чем в вагоне второго и первого класса.

Когда мы с Петром добежали до паровоза, то первым делом принялись осматривать его, но ничего разглядеть с насыпи не получалось. Спустившись вниз, мы увидели, что кабина смята и, вообще, подходить к нему опасно, так как горячий пар продолжал выходить изо всех появившихся в котле щелей. Машинисты наверняка погибли. Обнаружив данный факт, мы растерялись и вернулись к первому вагону.

— Что будем делать, Пётр? — обратился я к товарищу.

— Я не знаю, нам нужно кого-нибудь найти и спросить.

Отблески пожара от загоревшегося второго вагона падали на лицо Петра, искажая его до неузнаваемости.

— Кого ты сейчас найдёшь, все в панике? Никто ничего не понимает, все занимаются только спасением себя, — прорезалась у меня горечь. — Надо что-то делать, ты ведь умеешь мять металл, давай разорвём кабину паровоза и найдём машинистов, или займёмся спасением людей в первом вагоне. Посмотри, там творится что-то невероятное.

— Не так всё просто, Фёдор, мне нужен эфир, любой, даже самый грязный, чтобы настроиться на действие, и тогда я смогу работать, а без него у меня плохо получается.

В это время от первого вагона, до которого мы немного не дошли, донёсся истошный крик.

— Помогите! Кто-нибудь, помогите! Ааааа!

Мы вздрогнули и оглянулись на голос.

— Пойдем! — крикнул Пётр, и мы принялись спускаться с откоса, приближаясь к распластанному на земле вагону.

Дойдя до него, мы увидели ужасающую картину людского бедствия. Вагон оказался полностью искорёжен, и теперь люди пытались выбраться наружу, кто как мог, но металл не давал этого сделать, препятствуя освобождению своими разодранными, острыми, как лезвия, краями. Людей нужно спасать, но как⁈

Возле лежащего вагона уже бегало несколько взрослых мужчин, в том числе и кондукторы, пытаясь выручить людей и открыть в вагоне двери, но получалось у них очень плохо.

— Надо что-то делать, — вновь пробормотал я вслух, не в силах ничем помочь.

Пётр заметался и, видимо, решился использовать свой дар, но не преуспел в этом, ему все мешали, отталкивая в сторону, и он только путался под ногами у взрослых.

— У кого есть дар? — внезапно прозвучал твёрдый мужской голос позади нас.

Я оглянулся.

— Внимание! Все, у кого есть дар или источники света от эфира, прошу подойти сейчас ко мне, нам необходимо спасти людей, — продолжал мужчина. — Повторяю, все у кого есть дар или источник света, прошу подойти ко мне. Передайте это людям из других вагонов по цепочке. Это приказ!

Твёрдый голос словно пробивался сквозь густую пелену паники. Кто-то продолжал суетиться, пытаясь что-то или кого-то спасти, кто-то застыл на месте, прислушиваясь к уверенному голосу, а кто-то продолжал рыдать, валяясь в молодой траве под откосом.

А голос смутно различимого в темноте мужчины, между тем, продолжал вещать, старясь максимально привлечь к себе внимание.

— Оповестите всех выживших кондукторов. Я, Антон Павлович Серов, военный хирург госпиталя его императорского Величества беру всю ответственность и командование на себя. Я дворянин и офицер. Прекратить панику, дароносцам и людям, имеющим фонари с огненным эфиром, немедленно прибыть ко мне и отрапортовать о своём прибытии. Только в наших руках людские жизни. Выполнять немедленно! — последнюю фразу он буквально выкрикнул изо всех сил.

Видимо, у него тоже сдали нервы, и крик получился не сильно властным, но нас с Петром всё равно проняло. Мы очнулись и начали пробиваться к военному медику. Рядом с мужчиной мы оказались не первыми, раньше нас к доктору успел подойти какой-то офицер, что путешествовал в штатском.

— Штабс-капитан Ипполит Васин, уланская пехота, 101 пехотный полк, следую из отпуска в часть, не спрашиваю вашего звания, но прошу распоряжаться мною, как вашим подчинённым. Что нужно делать?

— Организуйте эвакуацию людей из пострадавших вагонов, соберите всех мужчин, которые в состоянии отвечать не только за себя, но и за других, и ведите их сюда. Здесь наиболее пострадавший вагон, я подозреваю, что окажется и наибольшее количество погибших и раненых. Вы слышите, многие ещё живы. Сейчас дорога каждая минута, сколько людей мы сможем вытащить сначала из вагона, а потом и с того света, зависит теперь только от нас, господин штабс-капитан.

— Я понял, будет сделано!

— Постойте! — остановил его доктор, — прошу вас, найдите мне хотя бы одну медсестру, я собираюсь делать операции прямо здесь, все инструменты у меня с собою, но я один не справлюсь, нужно перевязывать и оказывать другую помощь.

— Я найду, не медсестёр, так любых женщин и мужчин, мы спасём людей, доктор, клянусь честью офицера!

— Я вам верю, — устало произнёс доктор.

В этот момент, запыхавшись, к нему подбежали мы.

— Доктор, мы вдвоём носители дара.

— Вы⁈ — доктор уставился на нас во все глаза, а мы на него. В свете Луны и отблесках пламени горящего поодаль паровоза, я старался разглядеть доктора. Он оказался среднего роста, худощавый, лицо его рассмотреть оказалось трудно, бросались в глаза только очки и небольшая бородка клинышком. Что видел он, было понятно: двух перепуганных насмерть гимназистов.

— Каким даром вы владеете?

— Я могу сминать и размягчать железо, — сказал Пётр.

— А я могу творить в воздухе чертёж или любой рисунок.

— Вы, юноша, как раз можете пригодиться, — повернулся доктор к Петру, — ступайте к вагону и попытайтесь расширить дверь, а если сможете, то и вовсе уберите её, нам нужно достать людей, видите, вагон упал, и с одной стороны окна и двери заблокированы, а с другой стороны — смяты. Вы видите, что творится, люди спасаются через два окна, и выбралось пока очень мало, а сколько внутри находится раненых, которым нужно оказать первую помощь, мы даже не представляем. Вы понимаете, юноша?

— Я понимаю, — потерянно пролепетал Пётр, — но мне для активации своего дара нужен эфир.

— Какой?

— Любой, лучше огненный.

— Бегите до вагон-ресторана, возьмите там любой эфирный светильник, разбейте его и активируйте свой дар.

— А если мне не отдадут его?