Я – Ворона (СИ) - Вран Карина - Страница 22

Вне подозрений узкий круг лиц: мамочка, Чу, Ян, Бу и… Лин Сюли. Про маму и говорить не стоит. Лин Мэйхуа стоит передо мной на коленях, держит за ручки и, кажется, боится моргать. Будто если она моргнет, ее дочь снова упадет в воду.

Чу после того разговора (и антипохмельного супа) выражает такую преданность, что надо быть черствейшим сухарем, чтобы и ее подозревать. Угу, а Мэйли пока для такого — слишком мягкая сладкая булочка.

Ян не стал бы швырять свою музу в акварельно-бирюзовый пруд. Прямо сейчас режиссер — самый заинтересованный в моем благополучии человек. Заменить меня в роли куклы на текущем этапе съемок: сложно; обойдется дорого для Лотоса; заставит переснимать немало отличного материала. Короче — нет. Кто угодно из съемочной, но не Ян.

Бу — приятель режиссера и еще один фанат своего дела. Захочет ли такой запороть немалое количество отснятых дублей ради… чего? Даже в голову ничего не приходит. Тупо деньги? Да ну не.

И, наконец, Лин Сюли. Я почти на сто процентов убеждена, что толкнул меня взрослый. Мозг хоть и встал на паузу от шока, но тень над водой я смогла вытащить из этой «зависшей» базы данных. Тень — не в смысле овцу черную. А в том плане, что поверхность пруда затемнилась, когда кто-то ко мне втихаря подошел. И еще: для толчка нужны были силы. Большие, чем есть у ребенка в два года и девять месяцев.

Ян Хоу подзывает жестом своего помощника, дает указания. Жаль, мне не слышно. Режиссер не повышает голос, между нами приличное расстояние. Даже для моих чутких ушек. Еще и галдят тут всякие…

Помощник сгибается в талии, затем подтягивает Фан (тик), и еще пару младших сотрудников. Так, раз ищут, этот кто-то не из тех, кто поблизости. Мне сложно сказать, кого именно не хватает. Причина банальная: я запомнила и различаю между собой не всех черноголовых чаек.

Это уже становится интересным! Тревога как раз-таки уходит. Раз запущен процесс поиска, значит, камера действительно работала и засняла того (ту?), кто решил проверить на деле, умеет ли плавать Ли Мэйли.

Сюрприз: умеет.

— Такая маленькая, а такая молодец, — словно мысли мои читает гримерша (та, которую мы «реанимировали», надо бы узнать, как их зовут, чтоб отличать). — Не растерялась. Догадалась на помощь позвать. И барахталась сама. Как ты смогла?

«Если бы ногу не свело, я бы еще и выплыла», — морщусь. — «Сама».

Мамочка подскакивает, начинает выискивать придуманные раны.

— Где болит, доченька?

— Я в порядке, мам, — спешу успокоить родительницу. — Как смогла? Есть рот, чтобы кричать. Есть руки и ноги, чтобы ими шевелить.

«Жить захочешь — не так раскорячишься», — оставляю не озвученным. На меня и без подобных откровений странно косятся.

— Ваша дочь и в самом деле удивительная, — пучит глаза и кивает моей маме гримерша. — Я бы и взрослая так не сумела. Сразу бы камнем на дно пошла. Я не умею плавать, да никто в семье не умеет. Это очень страшно.

Позже мне объяснят, что очень многие китайцы «не плавучие». Не во всех регионах есть водоемы, в которых можно купаться (безопасно). А на бассейн не у каждой семьи найдутся юани. Так что множество взрослых жителей Поднебесной даже на курортном морском побережье вместе с детками пойдет плескаться на мелководье. И тоже в надувных кругах. Это не прям поголовно, но не уметь плавать для ряда китайцев — нормальное явление.

Ведь как сказал великий и незабвенный Мао Цзедун: «Чтобы научится плавать, надо плавать».

Поиски тем временем затягиваются. Я снова начинаю нервничать. Не люблю, когда происходит что-то важное для меня, но я при этом никак не могу повлиять на ситуацию. Это еще множится на детское тельце. Бесит беспомощность.

Когда же помощник режиссера притаскивает (буквально: он тянет ее за руку, как животину за поводок) девчонку, я зависаю еще раз. Натурально, с открытым ртом. Она? Но… какого демона⁈

Ян и Бу идут к нам с мамой, сюда же буксируют актрису. Олень в лучах прожектора, ей богу. Миленькая. Бровки сведены, глаза на мокром месте, нижняя губа подрагивает. Не хватает подписи: «Не виноватая я».

Служаночка из свиты принцессы. Та, что испортила один из дублей со звездочкой, где ту транспортировали к храму-над-облаками. Сюли ей тогда ногу оттоптала. А та и не пикнула. И на вечеринку в отеле после первого дня съемок рвалась…

Так, а зачем ей меня толкать? Чем я насолила исполнительнице маленькой и незначительной роли?

— Почему? — рвется с моих губ само.

Молчит. Дрожит, что тот лист на ветру.

Ее подговорили? Заплатили? Да ну, великий скрытый мастер и юная звезда не глупы. Они не стали бы проворачивать подобное, особенно там, где камеры в нескольких местах. И люди как бы ходят.

Помощник режиссера подталкивает волоокую (пластика — налицо) деву вперед. Так, что она почти утыкается в дорогой костюм режиссера. Оба стоят ко мне боком. Хорошо видно, как ходят желваки на лице Хоу. Воплощенная сдержанная ярость. Актрисочка дрожит, кусает губы, отводит глаза.

Ян подцепляет двумя пальцами подбородок девчонки.

— Причина? — давит голосом и взглядом.

Ту уже натурально колотит.

— Н-не… не-е…

— Не ты? — щегол глядит на нее, как на клопа. — У нас есть запись с камеры. Даже не пытайся отрицать. Причина⁈

— Я… не… — мнется трепещет служаночка. — Она…

— Живо!

— Она нас опозорила.

— Вас?

— Нас били палками! — поднимает взгляд девица, словно эликсира смелости глотнула. — Палками по спинам. По слову какой-то…

Ян не дослушивает. Подталкивает пальцами вверх подбородок актрисы, отчего та захлопывает рот и, кажется, прикусывает язык. Режиссер достает из кармашка платок, отирает пальцы.

Спонтанная месть? Пелена обиды упала на глаза, а тут такой шанс? Я могу это допустить, конечно, но это ж совсем без мозгов надо быть. Думать не головой, а задницей. Той, что болит после сцены с избиением. Хотя я даже не понимаю, что такого обидного предложила. Речь же шла не о настоящих девушках, а о служанках из сценария, отрывка выдуманной истории. Это же кино, мать твою китайскую за ногу!

Откуда-то возникает тень черной овцы, вклинивается между режиссером и дурой припадочной (у меня нет других слов после услышанного). Благо Ян, который тополь, сделал шаг назад. «Та Ян» хватает актриску за полы светлого наряда.

— Дура!

Я полностью согласна с предыдущим оратором. Но хотелось бы услышать претензию помощницы и наставницы звездочки к этой дурынде в более развернутом виде.

— Чего ты добивалась? — шипит по-змеиному тень. — Известности? Больше экранного времени? Тебе его дали. Радуйся!

Это шипение заставляет меня вообразить гибрид овцы и змеюки, причем василиск не подходит. Там змеиный хвост с жабьим туловищем и петушиной башкой, если мне память не изменяет. А вот то, что Ян вмешалась в происходящее, кое-о-чем говорит.

Актриса, чьей фамилии я не то, что не помню, а вообще не знаю, хотела больше продвижения. Вероятно, обращалась к звездочке (и ее тени). Заискивала она перед нею вполне приметно. И сейчас Ян «пихает ее в пруд», показывает свое осуждение. Хотя могла бы просто постоять в сторонке, не вмешиваясь.

Может, есть более глубокая связь между актрисулькой и окружением звездочки? Знакомство вне съемочной площадки или даже дальнее родство? Ближним-то по ногам не топчутся, как мне думается.

Пока я размышляю, девица что-то неразборчиво блеет (претендует на роль еще одной овцы, блин). Тень устает слушать это унылое подражание. С размаху бьет «служанку» по лицу.

Ту аж откидывает на руки помощника режиссера.

Во мне нет жалости к этой пустоголовой. Неприязни почему-то тоже. Пустота, белый лист. Ее как бы и не существует для меня. Просто я смотрю эпизод дорамы. В офигенно хорошем качестве, да еще и в 3D.

— Итак, у нас ясно и четко зафиксировано преступление, — Ян, похоже, «охладился», теперь он холоден и рационален. — Мэйли, ты серьезно пострадала, — он оборачивается ко мне и голос сразу же теплеет. — Тебе решать, передавать ли в полицию запись с камеры.