7 октября - Иличевский Александр Викторович - Страница 19

Тут он увидел мертвую черепаху, взял в руки, постучал по панцирю согнутым пальцем и сел на землю с ослабевшим сознанием, не понимая отчаяния, потому что оно было несоразмерно больше его рассудка и мира. Задумка состояла в том, чтобы исчезнуть из виду огромного зверя, которым была его беспомощность. Ему надо было попробовать сопротивление пустыни. Он стучал все громче, пока не раскровил костяшку пальца. После чего закричал, и крик его затонул в трех шагах от него в песках и камнях. Никто его не слышал. Он кричал еще и еще, пока не убедился в том, что он действительно один на один с пустыней. Рюкзак с припасами и водой, винтовка, в сущности, полная выкладка в полтора пуда, с ней нельзя было торопиться, и это было обоим на руку: и ему, и пустыне. Стук собственного сердца — вот что было его метрономом, с помощью которого он двинулся вперед. Заряда батареи в телефоне должно было хватить на сутки. За это время он обязан был отыскать голубую верблюдицу. Поскольку он плутал, солнце склонялось то в одну, то в другую сторону, а его нужно было держать все время по левую руку.

К вечеру Глухов настолько устал, что уснул, не разложив вокруг себя ленту, вырезанную из овечьей шкуры, — так делать научил его Йони, и так он делал обычно на ночевке в пустыне, чтобы запах овец отпугивал пауков и змей, поскольку копыта домашних животных нечувствительны к ядовитым укусам и несут смерть всякой нечисти. Пока спал, Иван чувствовал вокруг себя неясный гул ночи, разное волнение вокруг, тревожное движение звезд, крупных в пустыне настолько, что ощущалось движение ангелов, сообщавшихся с ними, чтобы спустить летучую лестницу на землю.

На вторую ночь он был уже глубоко внутри пустыни и почувствовал себя легче.

В виду пока еще невидимой границы он шел размеренно, внимательно, его задача состояла в том, чтобы найти верблюжью тропу, по которой верблюдицы, наученные контрабандистами, пробирались через пограничные ограждения с грузом. Такие дрессированные животные назывались голубыми верблюдицами. Дело в том, что бедуины знают каждого верблюда «в лицо», точно так же, как и каждый холм, каждый овражек в обширнейших своих владениях. Легенда о голубой верблюдице сообщает, что есть среди верблюдов каста, тщательно оберегаемая разведением, — это верблюдицы с высоким интеллектом, способные ориентироваться в пустыне. Голубые верблюдицы нужны бедуинам для различных целей (волшебное целительное молоко, матриархальные качества в стаде), в частности и для автономных действий. Рассмотреть лик пустыни на порядок сложнее, чем сквозь телескоп разобраться в карте звездного неба. Процедура обучения начинается с создания верблюжьего рая: в определенном тайном месте, вне стойбища, за верблюдицей ухаживают как за принцессой — вдоволь кормят, поят, ласкают. Затем, когда она совершенно привыкнет к такому образу жизни, переходят с ней границу в обычном порядке пограничного контроля, не способного отличить одного верблюда от другого. На новом же месте, прежде чем отправить животное с грузом обратно, устраивают верблюжий ад: не поят, не кормят, бьют, и, когда ситуация становится невыносимой, опасной для жизни, верблюдица снаряжается в обратный путь. Такой самостоятельный, целеустремленный транспорт пограничникам трудно перехватить, но, если они это и сделают, с бедуинов взятки гладки. Оказавшись наедине с пустыней, голубая верблюдица совершает чудо: она выбирается благополучно из затерянности, распутывает своим умом пути, проламывается через границу и возвращается туда, где ей было хорошо. Глухов подумал еще, что эта легенда о голубой верблюдице описывает определенную метафизическую ситуацию, когда, не зная ни ада, ни рая, сдвинуться с места едва ли возможно. Вот он и сдвинулся — из ада в ад.

Ближе к закату Глухов наткнулся на островок тамарисков и сырой песок под ними. Вокруг кустарника в низинке имелось множество следов животных и свидетельств воинственной возни между ними: кто-то кого-то уничтожал здесь ради пропитания. Глухов понял, что это место, где можно ожидать диких верблюдов. Йони рассказывал ему, что одичавшие домашние животные, даже старые ослы, которых бедуины за ненадобностью выгоняют погибать, чтобы не иметь дело с костями и шкурой, долго, пока не умрут, ходят кругами по пустыне и собираются у таких небольших оазисов, чтобы разгрести передними ногами песок — пожевать сырой грунт, утоляя жажду. Здесь и надо ожидать путеводную верблюдицу.

Глухов устроил привал у тамарисков и лег, чтобы подремать. Во сне жизнь казалась легче. Когда просыпался, тоска набрасывалась ему на плечи. Пока спал, Глухов верил, что способен терпеть. Не имея радости в реальности, он обретал некую опору во сне. Внезапно он подумал, что ошибся, что верблюдица могла найти сырой песок в другом месте — ведь грунтовая вода под землей течет, и теперь животные находятся там, где его нет. Он снял с лица очки (Сook Shark, были куплены им для рыбной ловли на пирсах Тель-Авива) и осмотрелся, что-то почуяв. Вдали, почти у самого горизонта, отставленного вторым и третьим планом холмов, тонувших в дымчатом контрсвете низкого солнца, он увидал силуэт. Ни одно существо, кроме верблюда, не способно в пустыне увидеться настолько издали человеку. Глухов расчехлил винтовку и рассмотрел верблюда в прицел, снова пожалев, что не имеет бинокля.

Иван собрал вещи, разложенные для привала, и пошел навстречу блуждающей верблюдице. Сначала он шел обыкновенно, но потом, когда солнце стало скрадываться ночью, побежал скорее вперед, чтобы наутро быть ближе. Изредка он останавливался, но потом опять спешил. Когда стало совсем темно, Глухов бежал, низко согнувшись, чтобы иногда припадать к земле и чувствовать пальцами особую сырость: это было направление, где могла ходить верблюдица, — иначе он мог бы сбиться в сторону.

На рассвете Глухов открыл глаза, его мозг узнал рассвет и опять погас, он снова заснул, чувствуя тепло и забвение. Умная верблюдица, подобрав ноги, лежала рядом и согревала его своим жестким пахучим теплом.

Верблюдица не спешила. Она держалась у сырого места, и Глухов не решался отдаляться от нее, понимая, что без нее границу ему не пересечь. Пока животное отдыхало и раздумывало, Глухов в сыром песке руками попробовал изобразить то, что видел: мелкие вади, ряды холмов, островок, где они сейчас находились, черту предполагаемой границы. Он посматривал на верблюдицу и представлял себе, что она думает о нем, а думала она, что ей с встреченным человеком интересно, она давно не видела погонщика, давно не подчинялась чужой воле. Были времена, когда грузы она переносила раз в две недели. Но теперь она постарела, да и многие тропы теперь контролируются военными. Так что с некоторых пор она ходит вхолостую, по старой привычке, повинуясь знакомым направлениям.

К концу дня она все-таки решила, что человек этот совсем не погонщик и никуда ее не поведет, что, напротив, он сам нуждается в путеводном наставлении, и, отчасти скучая, направилась к горизонту сама. Глухов быстро собрался, чтобы не отстать, и в тот момент, когда солнце коснулось планеты, находился подле животного. Увидев человека, верблюдица даже обрадовалась — привыкшей к одиночеству и качелям счастья и несчастья, ей было сейчас приятно быть рядом с человеком, нуждающимся в ее опыте. В эту ночь Глухов придумал верблюдице имя: Генриетта.

Проход в пограничной стене самостоятельно найти невозможно. Он был замаскирован и незаметен с расстояния уже десяти шагов: клубы и спирали колючей проволоки, и только. Тем более вся стометровая полоса вдоль забора была подвержена реагированию датчиков обнаружения, не говоря уже о случающихся наземных и воздушных патрулях. Единственный способ попасть на ту сторону заключался в том, чтобы в хорошем темпе выйти на кратчайший путь до известной прорехи и не мешкая проникнуть на нейтральную полосу. Возможно это было только при абсолютном знании точного местоположения перехода, ибо к нему не было троп и не существовало понятных примет. Иначе пришлось бы рыскать вдоль стены, обрекая себя на немедленное обнаружение пограничниками. Вот в чем состояла уникальная способность верблюдицы — вывести человека ровнехонько к проходу.