Последний полет Гагарина (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 4

Я постарался спрятать улыбку, вылезая из «чайки». Мертворождённая Н-1 теперь не появится на свет, сожравшая столько сил, денег, нервов. А также драгоценного таланта Сергея Павловича. Пусть ему немного осталось, успеет главное — малый лунный корабль.

А ещё очень хорошо, что в Звездном никто не должен узнать раньше времени о советском аналоге «Сатурна». Иначе домашнего продолжения разговоров не миновать, Алла не отстанет: не ты ли собираешься на ней лететь.

Интересно, когда Ксюша подрастёт, тоже будет доставучая?

И лишь с большим запозданием в голове оформился самый главный вопрос: поступала ли в СССР развединформация об американском ракетном двигателе в покинутой мной реальности, если да, то почему F-1 не воссоздан на советской базе, «Протон», Н-1 и «Энергия» оснащались совершенно иными.

Похоже, я всё же не в своём прошлом, а в параллельном мире, в мелочах отличающемся. И хоть в нём трудно, опасно, здесь лишён некоторых преимуществ цивилизации, доступных в постсоветской России, мне этот мир нравится!

2

Встречи с трудящимися продолжались. Правая рука распухла от тысяч пожатий. Радостная гагаринская улыбка, наверно, казалась приклеенной. Отвечать взаимным радушием искренно я уже не мог, устав психологически. Но никогда не отталкивал людей, одна колхозница сказала, что мой полёт для неё был важнее свадьбы единственного сына — ну как тут оттолкнёшь, не позволив себя обхватить. Обнимался, подставлял щёки под поцелуи. В основном ездил на такие мероприятия в гражданке, форма быстро сминалась и принимала неуставной вид, что совершенно недопустимо, образцовый вид Гагарина был визитной карточкой Советской армии и всей страны, в пиджаке и брюках проще, сорочки менял, туфли, на которые наступали желающие потискать меня, протирал тряпочкой и щёткой перед очередной встречей.

Чёрная «волга» после таких встреч просаживалась кормой вниз едва не до глушителя, потому что багажник непременно наполнялся дарами доверху. По пути домой непременно сворачивал к детскому дому, сгружая туда всё съестное, кроме крепких напитков. Алле не всегда что-то довозил, однажды — целого запечённого поросёнка, половину отдали Нелюбовым, сами ели несколько дней… Вкусно, но уж очень много всего.

В июне посетил Гжатск, и обошлось без казусов. Я страшно торопил организаторов, народ собрался в Доме культуры какого-то местного предприятия, те, кому не хватило мест, заполнили площадку напротив. Мои сидели в первом ряду, но даже им уделил мизер внимания, пригласив приезжать в Москву почаще, сам общался с публикой с трибуны. Как всегда говорил о руководящей и направляющей роли КПСС, что главная заслуга в опережающих темпах освоения космоса не наша, отряда космонавтов, а партии и правительства, выделивших средства. Потом добавлял: вложенные ресурсы не из воздуха упали, а добыты вашим самоотверженным трудом на благо всего советского общества, это вы, товарищи, настоящие герои покорения космоса, даже в большей степени, чем я.

Продолжительные аплодисменты.

Потом вышел из ДК и выкрикнул то же самое собравшимся перед ступенями. К «волге» меня не пропустили пешком, а донесли на руках.

Глубоко уверен, что если бы в шестьдесят втором году новый Первый секретарь избирался не составом ЦК КПСС, а всенародным голосованием, я выиграл бы у Шелепина с колоссальным отрывом. И это был бы неправильный выбор. Да, популярен, точно так же как находился в фаворе у населения Калифорнии Арнольд Шварценеггер, легко выигравший губернаторское кресло. Имей американское происхождение, мускулистый мужик баллотировался бы в президенты и со своими «аста ла виста, бэби» и «айл би бэк» точно разорвал бы в клочки любого соперника. Но вряд ли бы стал квалифицированным главой государства, как и я — хорошим Первым секретарём. Навыки прыжков с парашютом и выдержка на перегрузках не помогут в управлении страной. Раскрученность и компетентность — зело разные материи, я совершенствовался только в пиар-акциях, следующая выпала на Калинин.

С замиранием сердца смотрел на калининские церквушки, памятные с детства, с того детства, не гагаринского, изгиб Волги… А среди восторженно встречающих первого космонавта заметил немолодых мужчину и женщину.

Лучше бы отвернулся, но что-то не позволило. Шепнул заместителю председателя облисполкома:

— На площади справа стоят двое лет пятидесяти: мужчина в сером пиджаке, брюки заправлены в сапоги, рядом женщина в цветастом платке, красная кофта, чёрная юбка. Видите?

— Мне бы такое зрение как у космонавта, Юрий Алексеевич! — чиновник напряг глаза, укрытые за линзами очков. — Точно, вижу.

— Если не ошибаюсь, мои знакомые. Встреча с населением минут через двадцать закончится, можете привести их в исполком, куда-нибудь в отдельный кабинет?

— Конечно! Не сомневайтесь, Юрий Алексеевич!

Он порскнул в их сторону, прихватив милиционера из числа охраняющих трибуну, породив неприятное ощущение, что доставку приглашённых обставит как задержание. Нет, не оплошал, через полчаса мы уже сидели в председательском кабинете, пышная секретарша суетилась вокруг, наливая чай и угощая пряниками.

Представился:

— Юрий Гагарин, лётчик-космонавт. А вы…

— Харитонов Виктор Степанович и жена моя, Харитонова Ольга Макаровна. Местные мы, из Калинина. Родились здесь, когда он при царе Тверью назывался.

Я проглотил комок в горле. Именно такими их и запомнил. Папа уйдёт через год, опухоль в мозге, мама вслед за ним через два. Совсем не старые. Их фотографии стояли в моей квартире, когда принял на грудь, услышав про спутник Зимбабве… Их и внучкино фото.

— А дети есть? Защитники Родины.

— Так сын один остался, Павел. В апреле в армию пошёл. Хотел в лётчики, как и вы, Юрий Алексеевич. Но военкомат отправил в мотострелки.

Ох, какие бы были ощущения, если бы в личине Гагарина встретил себя самого, восемнадцатилетнего нагловатого юнца? А, плевать, просто глянул бы снизу вверх и ничего не сказал.

В голове двоилось. В этом мире привык считать родителями Гагариных, но и передо мной — папа и мама! Другие и тоже родные. Башня треснет от таких мыслей.

Соврал им, что они очень напомнили старых знакомых из Гжатска, захотелось поговорить о житье-бытье, когда видишь людей огромной массой с трибуны — не то.

— Паша расстроится, что не увидел вас, Юрий Алексеевич, — сказала мама, рассматривая меня, залётного столичного гостя.

— Так передавайте ему привет, и пусть обязательно пробует поступать в авиационное училище. Я Оренбургское закончил, оно очень хорошее.

Стали прощаться, и вдруг мама, обняв меня, шепнула:

— Береги себя, сынок!

Вздрогнул. Обнял в ответ и стремительно вышел, словно убегая.

Капитан из девятого управления, когда погрузились в машину, встревожено смотрел с переднего сиденья.

— Что с вами, Юрий Алексеевич?

— Не обращай внимания. С жителями пообщался, кое-что напомнили мне. Расчувствовался, понимаешь? Это только с виду мы — все такие железные покорители космоса.

Он протянул мне фляжку.

— Знаю, вы не пьёте. Один глоток — чуть успокоит нервы. Армянский, пять звёздочек.

С благодарностью отхлебнул. Полегчало? Нет.

Конечно, словом «сыночек» любая женщина в возрасте вправе назвать молодого, я всего-то на десять лет старше… себя, её сына. Но что-то было в маминых словах, она точно почувствовала связь между нами, материнское сердце — самый точный в мире прибор, его не обманешь, даже спрятавшись в чужое тело.

И ещё один визит был в Александринский дворец, где выступал перед академиками, отнюдь не только близкого к нам физико-математического профиля, присутствовали другие естественники, а также гуманитарии в ассортименте. Текст чуть изменил, основная заготовка рассчитывалась на более простой контингент. Здесь более подробно коснулся заслуг учёных в разработке математического аппарата, накидал комплиментов физикам и особенно астрофизикам. Скромно подчеркнул, что на моём месте вполне справился бы любой лётчик-истребитель, привычный к перегрузкам и прочим неудобствам в отрыве от земной поверхности, в отличие от уникальных личностей, собравшихся в этих стенах. Вопросов сыпалось много, среди них не было наивных вроде «видел ли в космосе бога», «можно ли дышать в вакууме» и т.п., спрашивали по делу. Постоянно балансировал как канатоходец, не желая посылать подальше уважаемых людей, но и не вправе раскрывать гостайны. Далеко не все присутствующие имели допуск два ноля в нашей сфере, да и сам зал дворца вряд ли отвечал требованиям помещения, где обсуждаются совсекретные темы.