Герой со станции Фридрихштрассе - Лео Максим - Страница 35

Такси остановилось напротив «Кинозвезды», свет внутри не горел, дверь была заперта.

— Черт возьми, ну что опять стряслось! — выругался Ландман. Он увидел в дверях записку, развернул ее и прочитал: «Извини, не смогу сегодня быть, позже объясню. Михаэль».

Здание уголовного суда в Моабите даже издалека выглядело внушительным памятником правосудия. Похожие на крепостные стены, высокие башни, мощные колонны и порталы заставляли прохожих ощутить абсолютную силу и важность закона. А тот, кто по какой-либо причине попадал в фойе, поднимался по парадной изогнутой лестнице под могучий купол, не мог не чувствовать себя виновным, нечестивым человечишкой в этом соборе правосудия.

По крайней мере, Хартунг чувствовал себя именно так, что, вероятно, было связано не только с впечатляющей архитектурой, но и со страхом, появившимся с тех пор, как он узнал от Вишневского, что его раскрыли. Конечно, он не собирался тут же предстать перед судом, он всего лишь хотел повидать Паулу. Сегодня вечером у нее было слушание дела, где она представляла клиента, обвиняемого в причинении тяжких телесных повреждений.

Она рассказывала Хартунгу подробности: священник задержал трех грабителей, собиравшихся украсть серебряную крестильную купель из его церкви. Грабители применили грубую силу и про-никли в сакристию, опрокинули фигуру Христа и сломали купель, которую священник давиым — давно получил в подарок от Иерусалимской церковной общины. Священник так разгневался, что позабыл не только христианские заповеди, но и правила безопасности своего клуба по кикбоксингу и хорошенечко избил преступников. Все трое пролежали несколько дней в больнице; к счастью, никто из них серьезно не пострадал. С тех пор в газетах священника называли «отец-кикбоксер».

Дело вызвало широкий общественный резонанс, поэтому слушание проходило в одном из больших залов. Хартунг пообещал Пауле не приходить на слушание, хотя ему до смерти хотелось увидеть, как она будет защищать отца-кикбоксера. Но его присутствие, по словам Паулы, заставило бы ее нервничать. А когда презентацию книги назначили именно на этот вечер, вопрос решился сам собой.

Теперь же обстоятельства изменились, и данное Пауле обещание уже казалось ему не таким обязывающим. Он во что бы то ни стало хотел лично сообщить Пауле правду о своем героизме. Конечно, риск, что она узнает обо всем от кого-то другого, был невелик, но Хартунг не хотел рисковать.

Он уже давно собирался рассказать все Пауле, но страх перед ее реакцией вынуждал его снова и снова откладывать признание. Хартунг думал, что чем крепче будет их любовь, тем незначительнее покажется ложь, которая свела их вместе. Он считал это веской причиной отдалять момент истины. Но теперь, когда он знал, сколько людей уже в курсе, нужно было действовать немедленно.

Слушание уже началось. Хартунг осторожно от крыл дверь и под карающим взглядом сотрудника суда сел в последнем ряду. Паула в черной мантии стояла перед столом судьи и допрашивала одного из грабителей. Ее чистый звонкий голос наполнял зал.

Хартунг спрятался за спинами впереди сидящих, он не хотел, чтобы Паула случайно заметила его и сбилась с мысли. Через просвет между высоким лысым мужчиной и девушкой с пучком на голове он мог наблюдать за Паулой. Она выглядела еще обворожительнее обычного: черная мантия придавала ей строгий вид и отлично гармонировала с прямой челкой и тонко выщипанными бровями.

Хартунг едва мог сосредоточиться на том, что говорила Паула, он просто смотрел на нее, а когда она расхаживала туда-сюда, следовал за ней глазами, стараясь не показываться из своего укрытия. Когда судья наконец закончил заседание, Хартунг вышел ждать ее за дверь. Паула, все так же в мантии, появилась через полчаса. Увидев его, она округлила глаза:

— Что ты здесь делаешь? Я думала, у тебя презентация книги.

— Я должен с тобой поговорить, — сказал Хартунг дрожащим голосом.

Паула испугалась:

— Что случилось?

— Мы можем найти место потише?

Хартунг с Паулой молча вышли из здания суда. Они не обнялись, их руки даже не коснулись друг друга. Она смотрела прямо перед собой, а он вдыхал аромат ее парфюма. В кафе напротив здания суда они нашли столик в самом дальнем углу. Паула сняла мантию, села и вопрошающе посмотрела на Хартунга.

— Яне тот, за кого себя выдаю, — начал он.

— Выкладывай, — тихо сказала она. — Ты женат, у тебя восемь детей, и ты должен вернуться домой к своей семье, которая живет в малонаселенной части Мекленбурга — Передней Померании?

— Нет, все не настолько плохо… а хотя, может, даже намного хуже. Сама решишь.

Она слушала, не перебивая, не сводя с него глаз. Когда он закончил, Паула выдохнула и заказала чашечку ройбуша. Потом посмотрела на Хартунга отрешенно, лицо ее оставалось непроницаемым.

— Паула, я понимаю, что все это очень неожиданно, но прошу, скажи хоть что-нибудь.

— Что я должна сказать? — почти шепотом спросила она.

— Не знаю, что-нибудь. Накричи, если хочешь, но не молчи, меня это убивает.

— Чего ты ожидал? Что я слегка расстроюсь, отругаю тебя, а затем все снова будет хорошо?

— Что я могу сделать? — спросил Хартунг.

— Ничего, — ответила она.

— Черт возьми, Паула, давай поговорим! Все это не имеет к тебе никакого отношения, я не хотел тебе врать. Я начал лгать еще до нашей встречи, это, по сути, и свело нас. Конечно, мне следовало сразу тебе признаться, но поначалу я не знал, сложится ли у нас. А потом, когда сложилось, боялся тебя потерять.

Паула безучастно смотрела в пустоту. Наконец она заговорила — тихо, нерешительно:

— Многие годы у меня были панические атаки. Когда они случались, я не могла шевельнуться, меня будто замуровывали в бетоне. Я переставала что-либо воспринимать, мир вокруг останавливался. Больше всего я боялась, что не смогу дышать и задохнусь. Особенно страшно было по ночам, один раз я думала, что уже умерла.

— Паула, я…

— Я не знала, что это и как с этим бороться, и начала психотерапию. Выяснила, что страх связан с моими родителями. Почему-то я была уверена, что они спланировали побег на запад, только мне об этом ничего не сказали. Это сделало меня подозрительной и недоверчивой, и даже после того, как я узнала, что они так же, как и я, попали на запад случайно, лучше не стало. Меня преследовало ощущение, что в любое мгновение все может исчезнуть, что нельзя привязываться к людям, потому что однажды утром их может не стать. — Она замолчала и потянулась за чашкой.

Хартунг коснулся ее руки, и Паула вздрогнула. — У меня был мужчина, милый, веселый, немного похожий на тебя. Но я не подпускала его близко, хотя очень этого хотела. Он был терпелив, дал мне достаточно времени, но однажды его терпение кончилось, и он ушел. И для меня это стало неким подтверждением, я убедила себя, что он бы в любом случае ушел, как бы я себя ни вела.

— Паула…

— С тобой было совсем по-другому. Не было недоверия и разрушительных мыслей. Я впервые почувствовала себя абсолютно нормальной женщиной, встретившей абсолютно нормального мужчину. А сейчас…

— Паула, я тебя не обманывал. Все, что я говорил о тебе, каким предстал перед тобой, было и остается правдой. Мне плевать на этот глупый героический спектакль, он мне осточертел. Для счастья мне нужна только ты.

— Почему ты не рассказал мне все, когда мы стояли на той платформе на Фридрихштрассе? Я же сразу поняла, что история с танцовщицей, которой ты якобы помог сбежать, выдумана. Хотя, вообще-то, я не предполагала, что все остальное тоже выдумка. Мне казалось, тебе заплатили и ты не хотел в этом признаваться, и, кстати, я не сочла бы это чем-то зазорным.

— Я знаю, мне тогда выпал шанс быть с тобой честным. Но поставь себя на мое место: я только что встретил самую удивительную женщину на свете, которая почему-то тоже мной заинтересовалась…

— …и у которой, как ты знал, есть психологическая травма, связанная с побегом, поэтому ты решил ни в коем случае не говорить ей правду, а, наоборот, использовать этот ее бзик, чтобы еще больше с ней сблизиться.