Герой со станции Фридрихштрассе - Лео Максим - Страница 26

— Как вы могли быть уверены, что он ничего не разболтает?

— Да он ничего и не знал. Ни об учениях, ни о том, что не было никакого побега. Но мы все равно за ним наблюдали. Одна наша внештатная сотрудница в Бервальдском карьере внимательно за ним приглядывала, если можно так выразиться.

— Вы про его жену?

— Они не были женаты, но, насколько я знаю, у них есть дочь.

— Теперь и мне нужна водка, — сказал Рёсляйн.

Тойбнер наполнил стаканы, они молча выпили. — А почему, собственно, вас так интересует этот Хартунг? — спросил Тойбнер.

— Этот человек должен произнести речь по случаю юбилея падения Стены на официальной церемонии в бундестаге, — сказал Рёсляйн.

Тойбнер рассмеялся:

— Хартунг… в бундестаге?

— Но я собираюсь предотвратить это недоразумение и сообщить в соответствующие органы, кто этот Хартунг на самом деле.

— Помните, что вы мне обещали.

— Общественность не узнает настоящую историю, мы будем действовать осторожно. К сожалению, больше нет карьеров, чтобы убрать этого Хартунга с глаз долой.

— Ну, я мог бы что-нибудь придумать…

— Господин Тойбнер, я этого не слышал.

— Меня зовут Фриц.

Они снова подняли стаканы.

— За знакомство! — по-русски сказал Тойбнер.

— Что это значит?

— За то, что мы познакомились.

— Фриц, я изрядно пьян, могу ли я где-нибудь ненадолго прилечь?

— У меня есть идея получше — прыгнем в озеро. Вмиг протрезвеешь.

— Ты спятил, Фриц! Я не прыгал в озеро с самой юности, особенно при минус десяти градусах на улице.

Через час Хольгер Рёсляйн с мокрыми волосами садился в свою «тойоту», чтобы поехать назад в Берлин. Уже давно у него на душе не было так легко и радостно. Почему никто никогда не говорил, как весело голым и пьяным купаться в Бранденбургском озере? С головой окунаться в ледяную воду, с раскрасневшейся кожей вылезать на берег и скорее бежать обратно в дом вместе с подполковником Штази, который перед отъездом накормил его бутербродами с ливерной колбасой и домашними маринованными огурцами. Рёсляйн усмехнулся, включил радио. Играла песня Ивонн Каттерфельд, он сразу узнал ее голос. Она пела: «Guten Morgen Freiheit, es tut so gut, dich wieder mal zu sehen»[1].

Вечеринка была уже в самом разгаре, когда Паула зашла в магазин Бернда. Две парочки танцевали дискофокс у стеллажа со сладостями, остальные гости с бутылками пива в руках и сигаретами окружили Бернда, который по-королевски сидел у кассы на своем белом пластиковом стуле и смущенно улыбался. Это был шестидесятый день рождения Бернда, и он объявил свой магазин банкетным залом, и это означало, что каждый мог брать с полок все, что пожелает. Некоторые гости выглядели уже изрядно захмелевшими, с потолка свисал быстро вращающийся диско-шар, а из колонки гремел диджей Отци.

Паула сразу поняла три вещи: она слишком разоделась; ее подарок, вероятно, неуместен; надолго она здесь не задержится. Михаэля она не видела. Это было их второе свидание после встречи на станции Фридрихштрассе, и обычно пары идут в кино или даже в театр, думала Паула, потом в какой-нибудь милый ресторанчик и беседуют при свечах. Вместо этого они торчат в круглосуточном магазине с диско-шаром и слушают всякое старье.

К ней подошла женщина: она представилась Беатой и протянула бокал холодного пунша. Сказала, что Михаэль придет с минуты на минуту, после чего женщины немного пообщались, в основном о Михаэле. Паула узнала, что все невероятно рады тому, что они с Михаэлем теперь вместе, и это показалось ей удивительно четким обозначением статуса их отношений. И, собственно, кто такие эти «все»?

Между собой статус их отношений они еще не обсуждали, потому что это подразумевало бы их наличие. Неужели все зашло так далеко? У нее давно не было полноценных отношений. Недостатка во внимании она не испытывала, но большинство мужчин, которые ею интересовались, совсем не интересовали ее. Хотя она не смогла бы сказать наверняка, что именно ее привлекает в мужчинах и какой типаж ей нравится. Она только понимала, подходит ей мужчина или нет. И в основном ей просто никто не подходил.

С Михаэлем было иначе: в нем имелась та мужественная простота, из-за которой все, что он делал, казалось совершенно естественным. Он поступал так, как считал нужным, будто бы не было альтернатив, не было вопросов. Будто бы жизнь была детской игрой. При этом он не излучал особенной уверенности или радости. Он просто был тем, кем был.

Наутро после их встречи на Фридрихштрассе Михаэль позвонил, спросил ее адрес и четверть часа спустя стоял у ее двери с двумя стаканчиками кофе. Он внимательно осмотрел ее квартиру, будто бы собрался к ней переехать уже на следующий день, починил кран на кухне и в какой-то момент молча уложил ее в постель.

Но больше, чем поведение Михаэля, ее удивляло, что она ему содействовала. Обычно такие мужчины вызывали у нее панику, и она бы давно сбежала от подобной прямоты и отсутствия сомнений. Но от него ей бежать не хотелось, даже более того, радом с ним она чувствовала себя странным образом защищенной и расслабленной. Когда он смотрел на нее своими светлыми спокойными глазами, ей передавалась его уверенность и она на мгновение забывала, насколько все сложно на самом деле.

Беата подцепила ее под руку и потянула к стеллажу со сладостями, где как раз образовался полонез — форма коллективной радости, которую Паула всегда ненавидела. Но, похоже, здесь до этого никому не было дела: она почувствовала на своих плечах ладони Беаты, сама уцепилась за спину плотного мужчины в кожаном жилете и отдалась всеобщему порыву. Они сделали круг по всему магазину, протанцевали мимо ящиков с пивом и мимо кошачьего корма, свернули к стеллажам с чипсами, сделали крюк через туалетную бумагу и чистящие средства и вернулись к сладостям.

— Еще кружок! — закричали все в один голос, тем временем заиграла песня АВВА, и Паула поймала себя на том, что подпевает во все горло. Пунш ударил в голову. Паула вся взмокла, она и не помнила, когда в последний раз так веселилась.

Вскоре наконец пришел Михаэль и, кажется, даже не удивился, увидев ее танцующей между стеллажей с совершенно незнакомыми людьми. Он представил ее Бернду, и тот нашел подарок Паулы (аюрведическую свечу с индийским эфирным маслом розы) чрезвычайно полезным, потому что надеялся с ее помощью скрыть запах плесени, витавший в магазине последние несколько недель.

Михаэль и Беата подготовили игру — колбасную викторину, суть которой заключалась в том, что Бернд с завязанными глазами должен был пробовать разные колбаски и определять их происхождение. Две колбаски взяли в магазине Бернда, одна была собственноручно приготовлена мясником Герлахом, торговавшим за углом, и, конечно, одна ростокская — любимый сорт Бернда. Именинник оказался непревзойденным экспертом: колбаски из своего магазина он узнал уже по запаху, остальные с легкостью определил с первого укуса.

Слепая дегустация Бернда вызвала столько смеха, что у гостей пересохло в горле и пришлось прерваться на пилзнер. Кроме того, у Беаты еще оставался пунш. Танцы продолжались. Было так весело, так легко и беззаботно, что в Пауле на мгновение проснулась зависть. Почему у нее не такие друзья? Почему у нее не такая жизнь? В ее жизни было все так серьезно, рационально и по-взрослому. Здесь же ее окружали люди как минимум на пятнадцать лет старше, и при этом она чувствовала себя родительницей на детском утреннике.

Она так боролась за эту взрослость, столько лет металась между идиотскими мечтами, сильнейшей тоской и страхом потеряться в дебрях своих эмоций. Странно, подумала Паула, каким нереальным все это стало, как стремительно утекает время, когда ты о нем забываешь. Саломе Дюбуа — так она называла себя, когда ей было двадцать. Почему именно так? Она и сама не знала. Носила берет, купила старую камеру «лейку». Она много фотографировала, но, к сожалению, те снимки не передавали ее чувств. Почти все время она проводила в парижском баре среди людей, в той же степени желавших быть кем-то другим. Вскоре усилия быть в чем-то уникальной стали настолько утомительны, что она бросила это дело.