Девушка с экрана. История экстремальной любви - Минчин Александр - Страница 29

— Я просто хочу знать, вы всех актрис приглашаете в Америку? Или нет?

— Через одну.

— Значит, приезжала!..

— Из чего это значит?

— До свиданья! — И она повесила трубку.

Я был достаточно удивлен: как быстро разносятся слухи. И как тесен мир. Через пять минут звонок раздался снова.

— Алешенька, я прошу прощения. Просто я была очень огорчена… Что я не первая.

— Если ты еще раз повесишь трубку — это будет последний раз.

— Нет-нет, я больше так не буду, прости меня.

Она всхлипнула.

— Успокойся, ты первая, к кому у меня такие сильные физиологические чувства.

— Правда?! Ты меня хочешь? Я тебя очень хочу. Я по три раза в день ванну принимаю.

— Что это значит?

— Я в ней мастурбирую.

— Риночка, что ты говоришь, ведь ребята все записывают на магнитофон.

— Пусть записывают. Я без тебя не могу. И я тебя безумно хочу. Что же я должна делать?

— Ну-у… Как ты это делаешь? — заинтересовался я.

— Пальчиком.

— Одним?

— Несколькими.

— А где ты сейчас?

— В ванне…

Я рассмеялся от неожиданности.

— Даже твой смех меня очень возбуждает.

— Ты так нимфоманкой станешь.

— А что это значит?

— Дама, которая не может жить без…

— Я уже ею стала, как только встретила тебя.

— А до меня ты была пай-девочкой…

— Конечно. Ты меня развратил. Но я обожаю тебя за это. И мне нравится быть развращенной — тобой.

— Ариночка, выйди из ванны.

— Почему? Ты не хочешь, чтобы мне было приятно? Я кончаю от одного твоего голоса…

— Это плохая привычка. Потом не отучишься.

— По-моему, очень хорошая! Ах… ах…

— Что случилось?

— Ничего… все хорошо.

— Прощай, Ариночка.

— До свидания, Алешенька.

Я подумал: чтобы кончали от «твоего голоса» в трубке — это уже высший пилотаж. Надо быть виртуозным «пилотом».

Кто ей мог рассказать про актрису «номер один»?

Спустя несколько дней она опять довела меня так, что я бросил трубку, послав ее к черту, и практически порвал с ней.

Позже она звонила десять раз — вымаливала прощение, оставляя умоляющие послания на автоответчике. А я в это время пил водку тройными порциями в местном баре и разговаривал с барменом о жизни. Хотя все разговоры сводились к тому, что все актрисы — суки. В лучшем случае — бляди. Он тоже был актер и, как тысячи пробивающихся на сцену или экран, зарабатывал на жизнь другой профессией. Раздается звонок, я не беру трубку, думая, что это она, но звонит Слава Мейерхольд.

— Я слушаю, Слава.

— Что-то от вас водкой пахнет.

— Даже в трубку чувствуется?

— Голос такой, что случилось?

— Послал девушку к черту и раскис.

— Это ту актрису из Москвы?

— Откуда вы знаете?

— Вы забыли, я ей посылал приглашение.

— Зря посылали.

— Спасибо за благодарность!

Я смеюсь. С конца января я начал собирать деньги на наш фильм «Сумасшедший дом». По моему сценарию, о юноше, который по ошибке попадает в психиатрическую больницу. Мейерхольд сказал, что он сделает кино за рекордные деньги (в сумасшедшем отделении) — 100 000 долларов. Такого не бывало! Все будут работать за проценты и будущие барыши. В настоящий момент я занимался тем, что говорил со своими клиентами, но не о вкладах и инвестиционных планах, а о финансировании фильма. Хотя кино — это тоже инвестиция. Правда, самая безумная и рискованная. Как сумасшедший дом. В проходящее время я обхаживал одну состоятельную даму (тоже Арину), которая собиралась вложить 75 000 долларов. Случись это — мы были бы близки к запуску фильма. Славу интересовало, на каком этапе мои переговоры с этой дамой и ее адвокатом, который специализировался на шоу-бизнесе. Я сказал, что я пьян и перезвоню ему позже.

Больше я трубку не брал и проснулся в двенадцать дня с головной болью. Позвонил Мейерхольду и договорился с ним о встрече. Потом позвонил своему приятелю, Уоррену Николсону, владельцу одной из лучших галерей в Сохо, и договорился о свидании. Я знал, что платить за ирландца, который к тому же в душе поэт, придется мне, но надеялся, что он поможет финансировать фильм.

После большого количества водки в баре американский ирландец затащил меня в свой огромный лофт, играть в настольный теннис. Он сильно играл.

В два часа ночи я вернулся домой на метро… что равносильно самоубийству в нью-йоркских широтах. Не прослушав сообщения, я завалился на кровать и стал думать, где достать деньги на фильм. Все, что я хотел в жизни, — снимать кино. Я безумно завидовал Панаеву, что он это делает и это его жизнь.

На следующий день к шести вечера я поехал на встречу с Ариной Прекрасной. Это действительно была ее фамилия. О, это была дама! Персонаж в поисках своего автора. С колоссальной грудью, которая всегда вызывала мое уважение и невольно привлекала взгляд, и добрейшей душой. Видимо, такой же большой, как и ее грудь.

— Заходите, Алеша, здравствуйте.

Я целую руку и здороваюсь. Ей приятно, она невысокая, но очень подвижная дама. Она приехала в Америку двадцать лет назад и начала с официантки в кафе, теперь у нее свои три кафе (на больших заводах), две компании и куча домов, земель и прочей недвижимости. Мне она верила во всем, и я не хотел терять ее доверие.

— Вы голодный?

— Нет, спасибо.

— Фрукты, соки, чай, кофе?

— Только первую половину.

Она дает распоряжение, и прислуга приносит блюдо с фруктами и графины с соками.

— Может, что-нибудь покрепче?

— Спасибо, я не пью.

— Давно? — улыбается она.

— Со вчерашнего дня.

— А-а!

— Арина, я встречался сегодня со своим режиссером. Времени очень мало, мы хотим в июне уже начать съемки. Разные люди предлагают разные деньги, но мы не хотим брать у разных.

— Я понимаю, — улыбается она. — Я говорила со своим адвокатом. Он говорит, что кино — это рискованнейший инвестмент^[1]. Как и бродвейские шоу, как и телесериалы. Но в принципе он не против. Сомневаюсь я.

— Арина, вы знаете, что вы мне очень нравитесь. Вы добились многого в этой стране, начав на пустом месте, рискуя, идя ва-банк, а не сидели сложа руки. Мы знаем друг друга больше пяти лет. Я вам заработал немало денег, никогда не теряя, а только умножая.

— Но тогда за вами стояла большая компания, ведущая в Америке. А здесь — «независимое» кино, с кого я буду спрашивать, если фильм не будет закончен? С вашего режиссера?

— Такого не может быть, мы ставим все на этот фильм, к тому же режиссер будет застрахован. Все наши ресурсы…

— Сколько вы вкладываете?

— Сто двадцать пять тысяч, вместе.

— А сколько весь бюджет?

— Полмиллиона.

— За полмиллиона вы снимете фильм? Я не верю!

— Верьте. Актеры, лаборатории и вся техника будут в долг и на проценты.

— Но инвесторам вы будете платить в первую очередь?!

— Всенепременно!

Она успокаивается и проглатывает крючок.

— Хорошо… я скажу адвокату, чтобы он подготовил контракт, который полностью защитит мои интересы, до единого, плюс я хочу пять процентов от сборов фильма. Посмотрим, подпишете ли вы его!

— Арина, может, все-таки сто пятьдесят тысяч?

(Я удваиваю сразу, зная ее.)

— Будьте счастливы, если я соглашусь на сто.

«Гораздо лучше, чем семьдесят пять», — думаю я. Но не говорю ей.

Вернувшись домой, звоню Мейерхольду.

— Слава, она обещала дать команду адвокату подготовить контракт.

— Сколько?

— Между ста и ста пятьюдесятью. Но если сломаю посередине — мы на коне и в седле. Но все равно этого недостаточно, чтобы сделать конфетку. Чтобы ее показывали на всех экранах мира. А главное — в Америке. Вы будете сами что-нибудь вкладывать?

— У меня ничего нет.

— Завтра я встречаюсь с человеком, который заправляет всем в ночном клубе. Вы знаете, что за люди стоят в тени этого суперклуба?

— Очень хороший клуб. Я догадываюсь.

— Они всегда получают свои деньги назад, причем с процентами.