Девушка с экрана. История экстремальной любви - Минчин Александр - Страница 18
- Предыдущая
- 18/57
- Следующая
— Сейчас с вами будет говорить Алоизий Сигаров.
Я замираю. Щелчок, тишина.
— Я вас слушаю, — раздается знакомый всей Империи голос.
— Здравствуйте, спасибо, что перезвонили.
— Не за что. Чем могу быть полезен?
— Меня зовут Алексей Сирин, я из Нью-Йорка, хотел бы с вами встретиться и обсудить возможность постановки по одному из моих романов.
— Сколько вы их написали?
— Несколько.
— Но все сразу я не обещаю!
Я улыбаюсь интонациям и переливам его голоса — великолепное произношение.
— Я вообще-то ни на что не надеюсь. Это как прыжок в бассейн без воды.
— Ну, мы нальем воду, нальем. Когда вы уезжаете?
— Через пять дней.
— Давайте накануне вашего отъезда. Раньше не смогу. Моя секретарша с вами договорится о времени. До встречи! Гуд бай.
Его секретарша тут же берет трубку. Совсем как в Америке: четко, ясно, отработанно.
Вечером Панаев врывается со своим шофером, ассистентом и Толем. Его ждут несколько человек, непрерывно звонят три телефона. Я ожидаю в приемной уже полчаса. Неожиданно он оборачивается ко мне:
— Извини, Алексей, съемки! Сейчас начнем.
Он дает распоряжение директору и, не обращая ни на кого внимания, проходит в свой кабинет. Все смотрят с уважением, перешептываясь и спрашивая, кто я такой.
Еще через десять минут приглашают к нему в кабинет, говоря, что Ардалион Нектарьевич ждет.
Он поднимается мне навстречу — широкоплечий, высокий, с густыми скульптурными усами:
— Ну, здравствуй, с Новым годом! Садись, располагайся.
Я тронут его вниманием и теплотой. Забываю, что он актер.
— Прочитал уже два твоих романа. И оба понравились!
Я с удивлением смотрю на него:
— Не ожидал.
— Я быстро читаю. Несмотря на то что поклонник классики и современную литературу не воспринимаю, я получил удовольствие.
Он проводит ногтем большого пальца, расправляя усы.
— Роман о психушке очень трагичный, в нем много драмы, еще какие-нибудь пять лет назад я бы взял и снял его, не задумываясь. Но сегодня, как мне кажется, для меня, это пройденный этап. Но это ни в коей мере не относится к качеству романа и вечности его темы. Я предложу его моему брату, он тоже режиссер, и мне кажется, что это может его заинтересовать.
— Большое спасибо. Он интересный режиссер.
— Антон мой учитель, его «Анна» просто шедевр. И не потому, что он мой брат. Касательно рукописи «После Натальи» — эдакий набоковский роман, на мой взгляд. Тема любви — вечная тема, и меня она волнует, как и всякого другого художника. Там очень хороши диалоги. И сцены любви необычно написаны. О постановке этого романа мы можем поговорить в твой следующий приезд. Это все.
Я чуть не подпрыгнул до потолка: я не верил, что это Панаев и что он говорит такие слова о моих романах.
— Сколько вопросов в интервью?
— Тридцать пять.
— Сегодня все не успеем. Я должен буду ехать еще в правительство, жду звонка. Давай включай, начнем.
Я заряжаю маленький диктофон кассетой. Он ставит диск с музыкой Моцарта, тихо-тихо. И тут я вижу невероятное: режиссер одним движением мускулов лица выбрасывает из головы съемки, сценарий, актрис, актеров, правительство, книги, бег, гонки и, совершенно расслабляясь и как бы переносясь из своих десяти миров в мой мир, единственный, только и существующий теперь для него, говорит:
— Первый вопрос?
Я задаю первый вопрос, и мы начинаем интервью. Такого интервью у меня не было ни с кем. А были и более великие люди. Недаром я сгораю от желания снять с ним фильм.
Ардалион прерывается, дает в селектор команду, и нам приносят какие-то ароматные благоухающие чаи.
— Специальная заварка, моя смесь, пробуй.
Чай открывает мне второе дыхание. Я вовлечен в магнитное поле Ардалиона Панаева и не могу ничего с собой поделать, увлекаясь им все больше и больше. Когда я был мальчиком, я не мог и мечтать, что увижу его воочию и — что вообще невероятно — он будет со мной разговаривать.
На двенадцатом вопросе раздается стук в дверь и тут же голос:
— Белый дом, Ардальон Нектарьевич.
Он, многозначительно глядя на меня, берет трубку. Ни один мускул не меняется в лице. Он продолжает смотреть. Слушает и чеканит:
— Да, Викентий. Я буду через двадцать минут.
И мне:
— Все, закончим завтра, не сердись.
Ему уже несут кожаное пальто, отделанное мехом, радиотелефон для прямой связи, папку с бумагами, и три «пристяжных» исчезают вместе с моей мечтой. Я не успеваю попрощаться. Остаюсь один: великолепно отделанный кабинет, снимки звезд мирового кино. С ним. Мой любимый актер Роберт де Ниро.
— Сегодня в двенадцать ночи я сообщу вам время на завтра, — говорит панаевский директор.
Я благодарю и откланиваюсь. Мы продолжаем на следующий день.
— У меня вообще, Алексей, интересная родословная, вон она на стене висит. Я из дворянского рода и одной родовой ветвью восхожу к Пушкину, а другой — к Лермонтову. То есть наследник обоих. Бабки и дедки служили при дворе у царя-батюшки.
Я встаю и с почтением разглядываю генеалогическую таблицу на стене, расписанную готическим шрифтом.
Рядом фото знаменитых итальянских и американских режиссеров в обнимку с тем, у кого такая невероятная родословная.
Он выжидает нужную паузу и говорит:
— Ладно, мы отвлеклись, давай продолжать. Работать!
— Ваш фильм «Раба» был возвратом к итальянскому неореализму…
Мы говорим о его лучшем фильме, принесшем ему мировую славу. Он недоволен прессой, критикой и тем, что Империя не приняла этот фильм, а также тоннами зависти и злословия, выплеснутыми на него коллегами.
Спустя час раздается звонок, он не берет трубку, и ему сообщают из-за дверей, что это «Белый дом».
Ардалион слушает и чеканит:
— Да, Викентий. Я буду через двадцать минут.
— Все, Алексей, закончим через день. Завтра у меня до ночи съемки.
— Ардалион, пятого января у меня день рождения, и я буду его праздновать в небольшом кругу. Будут также и ваши друзья…
— Сообщи Толю место и время. Буду обязательно, только с женой!
Он подмигивает мне. Ему уже несут кожаное пальто, рацию-телефон, бумаги, кожаный портфель, и, окруженный пристяжными, он исчезает.
Я стою посредине красивого кабинета и думаю: сон это иль не сон?
Позже я забираю Арину из театра после спектакля, и мы едем ко мне.
Едва мы заходим в дом, она восклицает:
— Алешечка, завтра у тебя день рождения. Я хочу тебе подарить — себя!
Она срывает с меня одежду, и через минуту я уже двигаюсь в ней. Она дарит мне себя, но как! Как будто автоматные очереди сотрясают ее извивающееся тело. Я целую ее слезы.
— Ты мое божество, — шепчет она. — С днем рождения!..
У мамы какие-то связи, блат, и мы решаем устроить мой день рождения в небольшой ресторации на киностудии. Мое 33-летие. Раньше я почему-то всегда считал, что не доживу до возраста Христа. Я и сейчас не верю, что дожил. Хотя оставаться после меня нечему.
Аввакум приезжает с Юлией, разодетой в пух и прах, в роскошной соболиной шубе.
Мы обнимаемся и целуемся. Я встречаю гостей на проходной.
— Алексей Наталиевич, с днем рожденья! — говорит Аввакум.
Юля вручает мне завернутый подарок.
— Когда ты уже из троек выберешься? — подкалывает Аввакум.
— Я бы лучше двоечником остался, навсегда!
— Назад возврата нет, — декламирует он. — «Колесо истории вспять не повернуть!» — Мы смеемся.
Съехалось уже человек десять. Возникла скромная, утонченно одетая Арина. Это было ее первое явление народу. Я отправляю всех в ресторан, с заморскими бутылками, чтобы заложили все в холодильник, охлаждаться.
— Безо льда он не может, — шутит моя мама.
— Вы его рожали! — говорит Аввакум, и они смеются.
Я остаюсь ждать Ипатия Платинового. Он опаздывает и не будет знать, куда идти. Наконец, спустя сорок пять минут после начала торжества он появляется. Говорит, что добирался на троллейбусе, машину было не поймать. И это первый актер Империи!
- Предыдущая
- 18/57
- Следующая