Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил - Гай Джон - Страница 10

Свою роль сыграла и внутренняя политическая обстановка в Англии. Ни один английский город или регион не был так сильно вовлечен в экономические и политические процессы, как Лондон, чьи торговые интересы были на стороне габсбургских Нидерландов. Дело в том, что международные торговые сети и банковские системы Северной Европы концентрировались вокруг так называемых «ярмарочных» городов (англ. “mart” towns)– Антверпена и Берген-оп-Зом в Нидерландах, где лондонская торговая компания купцов-авантюристов (Company of Merchant Adventurers)[22] имела определенные привилегии на продажу сукна на ярмарках, проходивших там четыре раза в год. К 1500 году Антверпен упрочил свои позиции в качестве главного кредитного рынка Северной Европы. На протяжении нескольких столетий правители Англии финансировали свои военные походы за счет краткосрочных займов в банках Антверпена и специализированных лицензий на экспорт больших объемов необработанного английского сукна для продажи в «ярмарочных» городах без уплаты таможенных пошлин³⁹.

Одержимый идеей сохранения династии, Генрих VII сделал несколько попыток заключить новые брачные союзы. Все они потерпели неудачу, кроме двух: вскоре после смерти его жены его старшая дочь Маргарита покинула Ричмондский дворец и отправилась в тридцатитрехдневное путешествие в Эдинбург, где состоялась ее свадьба с королем Шотландии Яковом IV. Еще более впечатляюще выглядит другой его поступок, когда в декабре 1507 года он договорился с Максимилианом о том, чтобы его младшая дочь Мария обручилась с Карлом Гентским (будущим Карлом V Габсбургом, императором Священной Римской империи), брак с которым должен был быть заключен сразу же по достижении им соответствующего возраста. Генрих считал эту договоренность своим главным достижением и потратил более 260 000 фунтов, не жалея денег на подкупы и вознаграждения, чтобы уговорить Габсбургов на этот союз⁴⁰.

В 1509 году Генрих VII слег. Его преданная мать Маргарет Бофорт приехала в Ричмонд, чтобы ухаживать за смертельно больным сыном. К 31 марта стало ясно, что «никакой надежды на выздоровление нет»⁴¹. Неделю спустя был приглашен нотариус для составления завещания, однако король продержался еще некоторое время и скончался в субботу 21 апреля в 11 часов вечера. Измученный непосильными требованиями, которые он предъявлял к самому себе, он умер в возрасте пятидесяти двух лет.

Время принца Генри пришло.

Последние годы правления Генриха VII были омрачены нарастающей тревогой и дурными предчувствиями, которые словно подтверждали подозрения в том, что он не был истинным королем, а лишь самозванцем и узурпатором. Молодой Генрих VIII жаждал немедленного признания, поэтому решил начать с чистого листа, окончательно порвав с прошлым. Он станет «любезным» принцем, провозвестником нового стиля правления. Его школьный наставник лорд Маунтджой уловил эти настроения: «Небеса смеются, и земля ликует, и все вокруг полно молоком, медом и нектаром, потому что жадность и стяжательство изгнаны навек, а новый король жаждет не золота и драгоценностей, а доблести и славы»[23]. Маунтджой не скупился на похвалы, утверждая, что молодой король станет тем правителем, который всегда будет питать страсть к «справедливости и честности». Принцу, столь щедро одаренному почти божественными способностями, суждено стать «спасителем» страны. Его царствование ознаменует начало нового Золотого века¹.

Однако не всем подобные перспективы казались убедительными. Посол Венецианской республики Пьеро Паскуалиго, удостоенный аудиенции Генриха VIII в самом начале его правления, обращает внимание на то, что новоиспеченный король наслаждается производимым им впечатлением. Прибыв в Ричмондский дворец к завтраку в день святого Георгия, Паскуалиго застал Генриха, когда тот в тяжелой бархатной мантии пурпурного цвета на подкладке из белого шелка и со шлейфом длиной четыре ярда[24] сидел, развалившись на золоченом троне, выставив напоказ регалии ордена Подвязки. «Его шею обвивала золотая нагрудная цепь, с которой свисал бриллиант размером с самый крупный грецкий орех, какой мне когда-либо доводилось видеть, а к нему была подвешена очень большая и очень красивая жемчужина круглой формы». Его пальцы были «сплошь унизаны драгоценными перстнями»².

Генрих постарался исправить некоторые ошибки своего отца, однако не смог полностью отказаться от его методов. Генрих VII на смертном одре поклялся простить долги тем, кто оказался на грани разорения из-за его налоговых притеснений. Его сын расширил королевскую милость, предложив всем, с кем обошлись несправедливо, заявить о себе и получить «беспристрастное отправление правосудия», на которое не могли повлиять богатые и власть имущие. Подданных призывали без опаски жаловаться на все случаи вымогательства и притеснений, которым они подвергались ранее, при этом их заверяли, что виновные будут сурово наказаны. Все эти заверения оказались пустыми обещаниями. Генрих простил долги некоторым пострадавшим от притеснений его отца, однако даже тем, кто получил полное освобождение от непомерных выплат, могли грозить новые штрафы. Так, например, герцог Бекингем, в котором Генрих всегда видел серьезную угрозу, поскольку тот открыто заявлял о своем наследственном праве на должность лорда верховного констебля Англии (высшая должность с почти королевскими полномочиями в чрезвычайных ситуациях), был освобожден от долгового обязательства в размере 400 фунтов, однако с него неправомерно взыскали свыше 7000 фунтов, и ему пришлось истратить 3500 фунтов на судебные издержки. Спустя четыре года герцог Бекингем одержит победу в суде, доказав свое право занимать должность констебля, однако Генрих так и не разрешит ему занять этот пост, сославшись на то, что эта должность «слишком высока и опасна»³.

Пожалуй, самым неожиданным и вместе с тем самым закономерным было импульсивное решение Генриха жениться на Екатерине Арагонской, при том, что он уже «был женат» на ней, а потом отказался от этого брака. Он уклончиво объяснял это решение то тем, что искренне любит ее, то тем, что выполняет предсмертную волю отца⁴. Будучи на шесть лет старше короля, Екатерина была далека от того идеала, который воплощала в себе мать Генриха, но с ней было спокойно и надежно, а самое главное – это был наиболее простой и быстрый способ обеспечить безопасность династии и трона. Он не прислушался к словам архиепископа Кентерберийского Уильяма Уорэма, предупреждавшего о том, что его официально зарегистрированный отказ от брачного договора может стать причиной, по которой папская булла, полученная его отцом с целью устранения препятствий для заключения брака с вдовой брата, не будет иметь достаточной юридической силы⁵.

В память об умершей матери Генрих назначил церемонию бракосочетания в часовне Елизаветы Йоркской – он надеялся хотя бы так ощутить ее присутствие. Все прошло очень скромно, гостей было немного. Терзался ли Генрих угрызениями совести от того, что женится на вдове своего брата? Даже если и так, он быстро избавился от них. Отец заставил его навсегда заучить суровые правила, которыми «должен» руководствоваться король: монархии и династии строятся не на одной лишь добродетели и хорошей репутации. В основе – всегда семьи, браки и рождение законных наследников и преемников. Только с появлением потомства король может говорить о сохранении династии. В Екатерине текла королевская кровь, она была рядом, об условиях ее приданого было решено уже давно, но утверждать, что она вскружила ему голову, учитывая, что он долгие месяцы и даже годы вообще не замечал ее, значило быть в плену иллюзий – так впервые проявилась способность Генриха обманывать себя всякий раз, когда это было нужно⁶.