Выбери любимый жанр

«Чувствую себя очень зыбко…» - Бунин Иван Алексеевич - Страница 17


Изменить размер шрифта:

17

– И ты неправ, и он неправ, и они неправы. Идите с Богом.

А нынешний Ветлугин всем говорит с ледяными глазами:

– Все вы черт знает что, и все идите к черту.

Недостаток ли это? Это большое несчастие, болезнь. Что будет с Ветлугиным? Надеюсь, что он изживет свою болезнь… Нет, далеко не все одинаково неправы. Нельзя стричь всех одинаковой машинкой под одну арестантскую “гребенку” (я не о “красных”, конечно, говорю – тех сам дьявол уже давно оболванил на каторжный лад)… Нужно, чтоб хоть иногда на ледяные глаза навертывались слезы…

Аминадо – человек иной формации. Но и его насквозь пропитала горечь, едкость – следы того, что пережили мы… “Пили мы Калинкинское пиво, говорит он, ездили на Воробьевы горы и, косясь на городовых, сладострастным шепотом декламировали:

«Им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни…»”

Дорогой ценой заплатили мы за диких уток, синих птиц, орлов, кречетов, соколов и воронов, чаек, а наипаче за буревестников! “Был, говорит он, —

Был мужик, а мы: «о, грации!»
Был навоз, а мы – в тимпан!
Так от мелодекламации
Погибают даже нации,
Как бурьян…”

Прошлое? “Декламировали, говорит он, —

Пили красное вино
И искали Незнакомок,
Возносились в облака,
Пережевывали стили…”

Потом:

“Жили, как свиньи, дрожали, как мыши,
Грызлись, как злые, голодные псы”, —

и все-таки не бросали прежних навыков – те из нас, конечно, которым Аминадо адресует свою “Писаную торбу”:

Я не могу желать от генералов,
Чтоб, каждый раз, в пороховом дыму,
Они республиканских идеалов
Являли прелести (кому и почему?).
Когда на смерть уходит полк казацкий,
Могу ль хотеть, чтоб каждый, на коне,
Припоминал, что думал Златовратский
О пользе просвещения в стране,
Чтоб даже лошадь ржала марсельезу,
В кавалерийскую атаку уносясь…

Настоящее? —

Псалмопевцы грядущей республики
И любимцы почтеннейшей публики,
Что ж, теперь вы довольны, не правда ли?
Только тише ходите по улицам,
Не болтайте в трамваях, в кондитерских,
Притворяйтесь бразильцами, чехами,
  Но – ни слова о том, что вы русские:
Ибо третьего дня иль четвертого
  Мы имели хоть призрак отечества
И за смутную тень полуострова
Нас терпели консьержки с консьержками.

А сегодня…

А сегодня: там, на родине —
Расстреливают щедро и жестоко,
Казнят за «ять» и воспевают труд,
Интеллигенция разучивает Блока
И пишет на машинке Ундервуд.

Здесь же, в Париже, —

Живем, скрипим да медленно седеем,
Плетемся переулками Пасси
И скоро совершенно обалдеем
От способов спасения Руси…
* * *
Тут мы можем жить и ждать,
Не бояться, не дрожать…
Тут жандарм с большим хвостом
И республика притом…
Здесь асфальт, а в нем газон
И на все есть свой резон…
Вишь, как в самое нутро
Ловко всажено метро,
Мчится, лязгает, грызет
И бастует – и везет…

Сегодня нам остается одно: “будем жить и будем ждать…” А чего же мы дождемся? Аминадо и насчет будущего улыбается очень едко и горько: опять, опять —

Вокруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик,
И вновь на линии Вапнярка – Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик,
И чье-то право обрести в борьбе
Конгресс Труда попробует в Одессе…
– Тогда, о Господи, возьми меня к Себе,
Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!

Правда, наряду с чисто сатирическими стихами в книжке Аминадо есть и другие, почти чуждые злобы дня, – много легких, нежных и прелестных (и по форме, и по чувству) строк:

Когда-то, говорит он, —

Пел рояль… Играли в фанты…
В зеркалах мелькали банты.

И убеждает самого себя:

Хорошо бы в море бросить
Всех, кто что-то проповедует…
Не ходить встречать Мессию
И его не рекламировать…
Не скулить о власти твердой
С жалким видом меланхолика,
Вообще, не шляться с мордой
Освежеванного кролика…

Но, повторяю, главное и в его книжке, поминутно озаряемой умом, тонким юмором, талантом, – едкий и холодный “дым без отечества”, дым нашего пепелища. Только Ветлугин больше приобвык (не слишком ли?) к этому дыму. Аминадо он ест глаза, иногда до слез.

Об Эйфелевой башне

Бедная, беззащитная Эйфелева башня! Как осквернена, обесчещена она – сколько всяческой мерзости уже приняла она из московского прекрасного далека! И вот опять: радио Горького о голоде…

– “Плодородные равнины России поражены неурожаем из-за засухи…”

Только ли “из-за засухи”, советский псалмопевец? А сотни тысяч десятин незапаханных, незасеянных? А ваш пресловутый “революционный порядок”, ваши “комбеды”, ваше “советское опытное хозяйство”, ваши “отобрания излишков”, ваши “реквизиции”, из-за коих мужики сгноили в земле миллионы пудов зерна, ваше натравливание “бедняков на кулаков”?

А всяческое каиново кровопролитие, уже четыре года вами учиняемое во славу “третьего интернационала”, а величайшее в мире ограбление, вами произведенное в России “на цели” этого самого “интернационала”, с которым, как поете вы, “воскреснет род людской”?

А то, что сказочные богатства русского народа и несметные частные имущества, вами украденные, все в лоск ухлопаны вами на ваших наемных убийц, на чекистов, на провокаторов, на рекламу, на пропаганду и вообще на всяческий подкуп, подкуп и подкуп?

А то, что миллионы самых крепких, молодых сил употребили вы как пушечное мясо, как “вооруженные силы” всё того же Интернационала?

А то, что у сотен тысяч мужиков не осталось благодаря вам ни самой паршивенькой лошаденки, ни самой завалящей сохи, ни обрывка веревки, ни обломка железа?

А то, что вы дотла разрушили все мосты и дороги, все паровозы и вагоны, сохранив из них только царские – для катанья господ Троцких на фронты и всяких Иоффе – с дипломатическими поручениями в качестве представителей “рабоче-крестьянской власти” да на европейские курорты для поправления здоровья?

17
Перейти на страницу:
Мир литературы