Самый красивый конь (с иллюстрациями) - Алмазов Борис Александрович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая

Раз в две недели Панама получает «хорошую встряску для массажа кишок», как говорит Денис Платонович, — на Карантине. Карантин был в прошлом довольно порядочным рысаком. От его спортивного прошлого осталось неудержимое стремление быть первым и невероятно крупная рысь, от которой у всадника глаза готовы выскочить на лоб. Ехать на нём — всё равно что скакать на взбесившемся паровозе.

— То ли дело у Бориса Степановича Конус, — мечтательно сказал как-то Панама Бычуну, когда они вместе шли с тренировки.

Мастера тренировались в той части манежа, куда на учебных лошадях лучше и не показываться. Там пофыркивали, мягко ступая точёными ногами, кровные красавцы. И всадники неуловимыми движениями заставляли выделывать их сложнейшие фигуры высшей школы. Плавно, как во сне, длинные гнедые тела взмывали над барьерами. Это был другой мир, прекрасный и недосягаемый.

— Наши-то не виноваты, что они такие, — ответил Бычун. — Надо любить их такими, какие они есть. И дурных, и хороших. Я так считаю.

— Ха! Любить. Вот меня Вермут так крупом в доннике придавил — думал, умру, — вспомнил Панама. — Вот его и люби.

— А ты знаешь, что Денис Платоныч Вермута на улице из телеги выпряг. Вермута возница поленом по голове бил. Вот он теперь людям и мстит. Люди сами виноваты.

— Плохо, что на этих лошадях сегодня один, а завтра другой. Они привыкнуть не успевают. Закрепили бы за каждым коня.

— Нельзя, — сказал Миша Бычун. — К одному привыкнешь — на другом ездить не сможешь, у нас ещё класс низкий. А так, конечно, хорошо иметь своего коня. Это друг. А у тебя есть друг?

— Был, — сказал Панама, — мы с ним рассорились. Понимаешь, тут всё тренировки да тренировки… Столбов его фамилия.

— Да, — задумчиво ответил Миша. — Нам дружить трудно… Но лучше всего с хорошей девчонкой дружить.

— Да ну их! — И Панама почему-то покраснел, ещё хорошо, что темно было на улице.

— Конечно, смотря какая девчонка, — сказал Миша. Я про хорошую говорю. Чтобы раз подружиться и на всю жизнь.

— Можно с мальчишкой дружить всю жизнь. Ещё и лучше даже.

— С девчонкой интереснее. Мальчишка — он такой же, как ты сам, а девчонка совсем-совсем другая. Девчонки, они смешные… А тебе какая-нибудь девчонка нравится?

— Не-а…

— Так как же ты живёшь? — Бычун даже остановился. — Это же скучно. А мне нравится. Только она в другом городе живёт, я туда на каникулы к бабушке ездил.

— А она кто?

— Как это кто?

— Ну, какая она?

— Хорошая! — твёрдо ответил Миша. — А что мне там сказали, что она с нахимовцем переписывается, так это врут от зависти, что она со мной дружит. Ну, мне в метро. Пока! — И он протянул жёсткую сухую ладонь.

Панама две остановки прошёл пешком. Всё думал. Накрапывал мелкий дождь. Шуршали по асфальту шинами троллейбусы, а Панама думал о Юле Фоминой.

Хорошо бы приехать к школе на коне. Только так, чтобы по всей форме. Алый сюртук, белые брюки, высокие сапоги и рубашка с кружевами. А конь чтобы был вороной, и белые подпруги, скромно и нарядно. Тогда бы она наконец увидела, что такое Пономарёв на самом деле. Он бы прошёл кружок по спортивной площадке коротким галопом, потом в центре свечку и прыжком через изгородь.

«Да. тогда бы она поняла, — вздохнул Панама. — А то и не замечает».

Он никому не рассказывал, что учится ездить верхом. На это было много причин. Ну, во-первых, это была не только его тайна, но и Бориса Степановича, тот ведь тоже никому ничего… А во-вторых, Панама хотел сразу всех удивить. Прийти в класс и сказать так небрежно:

«Завтра всесоюзные соревнования, кто хочет за меня поболеть — приходите, я билеты на проходной оставлю».

Все так и ахнут. А то всё «Панама, Панама», вот вам и будет «Панама»!

«Только когда это будет! — вернулся он с небес на землю. — Ещё и барьеры прыгать не начали, всё шаг да рысь. В других группах давно прыгают. А Денис Платонович одно знай кричит: „Ноги макаронные! Спина, пятка, подбородок, локоть…“ А то ещё: „Что зад, как пузырь, отставлен? Сесть под себя!“ — и шамбарьером».

Панама вздохнул: «Поделиться-то не с кем. Бычун так же мучается. Эх, вот Столбов был бы… Всё-таки друг». Хотя Столбов вряд ли понял бы Панаму. Он всё — «я» да «я». И болтает всё время, как радио.

А как Денис Платонович говорит: «Только тот настоящий конник, для кого „я“ интересно только после коня. Не будете чувствовать лошадь — никогда ездить не научитесь. А чувствует лошадь только тот, кто о ней постоянно думает».

Как он Спицына-то выгнал! У него лошадь стала в коридоре — сзади кричат: «Чего стал!» А Спицын коня тянул-тянул, а потом как даст ему ногой. Денис Платонович подходит и тихо так говорит: «Вон из манежа». Только Спицына и видели.

Панама уже много всего про лошадей знает. Недаром у них раз в неделю теория. Два часа сидит он в классе и, раскрыв рот, слушает удивительные истории о конях и всадниках. А Денис Платонович мастер рассказывать. Услышанное Панаму распирает, а вот поделиться не с кем. Он бы всё Юле Фоминой рассказал. И про его мучения она бы тоже всё поняла — ведь она спортсменка. Нет, Панама не стал бы жаловаться, а просто обидно: он так старается, ему так трудно, и никто об этом не знает. Родителям нельзя рассказывать, а то ещё, чего доброго, запретят в манеж ходить.

«Надо с Юлей подружиться», — решает Панама.

«Не надо было вчера телевизор смотреть!» — думает Панама.

Идёт второй урок, и его неудержимо тянет в сон. Учительница что-то объясняет у доски, стучит мел, доска быстро покрывается цифрами. Стоит Панаме посмотреть чуть подольше на них, как глаза у него начинают сами собой закрываться. «Квадратные скобки… Круглые скобки… Умножение и деление делаются прежде вычитания и сложения… Масти бывают: чубарая, каурая, вороная, гнедая, соловая. Чистокровные скаковые бывают в основном гнедые… При делении простой дроби знаменатель делителя пишется… Чтобы поднять лошадь в галоп с левой ноги, нужно сделать правое постановление, то есть повернуть голову коню поводом так, чтобы видеть правый глаз коня…»

Страшный удар в бок заставляет Панаму открыть глаза. Он сидит на полу рядом с партой, а все ребята просто умирают от смеха. Напрасно учительница стучит по столу ладонью. Класс развеселился! Ещё бы, не каждый день ученик на уроке засыпает и с парты падает!

Домой Панама несёт замечание в дневнике: «Сорвал урок математики. Рассеян. Стал хуже учиться». Дневник отец подписывает в субботу. Значит, попадёт только в субботу.

«Ой, — говорит сам себе Панама. — Сегодня среда — сегодня вольтижировка». И у него заранее начинают болеть мышцы рук и ног.

В манеже сначала идёт общая подготовка.

— Лечь! Встать! Лечь! Встать! Взять скакалки! Бегом со скакалками марш!

Панама машет скакалкой, и она то и дело захлёстывается у него на шее, того гляди, сам себя задушит.

— Сесть на корточки, «гусиным шагом» марш…

Панама кряхтит, ему кажется, что у него уже не то что ног, а вообще ничего до самой груди нет, что он уже превратился в бюст, памятник, который торчит на их улице ещё с дореволюционных времён…

Но самое страшное ещё впереди. Лафет — огромная вороная лошадь, на его широкой спине может уместиться вся группа мальчишек. Лафет бежит по кругу, а они один на другим должны вскакивать в седло.

Для Панамы вскочить на высокого — коня всё равно что вскочить на крышу идущего автобуса. Аспрыгнуть — всё равно что спрыгнуть с парашютной вышки.

— Бычун!

Ну, Мишка хоть куда запрыгнет. Вот он переминается на месте, вот побежал рядом с конём, вот своими тонкими жилистыми руками схватился за седло, раз — и уже едет…

— Пономарёв!

Панама тоже хочет сделать всё так же легко, как Бычун. Он переминается на месте, бежит и ударяется о бок коня.

— Вы что, мальчик, — кричит тренер, — забодать коня хотите? Ещё раз!

Панама переминается, быстро бежит, зажмурившись, прыгает — и попадает лбом в стенку! Не успел! Лошадь уже пробежала.

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая