Первомай (СИ) - Ромов Дмитрий - Страница 14

— А что я там приготовил? — поднял я брови.

— Ох, дошутишься ты у меня. Неси свой подарок скорее!

Ах, вот в чём дело! Подарок! Это что торт «Птичье молоко», интересно, или мимозы, которые я бабуле подарил? Мне вдруг очень сильно захотелось оказаться в своей однушке в Химках. Сесть за ноутбук, открыть материалы очередного дела и забыть нахрен обо всех этих приключениях. Но, похоже, пока это было невыполнимо.

Я зашёл в свою комнату. Подарок, блин, где подарок… И что же это может быть… Так… Кубки, грамоты, медали… Может, книга? Точно, книга — лучший подарок. А если эта Женя моя девушка? Ну… то есть девушка Сани Жарова? Книга, пожалуй, отпадает… Если это не «Декамерон» или не «Камасутра»… М-да…

Я пробежал взглядом по корешкам на книжной полке и… бинго, как говорится! Коробочка «Нина Ричи». Сто процентов она припасена именно для Жени. Хо-хо! Какой я красавчик. Я подошёл, отодвинул стекло и вытащил коробку с духами. Нераспечатанные. Значит точно для неё. Кто молодец? Я молодец!

Вернувшись, я с победным видом подошёл к красотке Жене и, вытащив руку из-за спины, подал ей коробку.

— Жень, поздравляю тебя с Восьмым марта.

— Ой… прелесть какая, — растаяла моя милая. — Саня, это же так дорого… Спасибо!!!

Она сделала шаг ко мне, поднялась на цыпочки и приблизила лицо. Я восхищённо смотрел на её нежную кожу, длинные ресницы и тонкие брови, прямой носик и румяные щёчки. И на её полные губки, вытянувшиеся, чтобы чмокнуть меня в щёку. Но пропустить такие губки я никак не мог, поэтому быстро повернулся, подставляя свои собственные грубые и жёсткие губы под поцелуй этой красавицы.

А не так уж здесь и плохо, ёлки-палки!

Женя коснулась моих губ губами и мгновенно залилась краской.

— Ну, Сашка, ну, озорник! — одобрительно и с облегчением рассмеялась бабушка. — Женечка, вот эти мимозы он ведь тоже для тебя принёс, я просто в воду поставила, чтобы они не завяли. Потом пойдёшь, не забудь взять с собой.

Мы уселись за стол и дальше всё пошло гораздо проще и легче. Бабушка умело модерировала разговор, задавая нашей гостье нужные вопросы. При этом успевала бегать на кухню и приносить блюдо за блюдом.

Это «Столичный», как ты любишь, без майонеза. Это холодец. Вот, хреновинку возьми, со свёклой. А это голубчики. Да ты посмотри, какие они крошечные! Ешь, не оговаривай! Ты сможешь! Давай, попробуй котлетку из лосося. Да, в яичке обвалянная. Пирожки, пирожки не забывай. Вот эти с капустой, а эти вот с печёнкой. Ещё ватрушки сейчас принесу.

Я подливал Советское шампанское Жене, а бабушке её собственную наливочку. Чёрно-белый телевизор изо всех сил поднимал нам настроение цирковой программой. Юрий Никулин носил бревно, а бабушка, разгорячившись, шутила, вспоминая забавные случаи из жизни, и отжигала не на шутку. Так что атмосфера установилась простая, дружеская и, как говорится, непринуждённая. И я, в конце концов, смог расслабиться. Но как только я расслабился, Женя начала собираться.

— Как⁈ — разволновалась бабушка. — А чай? Саша ведь «Птичье молоко» добыл.

— Ох, уж этот Саша, — усмехнулась Женя. — Мало того, что духи добыл французские, так ещё и птичье молоко нашёл. Если так пойдёт, он ещё и то, не знаю, что принесёт оттуда, не знаю откуда.

— Он такой, — с усмешкой подтвердил я.

— Не сердитесь, Клавдия Матвеевна, но торт я уже не осилю. Вы так меня накормили, что я едва дышу. Всё такое вкусное, просто невероятно! «Птичье молоко» уже не имеет никаких шансов.

— Значит, с собой возьмёшь! — не терпящим возражения тоном, заявила бабушка. — Я тебе сейчас соберу передачку. Поужинаешь дома.

— Да я неделю теперь есть не буду.

— Ой-й! — отмахнулась бабушка. — Может посидишь ещё? Неужели даже в праздник будешь работать?

— Да, хочу немного поработать, прежде чем усну.

— Ох, бедная ты, бедная. Ну, Саш, иди, одевайся, проводи, Женечку.

— Ба, ну разумеется, я провожу Женечку. Зачем ты мне напоминаешь?

— Ну, хорошо-хорошо, давай только вот это «ба» убери подальше из лексикона. Надо же, сроду ведь так не говорил.

Женя разморённо улыбалась. Она разомлела, раскраснелась и выглядела так, будто уснёт прямо сейчас. Но, когда мы вышли в мартовскую сырую прохладу, вмиг собралась, посерьёзнела, взяла меня под руку и какое-то время шла молча, выстукивая каблучками по мокрому асфальту. Я тоже молчал. Уже стемнело и после жаркой квартиры было знобко.

— Александр, — нарушила она тишину, останавливаясь и высвобождая руку.

— Чего так торжественно?

— Знаешь… Хочу сказать тебе важную вещь…

— Может, лучше не надо? — попробовал улыбнуться я, но она осталась серьёзной.

— Конечно же, надо, — кивнула Женя и прикусила губу.

Она сунула руки в карманы, повернулась и медленно пошла дальше.

— Понимаешь, какое дело, Саш… я не знаю, как тебе это объяснить-то… Но ты же и сам всё видишь и понимаешь. Эти подколки твои вечные… В общем, как в песне. Ты мне не снишься, я тебе тоже…

Мы вошли в прямоугольную арку проезда. Звуки здесь отзывались немного вибрирующим эхом.

— Погоди, Жень, какие подколки? — нахмурился я, печатая ставшие звонкими шаги. — Я ведь без задней мысли спросил.

Портить личную жизнь Саше Жарову в мои планы не входило. Да, честно говоря, в мои планы, кроме как срубить тридцатку за съёмку, вообще ничего не входило, а тут…

— Эта твоя постоянная ревность…

— Ревность?

— Ну, подозрительность, называй как хочешь. Зачем к словам цепляться, ты же понимаешь, о чём я говорю. Да, и признайся, ты ведь сам уже остыл. Зарылся в свои обиды и… Даже ни одного раза не позвонил мне. Возможности не было, да?

Ах, вот в чём дело…

— Да и вообще… Вся эта история с твоим распределением… Если бы ты хотел остаться рядом со мной…

В этот момент раздался громкий окрик:

— Жаров!

Мы как раз вышли из арки и оказались на «подворье» универсама «Ленинградский». Я обернулся на голос и увидел Зубатого. Это он кричал.

— Ты мне и нужен! Ну-ка, иди сюда!

Ну, блин! Рядом стоял ментовский бобик, и персонажи, высвеченные желтоватым уличным фонарём, были всё те же.

— Не могу сейчас, товарищ старший лейтенант, — бросил я. — Занят.

Нет, правда, не до него сейчас было. Сержант опять обыскивал того самого бича, что разговаривал со мной на лавочке у подъезда.

— Ничего, — зло ответил старлей, — я тебя ненадолго отвлеку.

Он сделал пару шагов нам навстречу и, приблизившись, помахал передо мной сотенными купюрами.

— Дипломат, говоришь? А может, кожаный портфель коричневого цвета?

Японский городовой! Какого хрена!

— Эй, — окликнул он бича. — Этот тебе деньги подарил?

— Этот, — мгновенно подтвердил бич. — Я же никогда не вру, все знают…

Вот и делай людям добро…

— Игнатюк, — кивнул старлей сержанту. — Давай-ка их всех в машину. И бабу тоже!

— Что вы себе позволяете⁈ — возмущённо воскликнула Женя, подлетевшему к ней сержанту.

— Давай-давай, жертва похищения, — проскрежетал тот, хватая её за руки.

— Старлей, ты сейчас нарываешься, — пытаясь сохранять спокойствие, отчеканил я. — Очень сильно нарываешься!

— Что⁈ — мгновенно вскипел старший лейтенант Зубатый, и глаза его блеснули злобой. — Ты, щенок! Я тебя засажу к херам!

— На служебное расследование!

— Что⁈

— Нарываешься на служебное расследование, старлей. Бабки преступные хочешь прикарманить. Это разве твоё дело похищения расследовать? Напомни, твоя задача какая?

— Кого ты слушаешь, Боря! — недовольно проговорил сержант. — Увезём их к Антохе, и там разберёмся.

— Или с вами разберутся, — усмехнулся я. — А вдруг деньги меченые?

Усмехнулся, но далось мне это непросто. Сердце так стучало, что на всю округу, наверное, слышно было. Главное было не сесть к ним в машину! Особенно с Женей.

— Рапорт уже на столе у Богданова.

— У кого?

— У замначальника главного управления кадров. Не слыхал про такого? Услышишь ещё. Так что усугублять не советую.