Страсти по Фоме. Книга 1 (СИ) - Осипов Сергей - Страница 2

Перед тем как свет совсем померк в его глазах, словно кто-то шепнул ему на ухо: «здравствуй, парашенька!..» — и прочитал медленный длинный стих о судах черных неправдой черной, под который Фомин отплыл туда, где (продолжал голос): «за все, за всякие страданья, за всякий попранный закон… пред Богом Благости и Сил, молитесь плача и рыдая, чтоб Он простил, чтоб Он простил!»

Очнувшись, он медленно приходил в себя, не узнавая обстановку. Потом до него дошло, где он — вспомнилось все тем же безнадежным холодком.

За зарешеченным окном уже снова было солнце, он пролежал на какой-то попоне на полу весь вечер и ночь. Но сил подняться не было, особенно после того, как он вспомнил предшествующие обстоятельства. Несмотря ни на что, а может, благодаря утру и солнцу, Фома отказывался верить в происходящее с ним. Этого не может быть!

— Да нет, чушь какая-то, это ошибка! — бормотал он, стараясь себя успокоить. — Все прояснится — все!..

С этими словами он попытался встать.

— Ну что, попался, рыцарь Белого ключа? — услышал он чей-то голос. — Уже утро, скоро за тобой придут!

Ну, сейчас начнется, понял Фомин, вспомнив подростковые рассказы о тюрьме: полотенце под ноги бросят, место у параши определят… да он и так недалеко от нее отполз. Но присмотревшись в бьющем свете зарешеченного окна, он обнаружил в камере только одного человека, хотя, судя по нарам, должно было быть не менее восьми. Человек сидел в позе лотоса на ближних к нему нарах и курил. Неувязки продолжались.

— Сколько раз я тебе говорил: не будет тебе здесь покоя, надо уходить, — так нет, все чего-то ждешь!..

Фомин оторопело смотрел на незнакомца.

— А вы кто? — спросил он, заранее предчувствуя, что ничего хорошего не услышит.

Так и оказалось.

— Ты, конечно, ничего не помнишь, — проговорил незнакомец.

Фомин кивнул, хотя это был не вопрос, а утверждение.

— Хорошо устроился!.. А мне каждый раз приходится рассказывать тебе одну и ту же историю, выслушивать от тебя что-нибудь оскорбительное, так как ты мне никогда не веришь, а потом вытаскивать тебя, помимо твоей воли, из всех этих передряг…

Незнакомец замолчал, затягиваясь, и Фомин осмелился:

— Мы знакомы?

— Еще как!

— А вам я что сделал?

— Ты мне сильно разнообразил жизнь. Я уже в надцатый раз прихожу за тобой и каждый раз объясняю, кто ты и откуда, и в каждый раз ты принимаешь меня за сумасшедшего со всеми вытекающими из этого последствиями. Куда ты меня только не посылал!.. Сейчас мы, слава бару, в тюрьме, а в тюрьме, как ты знаешь, сумасшедших не держат.

Фомин в последнем утверждении сильно сомневался, вернее, был абсолютно уверен, что он в камере с сумасшедшим. Еще не хватало!.. Ко всему прочему добавилась новая беда. Теперь он смотрел на говорящего во все глаза.

Незнакомец небрежным щелчком, не глядя, выбросил сигарету. Та, пролетев через всю камеру, попала точно в парашу и зашипела, потухая в воде. «Мастер! — уважительно подумал Фомин. — Может и не совсем бзданутый, такая точность!» Впрочем, он знал одного безумца, с закрытыми глазами собирающего «москвичи», правда, там все такие, так же как и машины, выходящие из-под их рук…

— Но мы не будем это обсуждать, — услышал он голос, — потому что сейчас тебя вызовут, заставят признаться во всех тяжких и зачитают обвинение. Ты расстроишься и наделаешь глупостей, и помочь тебе будет уже гораздо труднее.

— Помочь?.. — Фомину показалось, что он ослышался.

Как можно здесь помочь? Утопленник утопленнику? Он смеется!..

— Чем?

— Ты хочешь выбраться отсюда?

— Отсюда?.. Как? — вырвалось горьким смехом у него при виде голых стен и решеток заведения, в котором он очутился.

— Это неважно! Я тебе потом все объясню. Так хочешь или нет?

— А за побег добавят, да?

— К чему добавят? У тебя еще и срока нет, шпана необразованная!.. По мозгам только дадут, если поймают, — сказал незнакомец. — Но нас они не поймают!

Была какая-то легкомысленная уверенность во всем, что он говорил. Вроде говорит как нормальный, а создается впечатление легкого бзика. «А вдруг?» — вспыхнула сумасшедшая надежда у Фомы, но вслух он сказал совсем другое, благоразумное:

— А потом всю жизнь бегать, да?

— Лучше, конечно, честно отмотать срок за то, чего не делал! — язвительно заметил незнакомец.

Фомин, наконец, рассмотрел его в скромном камерном освещении. Длинное бледное лицо, выражение неземной скуки от всего происходящего и сухой блеск в глазах. Ничем не примечательный человек и по виду не рецидивист, а вот поди ж ты — побег готовит!

— Как они меня посадят, если я не сознаюсь? — осмелел он.

— Ты сознаешься! — уверил его с усмешкой незнакомец. — Лейтенанту вчера было некогда: день рождения подружки. А сегодня он будет с похмелья и на тебя наденут полиэтиленовый пакет, а руки и ноги завяжут узлом на спине. Это называется конверт маме дорогой… а твои почки будут отмокать в собственной крови и моче. Сам попросишь бумагу и карандаш…

Фомин открыл рот, но ничего не сказал. Примерно то же самое писали в газетах, но не про него — других. Господи, как все рядом, близко!

— Убравшись же отсюда, мы найдем твою пропажу, — продолжал сокамерник. — Он же, кстати, и подтвердит, что погром устроил не ты.

— А вы откуда знаете?

— Знаю и все!

— А где он?

— Кто? Бармен?.. Да тут, недалеко.

— Так давайте скажем!

— Милиция, к сожалению, его не сможет найти.

— Почему? — опять удивился Фомин.

— Долго объяснять! — сказал незнакомец. — Слышишь шаги?.. Это за тобой. Хочешь уйти вместе со мной? Или будешь мотать срок, урка ты нерешительная?..

Фомин заколебался.

— А как? — в отчаянии спросил он, еще раз оглядывая камеру.

В ответ услышал совсем несуразное, как из детства:

— Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу, Монте-Кристо!.. Да сядь ты!..

Незнакомец силой усадил его на нары рядом с собой.

— Ну!.. — Он требовательно посмотрел на Фомина.

Дичь какая-то! Фомин, может быть и не закрыл бы глаза, но шаги были уже у самой двери. Послышалось звяканье ключей в связке. Действительно сюда!

— Ну, хорошо! — сдался он, и с выражением человека, который знает, что его обманывают, но подчиняется обстоятельствам, закрыл глаза, ожидая хохота или удара, или того и другого вместе.

Вместо этого услышал, как его сокамерник сказал совершенно непонятное:

— Сейчас он откроет, она и сработает!

— Что сработает?.. — Глаза Фомина сами открылись широко и испуганно.

— Не бойся, я же рядом! — успокоил его незнакомец, и начал считать, но почему-то по-немецки:

— Айн, цвай, драй… сейчас, — предупредил он.

Фомин во все глаза смотрел на него…

— Какой только ерунды я с тобой не придумывал! И в окно, и в воду, и под поезд даже!.. Теперь вот фейерверк будет!.. — Он взглянул на Фомина и увидел его глаза. — Закрой!.. Вышибет! — посоветовал он.

Фомин не бросился от него к чертовой матери только потому, что этот тип был между ним и дверью, а значит, если что-то там и взорвется, то первый пострадает сам незнакомец. И он послушно последовал совету сокамерника, но на всякий случай крепко схватился за него.

Заскрежетала дверь.

— Фомин! — раздался голос.

Помедлив секунду, Фомин разочарованно открыл глаза. Несмотря ни на что, даже на дурацкий счет по-немецки, он все-таки надеялся, слишком отчаянное у него было положение. Камера враждебно смотрела на него открытой дверью.

Он укоризненно посмотрел на незнакомца, тот пожал плечами.

— Фомин! — рявкнуло из коридора. — Ты что не слышишь, твою мать?! На выход!..

И хотя это была совсем не его мать, Фомин встал потерянно, запнулся о ногу незнакомца, схватился за него и тут на него обрушился потолок…

— Как вам это удалось?..

Он сидел на скамеечке на Тверском бульваре. Под ногами сновали вездесущие голуби и осторожные воробьи. С обеих сторон бульвара с шумом проносились машины. Пахло свежим хлебом и выхлопными газами.