(не) Обручённые (СИ) - Снегова Анна - Страница 48

Нам некуда спешить.

У нас впереди ещё целая ночь.

Одна-единственная ночь.

Поверь, моё сокровище. Я очень хотел бы ошибаться. Но меня наотмашь бьёт в солнечное сплетение предчувствием. Что эта ночь будет последней. Не могу понять, откуда взялся этот леденящий страх. Может, я ошибаюсь, и просто привык воспринимать каждую нашу ночь, как последнюю, ведь всегда был миллион причин, почему ты можешь не вернуться ко мне снова.

Но что-то подсказывает. В этот раз так и будет. Следующей ночью ты уже не вернёшься ко мне.

Последняя ночь. Пусть она длится так же долго, как длится время. Как будто кто-то невидимый увидел нас и решил остановить движение солнца и луны по небу. Чтобы подарить нам хотя бы еще один час вместе.

Я не так наивен, чтобы верить, как ты, что твой брат будет достаточно милостив, чтобы отпустить меня, если узнает о ребёнке. Скорее моя голова полетит с плеч в тот же самый день.

Но твёрдо уверен в одном – он никогда не тронет и пальцем свою обожаемую младшую сестрёнку. Так что если это цена за то, чтобы провести ночь с тобой – и оставить тебе свою частицу… я готов заплатить.

Как сильно все изменилось с тех пор, как ты появилась здесь, моя Мэг.

Как сильно изменилась цена – и то, что я хочу купить за эту цену.

Тогда я собирался обмануть тебя, чтобы с твоей помощью получить свободу.

Теперь… Больше всего на свете, больше жизни сейчас мне хочется возродится снова – в нашем с тобой ребёнке, Мэг.

А ты расскажешь нашему сыну мою историю не так, как это в учебниках, сердце моё. Я это знаю.

…Я хотел быть нежным с ней в её первый раз.

Я правда пытался.

Но очень скоро полностью потерял контроль. Как это всегда бывало с нею рядом.

Я видел, что ей больно. Я был в самое сердце сражён тем, как доверчиво и покорно она принимала от меня эту боль. Ведь в любую минуту моя маленькая колдунья могла просто уйти. Но она оставалась со мной.

И принимала всю мою ярость и голод.

Всю злость и ожесточённость, что накопились за десять лет моего смертельного одиночества.

До синяков, которые наверняка останутся на её нежном теле от моих пальцев.

Я пытался сказать ей без слов, как много значит для меня её жертва.

Я пытался губами написать на её теле клятву в том, что как бы ни сложилось дальше, она – лучшее, что случилось в моей жизни.

Она широко распахивала свои огромные глаза и смотрела куда-то мимо меня, смотрела в себя, прислушиваясь к тому, что происходит сейчас с ней. В ней. И я был заворожен этим зрелищем.

Я же мог смотреть только на неё.

Поэтому я не пропустил тот момент, когда для неё к боли стало примешиваться наслаждение. Такое же пряное, острое и опасное, как то, что чувствовал я сейчас. И мы стали делить эту горькую сладость на двоих.

Надеюсь, музыка её стонов и хриплых вскриков останется в моих ушах навечно и заглушит голос проклятой Темноты.

Теперь ты тоже знаешь, как можно терять контроль, - да, моя Мэг?

Когда ты впиваешься тонкими пальцами мне в спину, когда царапаешь кожу до крови, когда твои стройные ноги обвивают мои бёдра – так, будто боишься выпустить меня хотя бы на секунду из своих объятий – о чём ты думаешь?

Неужели тоже предчувствуешь, что для нас есть только одна эта ночь?

За которую я трижды делаю тебя своей.

Потому что тоже не могу выпустить из рук ни на миг.

Я хотел бы остановить движение солнца на небосводе.

Я хотел бы убить его, чтобы кроваво-алый рассвет никогда не наступал.

Я хотел бы, чтобы наша последняя ночь длилась вечно.

Медленно-медленно выплываю из забытья.

Безумно не хочется. Поэтому всеми силами стараюсь задержаться где-то на границе сна и бодрствования.

Вокруг – непроницаемая тьма. Под моей щекой размеренно и гулко бьётся чужое сердце.

В сильных руках держащего меня мужчины мне спокойно, будто в колыбели.

По его дыханию угадываю, что не спит. Почему-то кажется, что вообще сегодня так и не спал. Чтобы не терять ни единой драгоценной минуты вместе.

А я…

Впервые в жизни я понимаю, что совершенно потерялась во времени.

- М-м-м-м… Бас… уже утро скоро? Или пока глубокая ночь?

- А ты как думаешь?

Даже в темноте чувствую, что он улыбается. А у меня внутри светит собственное солнце – моё огромное, всепоглощающее счастье. Поэтому мне хочется улыбаться тоже.

- Ну, не зна-а-а-аю… ты меня столько раз будил за ночь, что мой внутренний будильник совсем сбился!

- Прости, - усмехается Бастиан. И не слышно, чтоб раскаивался хоть на каплю.

Потягиваюсь кошечкой, изгибаюсь…царапаю грудью твёрдую мужскую… и тут очень ярко и наглядно ощущаю, что нарываюсь на четвёртый заход.

Задумываюсь ровно на секунду. А потом…

- Мур-р-р!..

Льну снова и потираюсь щекой об его плечо.

Бастиан вздыхает.

- Сокровище моё, уже почти рассвет. Нельзя рисковать. Не то голову потеряем с тобой, и только представь тогда…

- Хорошо-хорошо, я поняла! Встаю, - тоже вздыхаю я и усаживаюсь вертикально. Чтобы тут же охнуть и плюхнуться обратно.

- Что такое? – обеспокоенно переспрашивает Бас.

- Сидеть… как-то… не очень… - смутившись до ужаса, я ныряю с головой под колкое шерстяное одеяло.

Между ног ноет и тянет так, что пожалуй, если вдуматься, то и лежать мне тоже не очень.

- Прости, - снова повторяет Бастиан. И ровно с таким же процентом раскаяния.

А потом ныряет ко мне под одеяло.

- Ай-яй! – взвизгиваю, потому что его отросшая щетина царапает мне щекотно живот.

- Не дёргайся. Раны положено зализывать.

- Бас, нет… о, мой бог… но…

- Полчаса до рассвета у нас ещё есть.

Как странно течёт время.

Иногда годы пролетают в один миг.

Но иногда полчаса растягиваются в целую вечность.

***

А потом я кое-как на дрожащих ногах добираюсь до стола и зажигаю последний огарок свечи.

А потом Бастиан, едва прикрытый краешком одеяла, подперев рукой голову и щурясь, словно довольный кот, рассматривает меня, пока я судорожно пытаюсь впрыгнуть поскорее в платье.

А потом он встаёт меня провожать, и до нас доходит, что мы забыли об одной немаловажной детали, которая может погубить всю нашу конспирацию на корню – простыни!!! Мы переглядываемся, и я краснею до корней волос. Если кто-то увидит у него в камеретакиепростыни, решит, что тут ночью как минимум кого-то прирезали.

Поэтому я кое-как сгребаю их в узел и забираю с собой. А заодно подхватываю с пола испорченную напрочь белую рубашку Бастиана, которую он ночью мочил водой из кувшина, чтобы вытереть меня. Сама я и пальцем не могла пошевелить.

Потом – ещё один прыжок обратно в камеру, я притаскиваю ему свою простыню, наскоро сдёрнутую с собственной постели. Я-то ничего, своим служанкам навру, что лунные дни невовремя пришли.

Потом мы с ним целуемся до тех пор, пока не потрескаются губы.

- Мэг, пора.

Я всхлипываю и висну у него на шее.

Шаги где-то далеко. Я их уже слышу.

- Мэг…

Пытается отодрать меня от себя, но я только крепче сжимаю руки у него на шее и отчаянно качаю головой.

- Мэгги, сердце моё, счастье моё, это же ненадолго! Малышка моя, девочка моя, так надо, ты должна! На один всего день, ты же вернёшься следующей ночью, ну потерпи, ну всё, всё…

Он врёт.

Он мне врёт.

Я же слышу.

Он не верит сам в то, что сейчас говорит! И мне хочется реветь навзрыд, как маленькому ребёнку, которому очень и очень страшно. А в этот самый момент мне становится так страшно, что почва уходит из-под ног.

В конце концов, голос предаёт его и срывается. Бастиан обречённо умолкает.

Я не знаю, где нашла силы оставить его и уйти. В двери уже звенели ключи. Мне подумалось – пусть бы увидели! Ничего не могло быть для меня в тот миг страшнее, чем разжать руки.