Давай попробуем любить (СИ) - Солнцева Зарина - Страница 44

Приподнял он одну бровь на гладком лбу, и я поспешила отрицательно помотать головой.

— Нет.

Больше он не задавал вопросов, а смотрел в кучу пепла в камине, мелкими глотками опустошая бокал.

Я же неосознанно вертела головой, пытаясь без особых резких движений увидеть побольше.

— Не ищи взглядом, его здесь нет. По крайней мере днём.

Сердце сжалось в груди и резко упало в ногах.

— И где же он днём?

Язык действовал быстрее мозга, и я не успела его прикусить. Поджав губы, я спешно добавила:

— Я о Бельяре.

— А я о Садэре. — парировал невозмутимо змей, протянувшись к стеклянному графину с красивой птицей на боку, достав колпачок из горлышка, он покрутил его в руках, а потом поставил на место.

— Давина, ты знаешь, какое самое страшное наказание на свете?

Я отрицательно помотала головой и осторожно спросила:

— Какое?

— Лишиться той, что затмило солнце. Той, что ходит под рукой с лунным светом и освещает путь ночью. Той, что заставила быть лучше. Той, что научила быть счастливым. И знать, что ты отдал ей сердце, а её нет. Уже нет.

Глубокая трагедия в его тоне заставила меня съежиться от холода и одиночества. Было чувство, что он говорил про себя, и от этого становилось жалко этого сильного и хорошего наага.

— Садэр чуть не потерял тебя. И теперь наказывает сам себя.

Я застыла на месте, медленно поднимая на него глаза.

— Как?

— Разыскивая свою смерть, — усмехнулся краем губ мужчина. — Но пока что, к глубокому сожалению тех, кто пытался осуществить мечту шаада, его слишком хорошо обучили воевать и уж тем более убивать. Так что ему придётся ещё немного повозиться.

" Не осуждайте влюблённых.

Ведь им свойственно ошибаться,

Не осуждайте влюблённых.

Потому что, легко влюбляется,

А любить оказывается — сложно

Но не осуждайте влюблённых!

Любовь — это возможно!"

— Пришёл..

Меланхоличный голос Фаарата звучал устало и с лёгким оттенком обречённости. Друг хмуро посмотрел на кровавые вперемешку с грязью следы, оставленные моими сапогами на гладком деревянном полу, и покачал головой, оставляя мой внешний вид без комментариев.

Не обращая на него внимания, я бросил ремень с кинжалами и меч у камина и стянул через голову пропитанную насквозь моим потом и чужой кровью рубашку.

Бросив её на пол, я тихо застонал, мышцы ныли и болели. И это ощущение назойливо давило на нервы. Хотелось зарычать от раздражения, ведь кожа зудела от тонкой корочки засохшей крови и грязи. Как и от порезов.

— Ополоснись в купальне, я за лекарствами.

Услышал я наага, который совсем бесшумно удалился на второй этаж. Для него эта картина была не в новинку.

На нетвёрдых ногах я побрёл в сторону купальни, даже не поднимая головы. За последние пару недель этот маршрут был мне хорошо знаком, как и невыносимое желание побыстрее избавиться от этой тянущейся, острой боли в груди и ненависти к самому себе.

Я дошёл до той точки, когда душевная боль давно заглушила физическую, когда хочется орать от того, что посмел сделать, но голос просто не поддаётся мне.

Я слышал на периферии мозга голоса друзей, их просьбы, слова утешения. Даже приказной тон командира в попытках встряхнуть меня, но ничего не получилось. Я застрял в этом болоте, и мне уже не выбраться отсюда самому.

Никому меня отсюда не достать, никому…

Раздеваюсь полностью и опускаюсь в большую каменную лохань с тёплой водой. Я знаю, что Аникей дал приказ прислуге сразу с закатом заполнить чаны и резервуары с горячей водой для всех бойцов, но именно эту лохань — лично для меня.

Но я бы хотел, чтобы вода была ледяной, чтобы она резала сознание, колола словно тысячу маленьких игл тело, скручивала мышцы и доставала до самых костей.

Я как будто пьян. Только не эйфория меня сейчас разрывает на миллионы кусочков, а горечь от сделанных ошибок.

Но вода, что бы там ни было, расслабляет. Обнимает, убаюкивает и уносит в мир иллюзии. Где я вижу её и чувствую её.

Мне мерещится сладкий голос, слегка хриплый, с мягким тембром, который успокаивает даже лесных зверей. Голос, который я не слышал уже, кажется, целую вечность.

Голос, который иссяк из-за меня, замолк в отчаянном крике и просьбе быть услышанной.

Я почти ощущаю нежность шелковистой кожи, к которой так хотелось прикасаться и ласкать. И на которой расцвели синие и бордовые уродливые цветы насилия, оставленные моими руками.

Я почти забываю блеск её серых глаз. Таких бездонных, как грозовое небо, ценных, как серебристая шаль луны, и уникальных, как и сама их обладательница.

Как жить дальше…

Об этом я не думал, потому что отпустить её после содеянного было правильно, но смертельно для меня. А держать возле себя и причинить тем самым боль — просто вечное мучение.

Радовало одно: пока Давина ещё приходила в себя после ожогов от магического отката. И будь я проклят, но глубоко внутри был рад, что у людей так медленно идёт процесс регенерации. Пускай это всего лишь краткое мгновение, и тем не менее я обманываю себя, лишь бы урвать кусочек времени и быть рядом с ней.

Мне мерещится аромат ночных фиалок, и я просыпаюсь от лёгкой дремы, уже находясь под толщей воды. Тело, пользуясь многолетней реакцией, которая передаётся каждому шааду от отца не иначе, быстро тянется вверх к желанному кислороду.

Тяжело дыша, я с силой бью по воде руками и сглатываю ругательства.

Горло першит, и мышцы снова ломит от усталости, но я хватаюсь пальцами за каменные бортики и выбираюсь из лохани, оставляя за собой лужу воды, что стекает с тела вниз. Я нервно вытираюсь полотенцем и натягиваю штаны, выхожу через другую дверь.

В небольшой комнате шторы задернуты, ибо за окном сейчас глубокая ночь. Большинство прислуги уже спят, но на столе я краем глаза замечаю что-то из еды и чистую одежду на кровати.

Игнорируя увиденное, я присаживаюсь на край большой кровати, нервно проводя руками по мокрым волосам, ощущая, как с них на плечах капают маленькие капельки воды.

Нерешительность.

Мысли опять меня разрывают на куски, и я мучаюсь от невыносимого желания увидеть её всего лишь на мгновение. Вдохнуть аромат тела. Услышать медленное сердцебиение.

Но с другой стороны, запрещаю себе думать об этом. Призываю всё самообладание, чтобы справиться с этой тягой и снова не навредить.

Я понимаю, что не один в комнате, лишь когда жилистые пальцы змея наносят на поврежденную плоть на спине свою мазь на травах.

Лекарство действует неплохо, но очень сильно раздражает кожу, причиняя боль. Физическую боль, от которой нельзя отмахнуться. И только сейчас, когда он взялся меня лечить, до меня доходит, что кровь на одежде была не только пришлых, но, кажется, и моей.

Это слегка отрезвляет, и я наконец-то спрашиваю нага, занятого моими ранами, так и не разворачиваясь лицом к нему.

— Как она?

И все тело напрягается в ожидании вспышки боли, потому что я не смогу выдержать ещё раз, увидев её при смерти. Не слышать биение её сердца — моя погибель.

— Не ест.

Чуть недовольно бросает змей, заканчивая со спиной и переходя на грудь и руки.

Я сам того не замечая поджимаю губы. И аккуратно интересуюсь.

— Не может или не хочет?

— Она вообще ничего не хочет. — Фыркает он и демонстративно смотрит на меня, туго накладывая повязку. — Лечиться не хочет, есть не хочет, говорить не хочет. Вы как два сапога пара.

Язвительные реплики друга остаются позади, когда я замираю напротив её двери.

Каждую ночь я клялся, что не приду. Что не потревожу, и каждый раз, не в состоянии себя контролировать, оказываюсь здесь.

Аккуратно хватаюсь за металлическую ручку и толкаю вперёд, проходя в полумрак комнаты.

На средней кровати виднеется комок, укрытый одеялом. Она так сильно съежилась, что кровать кажется просто гигантской по сравнению с этой маленькой девочкой, которой не посчастливилось встретить на своём пути такую сволочь, как я.