Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/57
- Следующая
– Ясно... – Константин Дмитриевич кивнул головой и, помолчав, вздохнул. – Ну и что это нам дает, кроме того, что мы теперь знаем, что этот котяра напал на киллера и у того наверняка расцарапаны и по сей день руки? Чтобы это доказать, на киллера еще выйти надо, увидеть эти самые его ручонки...
– Думаю, что этот сукин сын не только поцарапан, но и покусан, коли, чтобы избавиться от кота, поневоле ввалился в прихожую... Думаю, тут-то он и уронил ствол, иначе пристрелил бы ни в чем не повинную животину...
В дверь кабинета негромко постучали, и Меркулов, слегка пожав плечами, поднялся.
– Что ж... Ясность даже в такой мелочи не помешает, но по большому счету ничего это нам, Саня, не дает... Ладно, зайдешь ко мне, когда освободишься! К тебе, похоже, твой визитер явился... Ты уж с ним потактичнее, ладно? И так на мужика столько бед свалилось... – и покачав головой, добавил: – Если это как-то отразится на его голосе, будет настоящая трагедия... И не смотри на меня так! Таких, как Строганов, в мире – в мире! – не больше десятка найдется!..
Генеральная прокуратура, казалось, задалась целью с каждый визитом сюда удивлять Юрия Строганова все больше. Грузный, начальственного вида господин в мундире с кучей нашивок, с которым он столкнулся в дверях кабинета Турецкого, вместо того чтобы, как это водится у важных шишек, проплыть мимо, самым почтительнейшим образом отступил назад, пропуская Строганова, а в глазах этого туза промелькнуло что-то, напоминавшее то ли восторг, то ли просто восхищение...
Посмотрев на закрывшуюся за этим господином дверь, Строганов перевел взгляд на Турецкого и обнаружил, что тот едва сдерживается, чтобы не расхохотаться...
– П-присаживайтесь, Юрий Валерьевич, – сдавленно произнес он, – я вижу, вы чем-то удивлены... Не удивляйтесь, наш заместитель генерального прокурора – ваш преданный поклонник... Можно сказать, вам здорово повезло!
Строганов хлопнул глазами и не нашел что ответить. А покойный Марио утверждал, что опера в России потеряла былую популярность. Как же потеряла, если даже в таком учреждении и на таком уровне не вывелись ее почитатели?!
– Удивляюсь, как он удержался, чтобы не попросить у вас автограф! – Турецкий наконец расхохотался, и Юрий невольно улыбнулся за компанию.
– Я тронут, – нашелся он наконец.
– Да уж... – неопределенно пробормотал Сан Борисович и тут же сменил тон: – Ну ладно, будем считать лирическое отступление законченным, перейдем к делу.
И, нажав кнопку селектора, наклонился над его микрофоном:
– Померанцева ко мне, пожалуйста...
Спустя несколько минут обстановка в кабинете уже совсем не напоминала игривую. Вопросы на этот раз Юрию задавал сам Турецкий, а Померанцев вел протокол где-то за спиной певца.
– Сегодня, – произнес Александр Борисович, – я хотел бы услышать от вас, Юрий Валерьевич, все о той ночи... Все, что вы помните, начиная с того момента, как договорились с Краевой о своем визите...
– Да... Да, конечно. – Строганов помрачнел. Было видно, что предстоящий разговор для него не просто труден – почти непереносим... Дело не только в самом убийстве, но и в реакции на него Юрия, которая оказалась, мягко говоря, не самой достойной...
Сейчас ему предстояло собрать все мужество, чтобы назвать вещи своими именами...
– Прежде всего, – голос Строганова слегка сел, – мы с Машей об этой встрече не договаривались, мы с ней вечером поссорились из-за какой-то мелочи...
– Из-за какой именно?
Юрий опустил глаза, вздохнул и продолжил:
– Глупо вышло... Я вообще-то не ревнивый, тем более к прошлому. Но тут мне показалось... Словом, она выразила недовольство тем, что дела с зарубежными поездками продвигаются медленнее, чем хотелось бы. И сказала, что у нее есть один близкий знакомый, который, если она попросит, сделает для нее все, и что он мог бы помочь – конечно, если я согласен... Маша так это сказала, что мне не понравилось – насчет близкого знакомства, я спросил, кто это такой, она не стала отвечать, ну и поссорились... Вечером после репетиции она уехала одна на такси. А я просто не мог ехать домой, мысли всякие в голову лезли... Просто катался какое-то время по городу... Я был страшно расстроен, потому что этот день... вечер... был традиционно днем нашего свидания...
– Постоянно?
– Да, уже не первый год... Я тогда еще, если поймете, надеялся, что жена с сыном одумается и вернется... очень скучал по сыну. И не хотел афишировать наши с Машей отношения. Тем более что так сложилось еще при жене – я имею в виду пятницу как день свидания.
– Понятно, – кивнул Турецкий. – И, надо полагать, встречались вы тоже всегда в одно и то же время?
– После спектакля Маша уезжала одна, спустя какое-то время я отправлялся следом.
– Какое время?
– Ну... минут, наверное, двадцать, может, немного больше...
– Давайте посчитаем, – прервал его Турецкий, – это может оказаться важным... Итак, насколько понимаю, спектакль завершался в одиннадцать?
– Да, по пятницам – в одиннадцать. Потому что короткий рабочий день, можно было начинать его пораньше, но позже, чем в выходные...
– Хорошо, – кивнул Александр Борисович. – Плюс полчаса вы выжидали, плюс на дорогу... Сколько?
– Ровно сорок две минуты, – вздохнул с тоской Строганов.
– Итого получается, что к дому Краевой вы добирались где-то в десять – пятнадцать минут первого... Верно?
Юрий молча кивнул.
– А она? Она соответственно на полчаса – сорок минут раньше вас, то есть где-то около полуночи Краева была уже дома, – утвердительно сказал Турецкий. – Валерий, что там говорит судмедэксперт о времени наступления смерти?..
– От двадцати трех вечера до трех утра, – моментально отозвался Померанцев.
– Годится, – кивнул Александр Борисович и снова обратился к Строганову: – Продолжайте...
– Ну в ту пятницу я, как уже говорил, катался по городу, пока не решил поехать к Маше, несмотря на поздний час. Я понял, что не могу не помириться с ней, собирался извиниться...
– В котором часу вы подъехали к ее дому?
– Вот тут я вам вряд ли помогу, – невесело покачал головой Строганов. – Я знаю, что была ночь, поскольку улицы опустели, но время... Нет, не знаю, я не смотрел на часы.
– Теперь, если можно, подробнее, – мягко попросил Турецкий.
– Да-да, конечно... Я помню, что, после того как вошел в подъезд, даже лифт не стал вызывать, мне казалось, что пешком быстрее: я очень спешил помириться, через ступеньки перепрыгивал, добираясь до Машиной квартиры... И в первую секунду обрадовался, что дверь приоткрыта, значит, не спит... А потом... Потом я ее увидел и поначалу подумал – Маше плохо стало, она упала в обморок... Нет, я не знаю, что я подумал, не помню!..
Строганов сжал руки, в тишине кабинета хрустнули суставы пальцев.
– Знаете, это было, как в дурном сне... – горько произнес он. – Я увидел кровь, когда схватил Машу за плечи и попытался ее поднять... Потом эту жуткую рану... Потом – пистолет...
– Вы не пытались ее окликнуть в первую минуту, когда думали, что ей просто стало плохо?
– Не знаю, наверное, может быть... Помню, что, когда понял, что Маша мертва, убита... у меня гортань сжало, как петлей, я бы в этот момент и под пыткой не издал ни звука...
– Вы помните, как подняли пистолет?
– Нет, помню, что увидел его вначале у Машеньки на спине, словно кто-то специально, в насмешку его туда положил, а уж потом он почему-то оказался у меня в руках... Потом я увидел Пуфа, он лежал на пороге, в дверях, которые в гостиную ведут, он показался мне мертвым, и я... я... В общем, после этого я пришел в себя уже на улице, куда-то бежал, потом вспомнил про машину, вернулся... Как добрался домой – не помню. И уже дома увидел, что у меня пальцы и ладони, вообще руки – в крови... в Машенькиной крови!..
Строганов не выдержал и, содрогнувшись, закрыл лицо ладонями, плотно прижав их к глазам. Но предложить певцу воды Турецкий не успел: Юрий сумел взять себя в руки, выпрямился и поднял лицо на Александра Борисовича.
- Предыдущая
- 31/57
- Следующая
