Калифорния на Амуре - "Анонимус" - Страница 30

Жэнь Умин решил, что если остаться здесь до завтра, осатаневший бригадир может даже убить его. Сил у него почти не было, и он просто пополз на четвереньках в темноту, подальше от лагеря лесорубов. Ползти было очень трудно, но его поддерживал страх и огонь оскорбленного чувства, который зажег в его сердце подлый удар бригадира. Кто же бьет человека по голове, да еще ногой? Такому мерзавцу не может быть прощения…

Утром его, лежавшего без чувств, нашли на опушке леса двое старых крестьян, муж и жена. Они приютили несчастного, выхаживали его: старуха собирала в лесу какие-то травы, варила из них настои, поила Жэнь Умина и в конце концов поставила на ноги. Глаз, однако, она ему вылечить не смогла, он окривел и стал носить черную повязку.

Встав на ноги, Жэнь Умин некоторое время из благодарности работал у приютивших его крестьян, помогал им по хозяйству. Однако успокоиться он не мог, в груди его клокотало ядовитое варево из огня незаслуженной обиды, ненависти и попранного чувства справедливости. О Лао Ку, черепаший ублюдок, ты еще ответишь за свои злодеяния! Так думал он, тяпкой разбивая куски земли на крестьянском огороде, задавая корм свиньям или выпалывая сорняки. Злоба, кипевшая в нем, не давала ему ни жить спокойно, ни работать. Подумайте только, ведь Лао Ку был такой же, как и он, простолюдин. Ладно бы он был знатный человек: люди низкого звания всегда терпели от богатых и высокородных, но ведь он был такой же, как и сам Жэнь Умин! Какое же право имел бригадир увечить работника, вся вина которого только в том и состояла, что он надорвался от непосильного труда и заболел?

Может быть, если бы его увезли подальше, со временем огонь ненависти поутих в его сердце, и он бы смог жить, как прежде. Ну, не как прежде, конечно, но хотя бы смиряя в душе праведный гнев. Но мысль о том, что обидчик его ест свой хлеб совсем рядом, в каких-нибудь четырех-пяти ли[14] – эта мысль отравляла мозг, как змеиный яд.

Однажды после полудня, когда старик хозяин отлучился из дома, Жэнь Умин не выдержал. Ничего не говоря хозяйке, он прошел на кухню, взял там широкий и острый нож-цайдао и отправился в лес. Поскольку он бежал из лагеря лесорубов ночью и не помня себя, он не сразу отыскал нужное место. Однако в конце концов его вывел к лесорубам звук топоров.

Жэнь Умин весь дрожал, но не от страха, а от возбуждения. Чтобы бывшие его товарищи не догадались о его планах, он спрятал свой нож за спину, а на лицо наклеил улыбку. Далась она ему с трудом, кончики губ все время дрожали от ненависти. Вместе с черной повязкой на правом глазу эти дрожащие губы составляли странное и даже пугающее зрелище, но Жэнь Умин не видел себя в этот миг и полагал, что он хорошо замаскировался фальшиво-приветливым выражением лица.

Когда он явился на делянку, усеянную поваленными кедрами и пихтами, лесорубы как раз устроили небольшой перерыв. Кто-то смолил самокрутки, бездумно глядя в сторону реки, кто-то безучастно жевал кусок зачерствевшей пампушки-маньто́у, кто-то просто развалился прямо на земле, прикрыв глаза.

Первым Жэнь Умина заметил Лю Гомэй, который с мучительной улыбкой сидел на краешке свежесрубленного пня, пытаясь устроиться так, чтобы его не беспокоила злосчастная кишка, доведенная болезнью до крайней степени чувствительности.

– А, – воскликнул он, махнув рукой, – малыш! Вернулся все-таки! А мы уж и не чаяли… Что у тебя с глазом?

Жэнь Умин не ответил на вопрос, только сам спросил, где бригадир. Больше всего он боялся услышать, что тот уехал по делам в город и что ждать его придется до завтрашнего дня. Но Лю Гомэй отвечал, что Лао Ку пошел к реке посмотреть, как идет сплав.

– Если решил вернуться, то имей в виду, что Лао Ку уже взял на твое место другого человека, – предупредил его Лю Гомэй.

– Ничего, – сказал Жэнь Умин и пошел к реке – туда, куда лесорубы таскали поваленные деревья.

Тут Лю Гомэй увидел, что за спиной молодой человек прячет широкий нож. Предчувствуя недоброе, он поднялся со своего пня и устремился следом за Жэнь Умином.

– Эй, ся́охо́[15], – крикнул он с тревогой, – что ты задумал? Остановись, давай поговорим!

Но Жэнь Умин не остановился. Месть в его сердце кипела так же сильно, как месяц назад, когда его только-только подобрали на опушке леса старики-крестьяне. Он шел вперед, все время ускоряя шаг, так что Лю Гомэй теперь почти бежал за ним.

– Прошу, дружище, не беги так быстро, – умолял его Лю Гомэй. – Зачем тебе нож, что ты хочешь делать?

Он даже пытался выдернуть цайдао из рук парня, но тот так сверкнул на него глазами, что испуганный Лю Гомэй отступил.

Лао Ку стоял на берегу реки и озирал ее берега, видно, прикидывая, сколько еще сегодня деревьев можно будет сплавить вниз по течению. Жэнь Умин подумал, какое странное у бригадира прозвище – Лао Ку. Ну, «Лао» – это понятно, это «старина» или даже «почтенный», так обычно обращаются в Китае к старшим или тем, кого больше ценит общество. Но «Ку», горечь? Кто себя так назовет, какой дурак пожелает себе горькой жизни? Вряд ли это было имя, которое дали ему при рождении родители, и уж подавно вряд ли он сам выбрал себе такое прозвище. Может, его дали ему приятели из-за отвратительного характера… Как бы там ни было, сейчас бригадир познает всю горечь бытия и по грехам своим попадет в один из десяти кругов китайского ада, чтобы потом переродиться вонючим навозным жуком – опять же, соответственно заслугам в прошлой жизни.

Лао Ку стоял очень удобно, чтобы с маху полоснуть его по шее, но Жэнь Умин не стал нападать на беззащитного со спины.

– Защищайся, – закричал он и, словно ястреб налетает на утку, налетел на бригадира.

Тот обернулся на крик, попятился назад.

– Защищайся! – снова крикнул Жэнь Умин и краешком своего широкого ножа очень ловко полоснул врага по глазу.

Лао Ку завизжал, как резаный поросенок, схватился за лицо и повалился ничком на землю. И хотя Жэнь Умин не видел сейчас, что происходит с его лицом, он знал, что вспоротый острейшим ножом белый, как яичный белок, глаз бригадира смешался с кровью и медленно и вязко вытекает ему в ладонь. Вот так-то, Лао Ку, теперь ты узнаешь, что такое ходить без глаза!

За его спиной отчаянно заголосил Лю Гомэй. Жэнь Умин повернулся на крик и увидел, что кроме Лю из леса вышли еще несколько лесорубов. Все они молча и с открытыми от удивления ртами пялились сейчас на него. Лю Гомэй что-то кричал и подпрыгивал на месте, не решаясь подойти поближе – Жэнь Умин никак не мог разобрать слов, наверное, потому что Лао Ку, хоть и перестал уже визжать поросенком, теперь глухо выл и царапал левой рукой землю, правой пытаясь втолкнуть обратно в глазницу вязкий бело-красный студень, в который обратился его глаз.

«Пора заканчивать это представление», – неожиданно спокойно подумал Жэнь Умин.

Он снова повернулся к Лао Ку, который уже даже не выл теперь, а только жалобно поскуливал. Жэнь Умин удивился, как удобно лежит бригадир: сейчас даже воротник не прикрывал его голую и худую шею. Вероятно, это милосердная Гуаньи́нь решила ему помочь и избавить от лишних страданий.

Жэнь Умин поднял свой большой острый нож и, как какой-нибудь Лю Бэй[16], с маху, могучим ударом отрубил бригадиру никчемный его котелок. Отрубленная голова покатилась в сторону реки, из шеи густой красной пылью брызнул фонтан крови, обезглавленное тело задергалось в судороге, впиваясь пальцами в землю…

Жэнь Умин повернулся к лесорубам. Лю Гомэй сел на землю, закрыл глаза руками и качался в тоске взад и вперед, как будто это его самого сейчас убили, а не бригадира Лао Ку. Остальные лесорубы все так же молча глядели на Жэнь Умина, в глазах их жила пустота.

Тот почувствовал, что настал особенный момент и нельзя просто так уйти, ничего не сказав. Думал он недолго, не больше нескольких секунд. Потом поднял нож острием к небу и грозным голосом возгласил: