Русь и Орда (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 8

На что двоюродный брат его согласно мотнул головой:

— Наш теперь Козельск!

— Ну, садись, садись скорее за стол… Тимофей Алексеевич, ты уж уважь князя Серпуховского, уступи ему место подле старшего брата! А ты, Авдотья — скорее неси пироги и прочую снедь, потчевать будем дорогого гостя!

Старшая челядинка, распоряжающаяся княжьей трапезой, тотчас ринулась к своим девкам, спеша доставить угощения для Владимира Андреевича. Тот же сел подле старшого брата — и принялся поспешно, едва не глотая окончания слов, рассказывать последние новости:

— До штурма-то дело и не дошло! Прибыло к нам посольство от Кейстута Гедиминовича — и вещают послы, что Кейстут пленил Ягайло, прознав про его тайные сношения с тевтонцами… Теперь он, а не Ягайло — Великий князь Литовский! И Москве он предлагает мир и союз против татар. А в знак добрых намерений Кейстута, послы вступили в переговоры с осажденными, и горожане сами открыли ворота, принеся тебе присягу…

Великий князь с неподдельным изумлением вскинул черные как смоль брови:

— Вот как? А где же само посольство⁈

Владимир Андреевич с ехидством улыбнулся в русые, пшеничного цвета усы:

— За мной следует, да отстает в дороге на пару дней. Я рать оставил на Боброка, сам в Москву лишь с малой дружиной ринулся!

Дмитрий Иоаннович с хитринкой прищурил правый глаз:

— Что, невмоготу стало от наставлений Волынского?

Серпуховский князь рассмеялся уже в голос:

— Невмоготу, вот те крест — просто невмоготу!

Заулыбались сидящие за столом бояре — все без исключения участники Куликовской сечи… Все они были наслышаны, как младший брат Дмитрия Иоанновича изнемогал от ожидания в засадном полку! И как понукал второго воеводу напасть на поганых — да Боброк-Волынский выжидал до последнего, ловил лучший момент для удара в тыл ордынцам, наседающим на левое крыло московского войска… И он его дождался, одним тараном переломив ход битвы!

А все же нет да нет, да задумается кто из бояр, иль младших дружинников, и даже простых мужей-ополченцев — сколько бы жизней русских ратников удалось бы сохранить, послушай Дмитрий Михайлович князя Серпуховского, да ударь хоть чуть раньше?

Но между тем, дородная Авдотья уже спешит к княжескому столу, держа на вытянутых руках поднос с пирогами. Начинка у всех разная — капуста, лук и грибы, свинина и даже красная рыба — княжеский сиг, привезенный из Новгорода! А за ней поспешают девки, несущие кадки с солеными огурцами и квашеной капустой, и блюда с крупно нарезанным копченым салом да татарской колбасой-казы, что так полюбилась Серпуховскому князю…

Уже успевший потрапезничать великий князь принялся с легкой завистью наблюдать за тем, как быстро мечет угощения младший брат, оголодавший с дороги. А зависть — белая зависть — у Дмитрия Иоанновича оттого, что Владимир Андреевич запросто может съесть куда как больше старшего брата, но остается неизменно легким и поджарым! В то время как сам Дмитрий после тридцати принялся понемногу набирать лишний вес… Не помогают ни регулярные воинские упражнения, ни охота — а ведь московский государь старается быть сдержанным в пищи и питие, строго соблюдает посты! А хмельного так и вовсе не потребляет… На великокняжеском столе не встретишь ни хмельных медов, ни хмельного кваса — только простой ржаной, или ягодный узвар, или горячий сбитень служит Дмитрию Иоанновичу напитком…

— Выходит, старик Кейстут теперь великий князь…

Владимир Андреевич, прожевав очередной пирог, согласно кивнул:

— Выходит так, княже. Что думаешь, замиримся теперь с литовцами?

Великий князь негромко хмыкнул:

— А разве есть у нас выбор? Итак добрый кусок литовской Руси удалось оторвать! Княжества Тарусское и Новосильское от литвинов теперь надежно укрыты, в Мосальске и Серпейске ныне наши дружины стоят — да Козельск из-под носа Олега Рязанского увели!

«Храбрый» широко, довольно улыбнулся, запив трапезу горячим сбитнем. Чай, не лето, вересень уже за окном, годовщину Куликов успели отметить пяток дней назад, отслужив праздничную службу в честь Рождества Пресвятой Богородицы… В белокаменных палатах только летом хорошо, не так жарко — а теперь вот стыло, зябко, и жарко горящий в гриднице очаг все одно не справляется, не может согреть гостей великого князя…

— Олег Рязанский надолго под Карачевом застрял… Выходит, Кейстут отдаривается Козельском, чтобы мы себе больший кусок земли не урвали, пока литовцы слабы? Что же выходит, Олегу Ивановичу и Карачев пойди, уступят без боя? И Кромы?

Владимир Андреевич, конечно, бывает порывист и горяч — но в свои двадцать восемь лет он стал не только воином, но и искушенным воеводой. Да и отцовским уделом княжит сызмальства, и много хорошего уже сделал для своей земли. Взять хоть восстановление Димитровского кремля после набега тверчан! А мощный, дубовый кром в Серпухове, отстроенный при «Храбром»?

И как князь, Владимир Андреевич достаточно искушен и понимает глубинные мотивы тех или иных жестов «доброй воли», коим могло бы показаться предложение Кейстута о мире…

Дмитрий Иоаннович легонько пожал плечами:

— Может и уступит. А может, захочет с Олегом поратовать — но раз уж мы теперь с ним союзники, воевать с Олегом без нашего вмешательства не выйдет… Все одно Кейстут больше земли сохранит без войны, чем через брань. И потеря Козельска да Карачева, да прочих городов Карачевского княжества — это куда как меньше, ежели он потеряет также и Полоцк с Брянском, да окрестные земли!

Владимир Андреевич, немного помолчав, добавил:

— Святослав Иванович Смоленский ныне собрал дружину и осадил Мстиславль. А Брянск и Полоцк некогда принадлежал Андрею и Дмитрию Ольгердовичам…

Великий князь лишь мягко опустил руку на стол:

— Святослав Иванович прежде, чем встать на Куликовом поле, дважды ходил с тестюшкой твоим Ольгердом на Москву — али позабыл? Но раз уж именно Кейстут предлагает нам союз против татар… Что же, в таком случае потребуем, чтобы Святославу Ивановичу вернули принадлежавший отцу его Мстиславль, а Андрея и Дмитрия посадим княжить в Полоцк и Брянск… Как литовский князей в составе Литовского княжества Кейстута, а не Москвы.

В гриднице повисло неловкое, тягостное молчание. Бояре, не желающие вмешиваться в разговоры братьев-князей, продолжали отмалчиваться — а братья думали каждый о своем… Тишину нарушил Дмитрий Иоаннович:

— Оно бы и хорошо вернуть себе все русские земли. Брянск, Новгород-Северский, Чернигов… А там и до Киева рукой подать, и Волынь рядом — пусть Боброк княжит в родовом уделе! Да только пока мы с литовцами бодаться зачнем, Тохтамыш уж тут как тут — нагрянет, словно снег на голову…

Великий князь произнес имя татарского хана с таким гневом, что его младший брат зябко повел плечами:

— Что, хан требует дань?

Донской кисло усмехнулся:

— А ты думал… Мол, Мамай — всего лишь узурпатор, темник, самовластно захвативший власть в Белой Орде. Даже хвалил меня Тохтамыш в своих посланиях — мол, какой славный данник Димитрий Московский, самостоятельно покарал наглеца! А что наглец сей правил через Мухаммеда Булака, чистокровного чингизида, и что все ярлыки на Владимирское княжение шли через него, да почившего отца, Абдуллаха, так то Тохтамыш словно и не знает…

Посерьезневший — и даже несколько побледневший Владимир Андреевич напряженно вопросил:

— Что же думаешь, великий князь — снова дань платить?

На последних словах Храброго встрепенулись присутствующие за столом бояре, широко раскрыв глаза от негодования. Но прежде, чем раздались бы их возмущенные крики, Дмитрий Иоаннович уже взял слово:

— За что же тогда дрались на Куликовом поле⁈ Действительно за Тохтамыша ратовались с Мамаем, за «законного» хана пролили кровь тысячи русичей⁈ Ну, уж нет! Сегодня заплати дань, завтра Тохтамыш отправит ярлык на великое княжение Тверскому князю аль Кейстуту, послезавтра пришлет фряжских торговых гостей… Чтобы те подмяли наших купцов — ну ровно, как у ромеев? Да открыли храмы латинские, да стали проповедовать, раскалывая русичей еще и по вере⁈