Товарищ "Чума" (СИ) - "lanpirot" - Страница 31

— Три! — поспешно, словно куда-то торопилась, выдохнула Глафира Митрофановна и её палец на спусковом крючке дрогнул.

Вот теперь меня словно изморозью обдало и пробило холодным потом. А затем окружающая реальность вздрогнула и застыла — включился аварийный режим. Я облегчено выдохнул, но расслабляться не стал, надо еще неожиданно с чего-то взбеленившуюся мамашку разоружить. А то нашла себе немецкого диверсанта!

Я уже принялся продавливать одной рукой сопротивляющуюся тягучую субстанцию времени, потянувшись к нагану, как вдруг фигура Глафиры Митрофановны засияла разнообразием всевозможных расцветок. Я от неожиданности даже забыл об угрожающей мне опасности, выпучившись на это «светопреставление».

Тело мамаши окружал натуральный светящийся ореол, выходящий за пределы её тела. Каких только красок тут было не намешано: красный, синий, оранжевый, желтый, фиолетовый и даже черный. Краски смешивались, перетекали друг в друг, однако во всем этом разнообразии можно было легко вычленить несколько слоёв.

Однако, поточнее я рассмотреть их не успел — мне неожиданно поплохело, а затормозившее время рывком вернуло себе нормальную скорость. Моя рука, выброшенная вперед, резко отбила в сторону направленное на меня оружие. Но я не успел — пред самым соприкосновением сухо треснул спущенный мамашей курок…

«Приплыли!» — пронеслось в голове, но выстрела не последовало.

Выбитый из руки Глафиры Митрофановны наган проскакал по столу. И едва не свалился на пол. Я едва сумел его поймать. Взглянув на пустой барабан, я понял, что мамашка просто-напросто взяла меня «на понт». Просто напугать решила? Но на кой хрен ей это было нужно? На отбитого на голову пранкера она совсем не похожа.

— Вот черт бешенный! — потирая руку из которой я выбил наган, прошипела мамашка. — Чуть руку мне не сломал, паразит!

— Скажите спасибо, что шею не свернул! — нервно произнес я. — Что это сейчас было, Глафира Митрофановна? Ветром голову надуло?

— Мне нужно было вывести тебя из равновесия, — произнесла тёщенька, баюкая ушибленную руку.

Ну, да, каюсь — перестарался. Но когда дело касается моей безопасности, я бываю чрезмерно жёстким. Даже жестоким. Это ей просто повезло!

— И на кой вам это было нужно? — Грозно навис я над женщиной, поднявшись на ноги из-за стола. — Я ведь и убить мог! И осталась бы Акулина круглой сиротой! Вы это-то хоть понимаете?

— Видел? — неожиданно спросила Глафира Митрофановна.

— Что видел? — Я даже немного опешил. — Вы вообще о чём?

— Свечение вокруг меня видел, балбес? — неожиданно вспылила мамашка. — Хочешь сказать, что я зазря тут эту комедию ломала?

— Свечение? — Я поначалу не совсем понял, о чём это она, а потом до меня дошло. — Это вы об ауре, что ли? Видел я ваше биополе[1]… — брякнул я, не подумави тут же прикусил язык. Скорее всего, этот термин был еще неизвестен в 1942-ом году[2].

— Как ты сказал? Биополе? — Тут же впилась в меня мамаша своим фирменным взглядом. — Первый раз слышу такой научный термин.

Если она будет на меня так пялиться еще пару-тройку минут — точно дыру просверлит. Прямо не глаз, а алмазное сверло какое-то.

— Биополе, аура — какая разница? — попытался я съехать с темы.

Но тещёнька уже так вцепилась в меня своими «бульдожьими челюстями» — домкратом не разжать!

— Большая! — рявкнула она в исступлении, даже со всей дури саданув кулаком по столу.

А доцентша-то, страшна в гневе. И было большой ошибкой попасть мамаше под горячую руку. Вероятно, что именно это и есть та самая больная тема, из-за которой ей пришлось отправиться в места не столь отдалённые.

— Это самое точное определение, которое только можно применить к ауре! Что ты еще об этом знаешь? Ну⁈ Говори! Иначе можешь забыть навсегда о нашем сотрудничестве! И вообще, кто ты такой? — уже в очередной раз спросила она меня.

— Ну, вы, мамаша, даёте? — как можно натуральнее возмутился я. — Я самого себя не помню, откуда же мне знать, что из меня в следующий момент выскочит? Память-то мне напрочь отшибло! Или осколок чего-то в голове повредил, или вы у меня чего-нибудь нечаянно отрезали, когда его извлекали! — бросил я необоснованное, в общем-то, обвинение, чтобы хоть немного сменить тему.

— Ты говори, да не заговаривайся, хлопчик! — теперь уже натурально возмутилась Глафира Митрофановна. — Отрезала я ему, видите ли, чего-то там? В другом месте тебе отрезать надо было!

— Но-но-но, давайте лучше обойдемся без этих пошлых намёков! — не переставая кипеть «праведным гневом», продолжал отыгрывать я свою роль. — Признаю, перебрал! Вы мне, всё-таки, жизнь подарили… Могу вас теперь второй мамой называть…

— Ты тоже это… не ёрничай, давай! — наконец сменила гнев на милость Глафира Митрофановна. Я видел, что ей приятно моё признание. — Значит, не помнишь ничего? — переспросила она меня. — Ни кто ты, ни откуда?

— Хотел бы сказать «вот те крест» и перекреститься, что не вру, но сами знаете, как подобные штуки на ведьмаков действую. Я только о Нём, — я указал взглядом в поток, как бы намекая на Господа Бога, — словечко произнёс, как у меня башка чуть не треснула!

— Да, с этим поосторожнее будь, — подтвердила мамаша мои догадки. — Все с Ним и Его церковью связанное, избегать старайся. От этого конечно, не помрёшь, но незабываемые впечатления гарантированы.

— Ок, принял, — качнул я головой.

— Вот, опять, — обратила внимание Глафира Митрофановна. — Что за «ок»? В Советском Союзе никто так не говорит.

Ох, ты ж! Опять прокол. Язык мой — враг мой. Нужно собраться, иначе пойдут по одному месту все мои планы. Я ведь тут, натурально, как свой среди чужих и чужой среди своих. Пришелец, одним словом.

— В полном размере произносится о ке́й, — пояснил я. — Сокращённо обозначается Ok, O точка k точка. Это американское общеупотребительное выражение, ставшее международным, означающее согласие: «ладно», «да», «всё в порядке», «хорошо» или «правильно».

Мамашка опять зависла, пытливо вглядываясь в моё непроницаемое лицо:

— А ты еще и языкам учён? Do you speak english?

— Дую-дую, и по-английски, и по-немецки, и по-французски, и еще незнамо по-каковски — амнезия больше вспомнить не даёт, — решил я немного приоткрыть свои лингвистические возможности. — А откуда я всё это знаю… — Я «виновато» развёл руками, типа, я не я, и лошадь не моя!

— Даже так? — реально прифигела тёщенька. — Да кто же ты такой, паря? — уже в который раз задалась она этим вопросом.

— Бабуля ваша, пусть земля ей будет пухом, меня Чумой обозвала, — решил я ещё немного подрихтовать свою легенду. А всяческие ненужные подробности нашего с ней общения я тихонько опущу.

— Что? Чумой? — Мамаша даже со стула привстала.

— Ага! — кивнул я в подтверждения. — Сказала, что моя белая лошадь тихо ходит, и всадник на рыжей кобыле меня на этот раз обскакал. — А вот это уже чистая правда, чуть не слово в слово слова старой ведьмы передал.

— Чума на белом скакуне, Война на рыжем, Голод на черном и Смерть на бледном… — глухо произнесла Глафира Митрофановна. — Четыре всадника Апокалипсиса. — Война уже идёт — полмира полыхает! И, если мать не ошиблась, то рыжий конь действительно на этот раз опередил белого…

Я прямо-таки слышал, как крутятся мысли у неё в голове.

— Так и сказала, — вновь вставил я свои пять копеек.

— Тогда выходит, что в твоё тело вселилась одна из Высших Сущностей, — продолжала размышлять Глафира Митрофановна, — тогда мне становиться понятна твоя амнезия. Человеческое сознание не в силах её уместить…

— Э-э-э, мамаша, о чём это вы? — Я вновь нацепил на свою молодую мордашку крайнюю степень возмущения. — Кто это там в меня вселился, и чем мне эта херня может грозит?

— Не знаю, — пожала плечами Глафира Митрофановна. — Сведения о вселении в обычных смертных Высших Сущностей, крайне скупы и немногочисленны. И в большей мере относятся к ангельскому использованию людей в виде сосудов: «И снизошел на него дух святой», и всё такое прочее… — процитировала она строки из Евангелия. — Демонические же вселения практически всегда приводят реципиентов к помешательству… А вот о вселении Всадников вообще нет никакой информации…