Позывной "Курсант" 4 (СИ) - Барчук Павел - Страница 32

Только минуту назад Шипко был готов порвать меня. У него точно в голове сложились какие-то свои подозрения. И в первую очередь эти подозрения основываются на том, что я ни черта не помню из того, что должен. Ну… Ладно. Справедливости ради, я бы на месте Панасыча тоже решил, мутный какой-то пацан. Подставой попахивает. Однако, он тоже не совсем нормальный, скажем прямо. Конспирация эта непонятная. Зачем строить из себя того, кем ты не являешься? Как человек с биполяркой ведёт себя.

— Понятно. Ну идем к заведующему коммуной. Попробуем выяснить, что там произошло с твоим сараем. Глядишь, скажет что-нибудь путное. Хотя… — Чекист покачал головой. В пользу от предстоящей встречи он явно не верил.

После этого Панасыч преспокойненько развернулся и направился к дому. Будто ничего не произошло, будто не было сейчас между нами напряжённой стычки. Я-то думал, как бы до драки дело не дошло, а он опять исполняет номера.

— Псих… — Прокомментировал я ему в спину. Других слов просто не нашлось.

Так орал, так хватал, слюной брызгал, а в итоге — пшик.

— Товарищ сержант государственной безопасности… — Я поторопился догнать его. — Немного непонятно, мы с вами о чем-то поговорим или как? Вы знаете, количество вопросов увеличивается с каждой минутой нашего совместного времяпровождения. И потом, вы обещались посвятить насчёт Николая Николаевича. Между прочим, вопрос немаловажный. Я так понимаю, в вашем представлении товарищ Клячин должен вызывать у меня негативные эмоции.

— В моем представлении ты должен его ненавидеть. А у вас, я погляжу, прекрасные товарищеские отношения. Чуть ли не родственные. Он о тебе говорит с некоторым теплом.

— Ненавидеть? — Я даже не стал скрывать своего удивления.

Нет, Клячин точно играет в моей истории определённую роль, не вопрос. Часы отцовские откуда-то у него появились. Однако, для ненависти должны быть более серьёзные причины, кроме того, что с моей помощью и моими руками человек желает подставить Бекетова.

— Ты нерусский, что ли? Или я вдруг начал говорить на китайском? С остальным-то языками ты, вроде бы, более-менее знаком. — Ответил он, не оборачиваясь, — Сказал же, дело сделаем, потом выясним, кто, что и как. Я не собираюсь торчать здесь до скончания веков. Нас ждут с определённым результатом, а этим результатом пока даже и не пахнет.

Панасыч поднялся по ступеням, открыл дверь и вошел в дом. Я, само собой, проскользнул следом. Хотя раздражало меня теперь не только изменившееся состояние, связанное с дедом, но и вот это дурацкое поведение чекиста тоже. Я бы ему пинка отвесил с огромным удовольствием. Или леща. Чтоб перестал вести себя таким идиотским образом.

— Вот гадство… — Вырвалось у меня, когда мы оказались внутри.

Я остановился, пытаясь привести мысли в порядок. Другой вопрос, что они, эти мысли, моего стремления к упорядоченному не разделяли, прыгали, как блоха по уличной собаке.

Просто все вокруг выглядело очень знакомым. Меня вообще не удивило, что в доме, построенном для тех, кто когда-то был уличной шпаной, — паркетные полы. Все же они недешевые. Наверное. По крайней мере, в современности. Я знал, они такими и должны быть. Знал, потому что уже видел их. Вернее, видел дед, но теперь, выходит, и я.

Вообще окружающая действительность сильно отличалась от того же детдома. Будто это не коммуна, а какое-то культурное заведение. Причём, я точно знал, что здание, в котором сейчас нахожусь, строили специально для беспризорников. Знал! Стены, расписанные слегка поблекшими от времени рисунками, тоже выглядели вполне привычно.

Я прекрасно помнил, что в доме есть ванные комнаты, душевые. Что все помещения здесь светлые и удобные. Что все вещи коммуны: мебель, посуда, школьное оборудование — приобретены доброкачественные, по возможности хорошие и крепкие.

С одной стороны, это новое состояние «знания» выбивало из колеи. С другой — выходит, если в моей голове вылезли эти воспоминания, то и другие тоже вполне могут быть. Например, относительно Берлина. Все. Я — Алеша Реутов. Это уже понятно. Так что, возможно, жизнь станет проще, с той точки зрения, что она теперь реально моя.

— Что опять не так? — Шипко нахмурился. Ему тоже пришлось остановиться, а он явно хотел побыстрее разобраться с тем, что касается коммуны.

Мы топтались посреди просторного холла. Вернее, я топтался, оглядываясь по сторонам, переваривая свое новое состояние, а Шипко просто застыл рядом с недовольной физиономией.

— Все не так. — Ответил я, сдерживая эмоции.

Это был ядреный коктейль. Раздражение, отчаяние, в то же время — облегчение и понимание, дорога есть с этого момента только одна. Мне до самого конца придётся прожить дедову судьбу. И самый главный минус подобной перспективы — теперь я и сдохнуть могу раньше положенного. А значит, на отгребись уже не получится. Раньше то я как думал, раз дед дотянул до моего рождения, значит, все в любом случае будет хорошо. Но при изменившихся обстоятельствах выходит, не факт. Теперь и дотяну ли — большой вопрос, и с внучком — тоже непонятно.

Панасыч собрался спросить еще что-то, но в этот момент в холле, где мы остановились, появился невысокого роста крепенький мужик. Под шерстяным свитером отчетливо проглядывало пузико, рожа у него была какая-то лоснящаяся, жидкие волосики лежали набок, прикрывая «озеро надежды», которое четко распложилось прямо на макушке.

— Кто такие? — С ходу спросил он, но тут же получил от Шипко красноречивый взгляд, который мужика явно озадачил. С таким выражением случайные люди смотреть не будут.

— Из Москвы мы. — Ответил чекист и полез во внутренний карман своего пальто.

— Понял! Понял! Не надо. Ну что вы. Я все понял. — Мужик замахал руками, а потом даже немного сдал назад, хотя изначально, выскочив из какой-то двери, прямым ходом двигался к нам. — Извините товарищ…

Он замолчал вопросительно, преданно заглядывая Панасычу в глаза. Видимо, ждал пояснений, как правильно обращаться.

— Товарищ Шипко. — Ответил чекист, оставив «сержанта» в стороне.

— Да, да, да. Товарищ Шипко, меня предупреждали. Да. Конечно. Хотите, пройдём вот… В кабинет? — Движения мужика, как и его речь, стали суетливыми. Он не просто разволновался, он готов был впасть в истерику. — Я Василий Иванович. То есть… Товарищ Рыков… То есть… Просто Рыков…Заведующий я.

Бедолага так откровенно боялся Панасыча, что это было бы даже смешно, не будь сейчас на дворе 1938 год. Тут хочешь, не хочешь, заволнуешься, если к тебе являются товарищи из НКВД. А судя по реакции заведующего, он знал, откуда должны прибыть гости. Поэтому в его взгляде, когда он смотрел на Шипко, отчётливо было видно страх.

Мне в какой-то момент даже показалось, толстячок сейчас рухнет на колени и припадёт к руке чекиста, причитая самое подходящее в данной ситуации:«Не погуби!» Видимо, его предупредили о прибытии сотрудника НКВД, но не уточнили, по какому вопросу.

— Нет. В кабинет не надо. Времени у нас мало. Вот, сейчас вам Алексей объяснит, что именно требуется. — Панасыч кивнул в мою сторону. По-русски говоря, тактично перевел стрелки.

— Конечно, конечно… — Снова затряс башкой заведующий. — Мы вас ждали-с. Нам сообщили-с.

Он вдруг совершенно нелепо начал добавлять к каждому глаголу дурацкое «с». Мужика явно крыло от страха и контролировать это он не мог.

— Скажите, — Я сделал шаг вперед. Старался говорить спокойно, пока этого Василия Ивановича не стеганул инсульт от ужаса. — Здесь когда-то был сарай, в котором хранили всякий хлам. Там железки всякие лежали. От центрального входа налево и буквально метров сто. Бревенчатый, с покатой крышей. А сейчас смотрю, не видно такого.

— Ох… Сарай… Вы поймите, я совсем недавно тут. Совсем недавно. Не могу знать-с. Это давно было?

— Да. Порядка десяти лет. — Ответил я заведующему.

Шипко, кстати, вообще самоустранился. Он даже немного отошел в сторону, чтоб не мешать нам разговаривать. Правда, легче от этого не стало. Взгляд Василия Ивановича то и дело перескакивал на чекиста, который, повернувшись к нам спиной, замер рядом со стеной, с интересом рассматривая рисунки.