Если забуду тебя, Тель-Авив - Кетро Марта - Страница 16

5

С интересом смотрю в будущее: отцы наши замачивали батон в портвешке, дети – мишек харибо в коньяке, а мы разводили сгущёнку спиртом Royal. Хотелось бы дожить и узнать, что выберут наши внуки.

Мне сейчас, в принципе, и абсент мил, но как же утром с него – будто ты Моцарт, зачем-то переживший ужин с Сальери. Вообще жить нельзя и незачем.

С винчиком у меня не ладится, нехорошо от него, сразу хочется спать, приняв заранее анальгину, без иллюзий.

Или вот коктейль, это по-европейски, но если такой, как я люблю, то будет очень быстро,

30 мл белого рома;

30 мл коричневого рома;

20 мл крепкого рома (73 %);

20 мл абрикосового бренди;

60 мл ананасового сока;

20 мл апельсинового сока;

20 мл сиропа зеленого лимона – лайм – смерть.

А хочется, знаете, как-то беспощадно нажраться, бестрепетно и безоговорочно, как мы это делали с редкими людьми. Чтобы начать ещё ранним вечером, опустив шторы, и закончить не помню когда, на крутящейся кровати, которая медленно поднимается над полом, над домом, над городом, над звёздным небом и нравственным законом, потом опять не помню, а потом, конечно, утро.

Но в промежутке, в промежутке-то хорошо бывает.

6

Интересно, а кто-нибудь пил Amaretto Disaronno после девяностых? Это столь же божественно, как будто лакаешь из горлышка и тебе двадцать? Иногда хочется сделать ностальгический трип по девочковым лакомствам моего детства: «Амаретто», спирт «Рояль» со сгущёнкой, батончик «Марс». Всё ещё кажется, что если правильно подобрать ингредиенты и замешать веткой жимолости против часовой, то как-нибудь можно всё вернуть. Глоток, и штаны-бойфренды спадут со стремительно отощавшей задницы, и кожа засветится в темноте, и волосы распрямятся и защекочут ниже лопаток. Не может быть, чтобы алхимия была совсем уж ерунда, надо только вспомнить состав, найти правильных людей и выставить точное время.

7

Случайно всосала бокал moët и теперь склонна к пафосу, тем более, из закуски у меня только сладкий цветочный запах, неведомо откуда прилетевший на пустой вечерний берег.

Вдохнула его и всею нетрезвой собой и поняла: не стоит отказываться от того, что делает тебя живым. Даже если это что-то не очень полезное, вроде алкоголя или спать с кем нельзя. Что-нибудь совсем опасное лучше аккуратно заменить на более мягкое, но в целом-то, в целом это чувство жизни отпускать глупо. Просто повезло, что сейчас меня делают живой простые вещи: идти в густые октябрьские сумерки по линии прибоя, загребая ногами тёмную тёплую воду. Смотреть на город, которые я так и не смогла присвоить, но который присвоил меня. Складывать в голове глупые красивые фразы. Быть худой. И ещё я люблю цветы и деньги.

P.S. Алё, господи, у нас опять трудности перевода: чувак, из-за которого пришлось сбежать с променада, конечно, относится к категории «с кем нельзя», но отнюдь не в романтическом смысле. С таким – нельзя.

Прогулка с проститутками

1

Когда наша кошечка Моника пытается выскочить за дверь и удрать на лестничную клетку, я что делаю? Правильно, рявкаю: «Домой, проститутка!» и метким поджопником загоняю её в квартиру.

А давеча увидела, как это делает муж. Он, понимаете ли, мягко поймал её на ручки и вынес на лестницу, показал ей коридор и соседские двери, дал немного походить на площадке и только потом вернул домой. Ей же, говорит, интересно, но пусть она поймёт, что там ничего хорошего.

Меня аж подбросило – он же и со мною так поступал: «Понравился? Ну иди и убедись, что там ничего хорошего».

– И что, – спрашиваю, – не пыталась снова сбежать кошечка?

– Пыталась конечно, – ответил он, тоже, видимо, что-то вспоминая.

Вот я и говорю, проститутка и есть.

2

Идём по ночному Яркону, навстречу толпа юношей, окутанная понятным дымом. «Наркоманы», – констатирую я. В стеклянной витрине отеля видна девица совершенно картиночного силуэта: шпильки-шпильки, ноги-ноги, талия, сиськи-сиськи, грива. «Приститутка!» – думаю, но тут же охватывают сомнения.

– Дима, – спрашиваю, – она точно не картонная?

– Вполне живая, – говорит.

– Приститутка! – успокаиваюсь я. С глубоким удовлетворением, потому что хорошо же всё, по-домашнему, народ при делах.

И тут вдруг подумалось, что бабки на скамейке – мы их, может, неправильно считывали, они, может, не по злобе́, а просто порядка ради?

На самом деле не устаю забавляться тем, что постперестроечный ребёнок не умеет плохо относиться к порокам. Так нам было тоскливо и лицемерно в детстве, что в дальнейшем всякое непотребство воспринималось как свобода, хотя от него потом умерло рекордное количество. Начала на днях смотреть киношку в жанре «сны о девяностых», так режик, примерно нашего возраста мальчик, дрожит от умиления над веществами и всяким таким, что в нынешние дни ощущается грязным и неприличным. Дети нулевых уже практически нормальные, позитивные, склонны к румяным развлечениям, а из нас выросли славные кругленькие домохозяйки с латентной криминальностью в текстах, какую тётеньку ни возьми, такая дерзкая и пожившая под своим халатиком в цветах. И ясно, что мы не последние розы порока на земле, если актуальный бой за мораль продлится, то нынешние маленькие грибы тоже пресытятся ханжеством и расцветут в мухоморы.

Я же на днях разгребала полочки в изголовье и нашла любовно свёрнутый обрывок фольги от шоколадки на случай сами знаете чего. И думаю, дура рассеянная, вон пищевой фольги рулон, у тебя столько жизни нет всю выдуть, даже если ещё немножечко печь, а тебе лишь бы над артефактами трепетать.

Обрывок, впрочем, не выбросила. Я же вон и шорты сорокового размера не выбрасываю.

3

В парке Сюзан Даляль^[29] расцвели грейпфруты, и никто не знает, что их вовлекло в этот бессмысленный подвиг и как они собираются зимовать. Но в деле бессмысленных подвигов и надежд главное – ввязаться. А позади них скамеечка, там я сижу со своим кофе, в котором глинтвейна больше, чем кофе. Даже если меня там нет, это легко представить.

Так и сяк пыталась сфотографировать цветущие деревья, но всё было не то. Уже и свою тревожную физиономию всовывала в кадр, чтобы бутоны как бы запутались в волосах – получилось ещё хуже, гораздо хуже. И только потом сообразила, чего не хватает – запаха, тяжёлого сладкого аромата, вульгарного в духах, но совершенно обольстительного живьём. А без него это просто мелкие грубые цветы с толстыми лепестками, никакого обаяния.

Потом наблюдала, как кошка тиранила француженку. Взлетела на дерево и принялась жаловаться, что не ела шесть дней, а слезть не может, мадам, я погибаю, мадам. Бедная девушка волновалась, шептала ей шу-шу-шу и ждала от меня деятельного соучастия. А я на ейном языке знаю только ма жоли и мон плезир и не могла объяснить, что зараза пять минут назад с этого же дерева спрыгнула, а до того гуляла по стене. Наконец француженка прикинула расстояние от дерева до забора и оставила нас в покое.

– Слезай, проституция, концерт окончен, – сказала я.

Кошка сделала недовольное лицо и спаслась коротким прыжком. Женщины, склонные к театральным эффектам, всегда меня немного презирали.

4

Однажды я шла по самой порочной гамбургской улице Репербан, рассматривала витрины пип-шоу и секс-шопов и счастливо подозревала в каждой встречной женщине проститутку. Наслаждалась, в общем. Ко всему, в воздухе витал запах сильный цветочный запах, который был везде – в переулках, переходах и подворотнях, – в каждом тёмном уголке, где я бы ожидала обонять мочу, стоял густой дух парижских песенок Эдит Пиаф, сладострастный, глупый и сладкий.