Небо в кармане 2! (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 60

Метров сто высоты как раз и набрал к этому моменту. Выше пока не стал карабкаться, пошёл в горизонте по коробочке. Полёт нормальный, аппарат идёт ровно, ручку туда-сюда таскать не нужно. Второй разворот, третий…

Выполнил заход на посадку со снижением по визуальной глиссаде, но приземляться не стал, перед касанием толкнул вперёд РУД и ушёл на второй круг. Ещё успел засуетившемуся Тринклеру большой палец в боковое окошко показать. Надеюсь, если не он, то кто-нибудь ещё успел заметить мой успокаивающий жест. Нечего бегать и суетиться, у меня всё нормально! Поправил блокнот, в который я все режимы записывал, отмечал высоты и приблизительные скорости с оборотами мотора. Зачем? Так уже пора первую «Инструкцию по лётной эксплуатации самолёта» составлять!

Набрал ту же высоту, выше позже полезу, заложил левый вираж с небольшим креном. Визуально градусов десять-пятнадцать, если по горизонту смотреть. Потом вывод, и сразу же вираж вправо. Скорость небольшая, это да, но оттого и радиус разворота тоже невеликий. Поэтому времени это много не заняло. Раз, два и уже крутнулся на триста шестьдесят, как говорят, «на пятке». Сделал необходимые записи в блокнот. Дальше можно и увеличить крены, что и проделал. И снова потянулся за карандашом.

Потом пошли обязательные змейка, горка, снижение и набор с разной скороподъёмностью. На этих простейших фигурах пилотажа решил пока остановиться, остальное буду делать там, где любопытных глаз нет. Да и, пожалуй, на сегодня достаточно. Всё, что мне было нужно, я выполнил. Конструкция планера известная, проверена временем и войнами. Мотор вот только свой, ну да это ещё одна причина беречь ресурс. Сейчас заберусь повыше, посмотрю, как он себя на высоте поведёт.

Так называемую высотность проверю и мотора, и топливной системы. Про охлаждение промолчу, про это или чуть позже, или вообще зимой говорить нужно. А пока за бортом тепло, осень радует погодой и солнечными деньками, воздух днём прогревается до плюс двадцати. Так что, на сколько бы я вверх не забрался, а минусовых температур мне не видать. Почему? Каждый километр высоты «съедает» шесть с половиной градусов тепла. Вот и считайте, сколько километров высоты по сегодняшним условиям набрать нужно, чтобы за бортом минус поймать?

Встал в круг над Парком, пошёл с набором высоты по коробочке. Залез на километр, полёт нормальный. Самолёт ведёт себя отлично, рулей слушается хорошо, управляемости не теряет ни на процент. И мотор поёт свою монотонную песню уверенно. Можно и повыше вскарабкаться…

Есть два километра! Поле подо мной на салфетку похоже, ангары и эллинг на кубики, узкой тонюсенькой ниткой железка вьётся. На востоке город во всей своей утренней красе раскинулся. Купола церквей на солнце золотом отсверкивают, печные трубы, словно паровозы, повсеместно чёрным дымом исходят. Даже вроде бы как Неву с заливом сумел в утреннем тумане разглядеть! Но тут не уверен, сливается земля с небом на краю видимости. Туман же, говорю. Вот чуть позже земля прогреется, и туман разойдётся, исчезнет, словно его и не было. И видимость наладится. Хотя, вряд ли. Вместо тумана от прогрева дымка появится, и видимость лишь ненамного лучше станет…

Выше не полез, ни к чему пока. Мотор на этой высоте работает ровно и устойчиво, поведение и управляемость самолёта никаких нареканий не вызывает. О чём я в блокнотик и записал. Можно снижаться…

Обороты на малый газ, ручку даже не трогал — самолёт сам нос опустил и вниз заскользил. Мне лишь остаётся направление этого снижения выбирать и в нужный момент подворачивать на требуемый курс. Так сходу и сел. На пробеге заглушил двигатель, перекрыл подачу топлива, выключил зажигание. По инерции докатился до нашего ангара и даже развернулся на сто восемьдесят. Остановился. Помощники тут же подбежали, колодки под колёса пихнули. Ну и курсанты местной школы уже тут как тут, не протолкнуться у самолёта. И куда только жандармы смотрят?

Тринклер поддержал за руку, помог с крыла на землю спуститься. Ничего на это говорить не стал, да и куда мне самому в этакой тесноте было спрыгивать?

— Константин Романович, почему у самолёта столько посторонних? — выговаривал чуть позже Изотову.

— Да какие же это посторонние? — удивился полковник. — Все офицеры, к тому же слушатели Воздухоплавательной школы!

— Вот именно что слушатели Школы, а не наши с вами подчинённые, — разозлился на подобное головотяпство со стороны жандарма. Сколько не говорю с ним про бдительность, а всё бесполезно.

— Вот, Николай Дмитриевич, сами смотрите, — Изотов подтянул свою сумку, раскрыл, достал из неё тонкую пачечку исписанной бумаги и протянул мне. — Прошу вас. Берите, берите!

— Что это? — читаю верхний листок и удивляюсь. Это же рапорт о переводе из Школы Воздухоплавания в наше, то есть моё, подчинение! Поднимаю глаза на Изотова и уточняю. — Они все такие?

— Все до одного! — кивает Константин Романович.

— Откуда они у вас? — спрашиваю, потому что знаю, не могли все эти офицеры отдать свои рапорты жандарму. Не дружат армейцы с этим ведомством.

— Подполковник Кованько передал. Завалили его слушатели с самого утра обращениями о переводе. Что с ними делать, он не знает, вот и передал мне. И что теперь нам с ними делать прикажете?

— Все рапорты рассмотрим обязательно, — после короткого раздумья отвечаю. Немного преждевременно в свете моего скорого отъезда, но никуда не денешься, придётся намекать Государю об организации лётной Школы. Пусть думает и принимает решение, пока я в командировке буду находиться. — Но, позже. А пока все они для нас являются посторонними лицами. А что это значит? А значит только то, что находиться здесь, рядом с самолётом, не имеют никакого права. Командуйте, ваше высокоблагородие…

Утро следующего дня началось с ожидания…

Лежу на брезентовом чехле под крылом, гляжу на облака и вспоминаю вчерашний день. Точнее, вторую его половину. Изотов не взял на себя смелость лично доложить Его Императорскому Величеству о моём предложении со Школой, решил спрятаться за моей широкой спиной. Пришлось самому ехать в Гатчину и самому же обо всём докладывать. И о проведённых лётных испытаниях, конечно же, тоже.

Кроме Государя в кабинете присутствовали великий князь Александр Михайлович и новый военный министр Куропаткин.

Нет, сначала я доложил об испытаниях, а уже потом обо всём остальном. И вот тогда-то и началось самое интересное. Как для меня лично, так и для будущего всей Империи, надеюсь.

Государь сначала не понял, с чего бы это я так озаботился созданием нового учебного заведения, ведь по молодости лет мне о подобном вообще думать рановато, но выложенная на стол кучка офицерских рапортов заставила его по новому взглянуть на этот вопрос.

Александр Александрович ознакомился с каждым рапортом, ни одного не пропустил. Впрочем, ничего страшного бы не случилось, если бы и пропустил. Они все словно под одну копирку написаны.

— Ознакомьтесь, прошу, — передвинул пачку великому князю и министру, молча подождал. пока они просмотрят каждую бумагу и только тогда спросил. — Что вы на это скажете?

— Предложение открыть лётную Школу здесь, в Гатчине, интересное, — как и ожидалось, первым высказался великий князь. — Вон сколько желающих появилось! Но меня интересуют несколько вопросов. Кто будет их учить? Чему? Потребуются учебные пособия, а где их взять? И на чём слушатели Школы будут учиться летать?

Думаете, Государь ответил на все эти вопросы? Как бы не так! Все трое тут же перевели взгляды на меня. И даже Изотов за моей спиной, я это чувствовал, буровил своими глазами мой затылок…

Пришлось вдумчиво, но коротко отвечать на каждый из этих вопросов:

— Учить лётному делу придётся мне…

Сказал и тут же услышал тихое хмыканье и последующее резкое возражение Куропаткина:

— А не слишком ли вы молоды, чтобы преподавать офицерам сию науку? Не скрою, каким-то чудесным образом вам удаётся строить замечательные самолёты. А что с теорией? Насколько я знаю, вы же только что надели юнкерские погоны и ещё ни на одно занятие в училище не ходили? Откуда у вас появятся эти знания?