Его сбежавшая Принцесса (СИ) - Адаревич Дарья - Страница 16

— Нужно вспомнить, — сказал Эд, — о чем ты думала тогда, то и говорила. Вспоминай.

И я вспомнила.

— Я говорила о том, что знать тебя не желаю.

Эд улыбнулся. Легко и хитро. Почесал затылок.

— Так значит, это была твоя ложь.

— Прекрати, — выдохнула я, — убери эту улыбочку. То, что в глубине моей души все — таки еще существовала крупица желания иметь с тобой дело, не значит, что я не разочаровалась в тебе, что не разозлилась.

Я ощутила, как ноге стало свободнее. Сердце ликовало. Эд тоже это заметил, протянул мне руку.

— Просто цепляйся, — сказал он, — ничего не говори.

Я смотрела на эту ладонь и вспоминала, как этой же ладонью Эд дергал за цепь, а потом этой же ладонью гладил меня по щеке, издеваясь. В груди закипала злость. Гордость боролась с желанием жить.

— Что, даже допрос мне не устроишь? — спросила я, — вчера ты был готов допрашивать меня все утро, а сегодня у тебя появляется идеальная возможность для этого! Жертва, которая не сможет солгать. Мечта каждого негодяя.

Наши взгляды пересеклись. Я ждала, как Эд рассмеется и задаст вопрос: «Кто ты?», и мне придется все рассказать, потому что за тайну своей личности я умирать не готова. Потом я живо нарисовала картинку, как Эд снова приковывает меня цепями и использует, как игрушку в борьбе со Звездочетом. Что ж, с этой командой, у меня, возможно, хотя бы есть шанс помочь своему отцу…

Эд взял меня подмышки, резким движением вытащил. Подол в грязи, ноги в грязи, сердце в замешательстве. Эд поставил меня на землю. Не на болото. На землю. Твердую. Ровную. Я наконец — то смогла выдохнуть.

— Если хочешь допрос, если тебе так будет спокойнее, тогда давай устроим допрос, — сказал Эд и сам зашел в болото и встал, разведя руки в стороны.

Эд предлагал мне спросить? Это жест доверия или очередная игра лицемера? И если Эд ожидал, что я воздержусь от вопросов так же, как это сделал он, то это была его непростительная ошибка.

— Что ты чувствовал, когда держал меня на цепи? — спросила я.

— Стыд, тоску, печаль, гнев.

Что ж, звучит совсем не как признание человека, которому нравится мучить пленных. Эд не тонул, говорил правду.

— Зачем ты сделал это?

— Как я уже сказал, — ответил Эд, — для того, чтобы выработать у тебя иммунитет против Звездочета. Для этого тебя надо было сломать. И ничто так не ломает, как предательство. Поэтому мне пришлось сыграть предательство. Заставить тебя разочароваться в нас. Во мне.

Я посмотрела на Эда. Потом на болото. Потом снова на него. Ноги не погрузились ни на миллиметр. Он был честен. Честен.

— На тебя чары Звездочета не действуют. Так что же сломало тебя? — вырвалось у меня.

Нет, это не то, о чем спрашивают. Тем более не то, на что заставляют отвечать. Я загнала подступающее чувство вины поглубже в подсознание и сосредоточилась на Эде.

— Мою мать убили, — сказал Эд после недолгого молчания, — но нет, не это меня сломало. Конечно, нет. Когда наши близкие умирают, мы скорбим, но не ломаемся. Ломает нас не смерть, а то, что с ней связано. В моем случае с этим был связан отец. Мало того, что вскоре после похорон он снова женился, так еще и отказался расследовать смерть матери, замял дело, и даже запретил об этом говорить. Отец, которого я долгие годы считал примером, сказал мне: «Просто живи, мой мальчик, если начать расследование, то мы в любом случае выясним то, что нам не понравится, в любом случае испортим отношения с теми, с кем не должны», — замолчал, — мой отец сказал, что нет смысла переживать о мертвых, когда есть живые. А еще сказал, чтобы я не позволял мертвецам отравлять свою жизнь.

Мы смотрели друг на друга. Непростое у него было детство. Непростое…

— Значит тебя сломало предательство отца, — прошептала я.

— Скорее не столько предательство, сколько разочарование в нем.

— Что было дальше?

Я опять ощутила укол совести. Я заставляла его отвечать. Заставляла говорить на неприятную тему.

— Дальше я пообещал, что найду убийцу сам, и отомщу сам. Так, собственно, и появилась наша лесная шайка.

— С тех пор вы не виделись с отцом?

— Нет — нет, разумеется, виделись, — улыбнулся Эд, — от того, что мой отец оказался немного мерзавцем он не перестал быть моим отцом. Я тебе больше скажу, годы научили меня уважать его решение отказаться от мести.

Эд сделал шаг ближе.

— Спрашивай все, Донна, я отвечу.

И я хотела спросить. Хотела знать о плане против Звездочета. Хотела знать обо всех подробностях. Но, если бы я стала разведывать это так, то поступила бы бесчестно. Крайне бесчестно.

— Что ты планируешь делать со мной, если я вернусь в лагерь? — вместо этого спросила я.

— Для начала сниму кандалы. Потом еще раз спрошу, хочешь ли ты остаться. И если хочешь, то введу тебя в курс дела, станешь частью команды.

— Зачем я тебе в команде?

— Ты знаешь дворец, знаешь башню, — ответил Эд, — ты воровка и обманщица, а такая пригодится в нашем деле, и… — печально улыбнулся, — и я хочу, чтобы ты была рядом.

Сердце предательски заколотилось. Я глубоко вдохнула, заставив его успокоиться.

— Чтобы прояснить, — сказала я, вставая на болото.

— Не стоит.

— Нет, я проясню! — настояла я, — чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда. Здесь в болоте истины. Я против Звездочета, и на стороне короля. Я буду бороться за то, чтобы вытащить монарха нашей страны из — под гипноза. И я буду бороться за нашу страну.

— Это было необязательно.

— Но я хотела. Чтобы больше не возвращаться к этому.

Я сошла обратно на землю. Эд пошел следом. Остановился.

— У тебя есть еще вопросы?

— Есть, но их я не стану задавать тебе на болоте истины.

— Значит, ты возвращаешься со мной?

Хороший вопрос. Очень хороший. Победить Звездочета будет проще вместе с разбойниками, чем одной…

— Все будет, как раньше, обещаю, — Эд приобнял меня за плечи.

— Нет, не будет, — сказала я, скидывая его руки, — я помню, как ты смотрел на меня, дергая за цепь, — потрясла кандалами, — за эту цепь. Помню, как ты заставил меня ненавидеть вас всех и себя саму. Помню, как мне приходилось есть с земли грязные ломти хлеба и справлять нужду у вас на глазах, привязанной, как собака.

Для принцессы, выросшей окутанной роскошью, я держалась молодцом. Думала, за эти дни помру от унижения, но не померла.

— Ты преувеличиваешь, — сказал Эд, — деревенские дети и то хуже издеваются друг над другом.

Но я не деревенщина и никогда ей не была.

— Это для того, чтобы сломать… я же объяснял, — продолжил Эд, делая шаг ближе ко мне.

— Ты решил за меня, что лучше мне быть сломанной.

— Да, решил.

— Ты мог бы предупредить.

— Тогда бы не было нужного эффекта.

Мы молча смотрели друг на друга и не могли пошевелиться. Мы знакомы чуть больше недели, но за это время Эд успел стать мне почти родным, а потом растоптать меня. Я хотела. Честное слово, хотела бы моргнуть и стереть воспоминания о днях, прожитых на цепи, но не могла.

— Человеческие чувства — это не часы, которые можно собрать, разобрать, собрать заново, и никто ничего не узнает, — сказала я. — нельзя причинить боль, а потом прийти со словами: «Прости, давай забудем!», и чтобы все стало, как прежде. Чувства— это тонкая паутинка, которую так легко порвать, но сложно восстановить. Чувства, это нечто, на что мы не всегда можем контролировать… Нет, не так. Их мы вовсе не контролируем. Я не смогу вести себя, как раньше.

Эд кивнул. Что ж, не начал скандалить, мол я все усложняю, не начал убеждать и просить прощения. Просто кивнул. Принял.

— Значит ты все — таки оставляешь нас? — спросил он.

Я огляделась. Лес. Болота. Кругом все в зелени и грязи. Такое же скверное, как мои перспективы победить Звездочета в одиночку.

— Нет, возвращаюсь с тобой, — ответила я, — просто знай, что мне понадобится время на то, чтобы вас всех простить.