Физрук-7: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 48

— Не узнаешь что ли, Сашок⁈ — спросил тот, подходя поближе и протягивая руку. — Хорош гусь… Это ж я! Клим Климов, твой институтский однокашник!

— Так это ты, Климыч⁈ — переспросил я. — Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!

— Изменился, да? — спросил он. — Ну да… Не спорю… В институте ходил бритый, как колобок, а сейчас зарос… Да и колобок переместился ниже…

И он с хохотом похлопал себя по отчетливо наметившемуся брюшку.

— А ты разве сейчас во Владимире? — продолжал я разыгрывать сценку «встретились два приятеля», надеясь, что кривая вывезет. — Ты ведь кажется из…

— Из — Владика! — подхватил он. — Из — Владивостока, значит… Швыряет нелегкая… Из одного Владика в другой…

— Кстати, хочу тебя представить, — поспешил я перевести разговор на другую тему. — Антонина, Ираида!.. А это мой институтский приятель Клим — балагур и весельчак.

Балагур тут же поцеловал дамам ручки, а те ему вежливо улыбнулись. Эдик, брат экскурсоводши, принес меню. Клим и не думал уходить. Он пододвинул табурет и уселся, сообщив, что знает здешнее меню наизусть. И тут же потребовал принести ему борщ и котлету по-киевски. У меня возник чисто философский вопрос: он сам за себя будет платить или на меня рассчитывает? Получить ответ на него можно будет только на основе опыта, потому что я хоть и сделал вид, что не забыл старого дружка, но на самом деле ничего не знал о его характере и повадках.

Мы тоже заказали себе блюда русской кухни. Девушки попросили солянку и загадочную гурьевскую кашу, я — гуся, запеченного с яблоками. И все это, не считая, разных там расстегайчиков и икорочки. В качестве запивки — ягодный морс. Тоня и Ира, как они попросили их называть, потребовали принести наливочки, а мы с незваным сотрапезником — водочки. Выпили, закусили. Разговор пошел веселее. Клим, отчество которого действительно оказалось — Климович, оказался неплохим рассказчиком.

Он рассказал, что попал во Владимир по распределению, как и я — в Литейск, только преподает не в школе, а в городской ДЮСШ — детско-юношеской спортивной школе. Работу свою он не любит, потому что непоседлив по натуре. И намерен при первой же возможности уволиться и вернуться, как он выразился, на Тихий океан. Дабы убедить нас в том, что без моря он не мыслит своей жизни, Клим принялся рассказывать о том, как вернувшись из армии — а этот любитель моря почему-то служил на суше — он приобрел по дешевке старую гоночную яхту и отправился на ней в открытый океан.

Вполне возможно, что Сашок Данилов слушал эту историю уже не в первый раз, но я-то — впервые. А уж наши сотрапезницы — тем более. А рассказывать Климыч умел. Размахивая вилкой, с наколотым куском котлеты, он пытался передать своим слушателям всю мощь настигшего его шторма. Даже я заслушался, не говоря уже о женской половине стола. Из незваного надоедливого собутыльника, Клим, похоже, превратился в их глазах замечательного парня, мужественно боровшегося с коварной стихией.

Мне стало обидно. Будь я совершенно трезвым, я бы только рукой махнул и посмеялся над этим хвастуном, если не сказать — брехуном, но подогретый спиртовыми парами, я решил, что тоже должен предстать в глазах присутствующих здесь дам бесстрашным героем. Только мне не нужны выдуманные океанские шторма. Когда у меня в реальной жизни хватало приключений, о которых в книжках не напишут. Об одном из таких приключений я и решил рассказать, под воздействием алкоголя позабыв об одной мелочи, что это воспоминания не Александра Сергеевича, а Владимира Юрьевича Данилова.

Это случилось на второй год войны. Осенью глубокие колеи разбитого лесного проселка были залиты жидкой грязью, поверх которой плавали яркие — желтые и красные — осенние листья. Лес то подступал к самой дороге, то разбегался в стороны. По этому самому проселку, тяжело ворочая высокими колесами, страшно завывая мотором, и полз наш армейский вездеход. Нас было всего трое, и мы были заляпаны грязью с ног до головы. Правда, грязь была везде: на дверцах кабины, на радиаторе и капоте. Даже на лобовом стекле «дворниками» были вычищены мутные полукружья.

Неожиданно из леса, наперерез джипу выскочил толстый мужик в длинном балахоне. Настолько неожиданно, что я его едва не пристрелил. Хорошо, что Пайчадзе, старшина, который был за рулем, притормозил. Сделать это было совсем нетрудно, так как скорость машины была ничтожной. Я поднялся с сиденья, убрал в кобуру свой «Стечкин» и с подозрением уставился на толстяка, который вдруг повалился на колени, срывая заляпанные очки.

— Ради бога, товарищ офицер помогите!.. — прохрипел он. — Окажите любезность, спасите их!..

Выпрыгнув из кабины, я спросил:

— Кто вы такой?

— Я врач небольшого ведомственного санатория, — принялся объяснять толстяк. — Моя фамилия Голубев. Эрнест Иванович, к вашим услугам… Прошу вас, товарищ офицер, помогите… Бандиты… Они всех их расстреляют… Мои пациенты…

Внимательно оглядев окрестности, я скомандовал:

— Старшина! Сержант! Ко мне!

Прихватив автоматы, мои солдатики вылезли из кабины. Врач Голубев уже выбрался из колеи, встал чуть в сторонке.

— Боевиков много? —спросил я у него.

Водрузив очки на переносицу, предварительно протерев их на удивление чистым носовым платком, врач деловито сообщил:

— Нет, человек пять, но он эти… головорезы…

— Недобитки… — процедил я сквозь зубы. — Далеко идти?

— Около километра, к озеру…

— Ясно… — откликнулся я и добавил, обращаясь к своим. — Сойкин, Пайчадзе, дело тухлое. Если верить этому типу, вон за тем лесом спрятались пятеро моджахедов. Похоже, басаевцы… Тачку в лес. Берем каски и весь боезапас. Действуем по обстановке. Задача ясна?

Старшина с сержантом откликнулись вразнобой, но четко:

— Так точно, товарищ лейтенант!

— Выполняйте!

Откозыряв, солдаты вернулись к машине. Сойкин вытащил из кабины каски и подсумки, а Пайчадзе задним ходом завел машину в подлесок.

Я вполголоса обратился к врачу:

— Надеюсь, это не подстава, товарищ Голубев… Иначе, сами понимаете…

Видать, в моем голосе прозвучала столь недвусмысленная угроза, что врач поспешно замотал головой, едва не потеряв при этом свои очёчки.

— Как можно, товарищ офицер! — забормотал он. — Я ведь понимаю, война, считай, кончилась… Вам, наверное, по домам скоро… А тут я… Но мои пациенты совершенно беспомощны, а эти звери…

— Бросьте! — отмахнулся я. — Скажите спасибо, Эрнест Иваныч, что мы вам подвернулись… А то пришлось бы искать помощь в другом месте… Показывайте дорогу.

Врач с готовностью устремился в лес. Я кивком показал на него Сойкину.

— Присмотри за ним, Тимоха. Если что…

Сержант молча кивнул, и мы, крадучись, двинулись вслед за Голубевым.

Ведомственный санаторий был, похоже, расположен на территории старинной усадьбы, на берегу небольшого лесного озера. Сама усадьба сгорела, уцелел только флигель в глубине густого, запущенного сада, окруженного оградой из металлических прутьев. Мы старались двигаться скрытно, не забывая проверять тропу на предмет растяжек. То, что Голубев уже разок прошел этим путем, ничего не значило. Враг мог поставить мины и после его ухода. За два года войны, я хорошо изучил повадки моджахедов. Как ни странно, ни в лесу, ни возле ограды никаких сюрпризов мы не обнаружили. В ограде некоторых прутьев недоставало и в сад легко было проникнуть незамеченными, но я не спешил, предпочитая внимательно изучить обстановку. Было тихо. Где-то играл магнитофон. Из трубы на крыше уцелевшего флигеля струился дымок. Один из боевиков полулежал в шезлонге, баюкая на коленях «Калаш». Глаза его были закрыты, а изо рта на подбородок стекала тягучая сонная слюна. Видимо, это и был караульный.

— Совсем обнаглели суки… — пробормотал я. — Где ваши пациенты, Голубев?

— В подвале, под развалинами, — прошептал тот. — Умоляю, товарищ офицер, поторопитесь…

— Тихо! — прошипел я.

И сделал знак рукой. Спустя мгновение, по ту сторону ограды появился сержант. По пластунски подкрался, к ничего не подозревающему басаевцу и всадил ему штык-нож между лопаток, прямо сквозь матерчатую спинку шезлонга. Вынул нож и, словно завершая естественный жест, метким броском поразил другого бандита, появившегося на крыльце флигеля, в горло. С хрипом, обливаясь кровью, тот свалился с крыльца, задев при этом ведро. Раздался грохот. В ответ послышался веселый голос, что-то произнесший на чеченском. Из флигеля показался третий боевик. Споткнулся о тело убитого, истошно заорал, но захлебнулся собственным криком, почти перерезанный пополам автоматной очередью, выпущенной мною.