Видеозапись - Нилин Александр Павлович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/55
- Следующая
Мне кажется, что к шестьдесят четвертому году игровой и человеческий облик Валерия Воронина сложился окончательно. Артистическая завершенность обретенного образа ощущалась во всем его поведении. Он как бы создан был для представительства.
Позже он мне рассказывал, что в юности начесывал кок «под Стрельцова». В шестьдесят четвертом году в это уже трудно было поверить. Если кого-то из спортивного мира он со своим безукоризненным пробором и элегантностью, вполне сознательно, обдуманно, на английский лад, и напоминал, то разве что Бескова, который в этом мире всегда и выделялся стилем поведения и одежды, – не только этим, конечно, но мы сейчас о внешней стороне.
Бесков, как я понимаю, вообще был для Воронина во многом жизненным образцом. Он часто, особенно в последние годы, вспоминал его, цитировал. В бытность игроком Валерий, видимо, будущее свое в футболе представлял подобием судьбы Бескова – выдающегося игрока, ставшего не менее авторитетным и самобытным тренером. Мне кажется, что и Бесков всегда выделял Воронина из среды игроков, ждал от него многого и после завершения Валерием карьеры игрока. Потом, конечно, был разочарован, когда все так получилось, вернее, не получилось, ничего не получилось…
Воронину откровенно нравилось быть на людях.
Как-то в разгаре лета они появились с Ивановым среди журналистов в пресс-баре международного кинофестиваля.
Иванов совершенно не казался аскетом и ханжой, но заметно было, что, кроме любопытства живого и наблюдательного человека, у него вся эта мельтешня, суета, круговорот никаких чувств не вызывает.
Воронин же наслаждался тем, что находится в центре внимания людей из прессы и кино. Он затмил за столом Иванова. И вообще всех затмил. Кинорежиссер Хуциев, не зная: кто это? (просто, подумал, красивый молодой человек) – предложил Воронину сниматься у него в картине. Воронин, покровительственно посматривая на режиссера, объяснил, что и рад бы, но у него сейчас поездка в Южную Америку, а потом и в Лондон, на чемпионат мира. И узнав, что перед ним футболист, Хуциев с художественной непосредственностью воскликнул: «Неужели они такие умные?» А Воронин тем временем уже объяснял окружившим его, что пришел сюда, приехал исключительно из-за встречи с кинозвездой Софи Лорен, с которой его должны были познакомить в Риме на аэродроме, но объявили посадку… И, глядя на него в тот момент, никто не сомневался в реальности встречи и знакомства Валерия с Софи…
Иванову вполне достаточен был узкий круг общения, куда случайные люди, разумеется, не попадали.
Стрельцова мог удовлетворить и еще более узкий круг, но в него свободно могли и затесаться люди, совершенно случайные и вовсе ему ненужные.
Воронину же необходимо было общество – круг его знакомств очерчивался весьма условно, приблизительно. Быть на виду – не составляло для него проблемы. Он не уставал от людей в каникулы. А потом затосковал по ним – не по кому-то конкретно из друзей, а вообще по людям, развлекающим, отвлекающим, уводящим от мыслей о самом главном, – и на сборах. В конце карьеры и уж, конечно, после завершения ее Валерия почти болезненно тянуло к необязательности общения, некоему полуинтеллектуальному дрейфу…
Осенью шестьдесят четвертого – зимой шестьдесят пятого года Воронин был великолепен, блестящ. Мы довольно часто с ним виделись в ту осень и зиму. И я вынес из того долгого общения одно: чужая слава обманчиво греет. Меня, во всяком случае, согрела на очень короткое время. Мне у этого огня еще и оттого стало неловко, неуютно в скором времени, что я увидел, как и Воронину иногда делается не по себе от собственного гусарства и предчувствие неотвратимой беды и расплаты посещает его, он гонит от себя это предчувствие, распаленный нашим к нему вниманием, за которым не мог же он не различить неистребимого, не побоюсь сказать, биологического любопытства к человеку известному, прославленному, но в глазах ординарных (без обиды признаем) людей всегда шагающему по невидимо протянутому на высоте канату, по которому нельзя же пройти, ни разу не оступившись (опять же на глазах тех же самых ординарных людей, охотно обступающих, окружающих знаменитость).
В сезоне шестьдесят четвертого года торпедовцы завоевывали серебряные медали – заняли почетное второе место. Рассказывают, что старший тренер Виктор Семенович Марьенко сказал заводскому начальству, что, если разрешат в будущем сезоне выступать Стрельцову, он может гарантировать команде первенство. Этих слов Марьенко я не слышал, но слышал от Володи Щербакова, молодого торпедовского центра нападения, которому не исполнилось и двадцати и он в чем-то повторял стремительностью восхождения карьеру Стрельцова, прервавшего свой полет на двадцать первом году: «Эдик на сто голов выше меня, но так, как я, он сейчас не сыграет. При нынешней плотной игре защиты он в штрафной площадке не развернется, не успеет никого из защитников пройти…»
В АПН было хорошо с пропусками на футбол. И я снова зачастил на стадион – ходили большой компанией. К Лужникам я все равно не мог привыкнуть.
Всегда в Лужниках меня преследовал телевизионный эффект, почему-то отторгающий от непосредственности зрелища.
Сначала внизу, в предбаннике, так сказать, куда мы попадали, как люди особо допущенные, в пространстве под трибунами между раздевалкой игроков и выходом на поле мы видели футболистов совсем близко, в упор. Но потом поднимались на лифте высоко-высоко, в тогдашнюю ложу прессы, и оттуда уже могли рассмотреть крошечные фигурки – крупный план слишком быстро для меня сменялся общим. Я терял какую-то необходимую мне для понимания интересующего меня связь.
Приехав как-то на игру с футболистами, я оказался вхожим в раздевалку динамовского стадиона. И был на моей улице – улице, точнее, моего детства – праздник: я вышел через тоннель (вот тот самый окаймленный бетоном, темный, с цветными точками квадратик, на который с таким ожиданием смотрел я когда-то из верхних ярусов трибун) вслед за игроками…
В динамовской раздевалке и по дороге к выходу из тоннеля я подстегивал в себе мысль: «Эти стены видели…» Но воображение не срабатывало – внимание рассеивалось на разглядывание современных действующих лиц…
И все же ощущение, что в динамовской раздевалке послевоенных лет я побывал, у меня есть…
…Из-за реконструкции динамовского стадиона игры чемпионата страны по хоккею с мячом проводились на одном из опрятных, хорошо оборудованных, но малопопулярных стадионов Москвы – «Октябре», расположенном на улице Живописной.
Из-за мартовской оттепели матчи назначались на десять часов утра.
Несколько сотен человек – вот уж, на самом деле, стойких приверженцев катастрофически теряющей престиж в столице игры – все-таки приехали на стадион.
Кулисы «Октября» не только никак уж и ничем не напоминали таинственности прежних динамовских футбольных кулис, но и даже с кулисами Малого динамовского стадиона не шли в сравнение. Обстановка почти домашняя – вроде той, какая складывается на институтских соревнованиях, когда болельщики прямым своим долгом считают не отходить от участников до самого начала соревнований.
Конечно, в составе московских динамовцев было немало известных игроков, были заслуженные мастера, были чемпионы мира. Но не слишком блестящее турнирное положение, не слишком респектабельный стадион, малолюдность трибун сокращали обычную дистанцию между зрителями, случайно проникнувшими за кулисы матча на первенство страны, и его участниками.
Можно было предположить, что и Трофимов, увидев возле раздевалки представителя прессы да и не совсем чужого ему человека, остановится, чтобы перекинуться несколькими фразами.
Но Трофимов шел мне навстречу стремительно-валкой походкой, и по его взгляду я понял: сейчас к нему лучше не лезть с напоминаниями о недавних доверительных беседах, в которых он бывал столь приветлив и прост. Еще не произнесенную мной фразу он опередил твердым «потом» и в одиночестве вошел в дверь, ведущую на лед.
А я смотрел ему вслед и чувствовал себя приподнято: неожиданно я ощутил таинственность тех кулис, за которыми собирались перед игрой и Трофимов, и Якушин, и Бесков, и Карцев, и Хомич, и наши, конечно, Бобров, Федотов, Никаноров, Гринин, Демин, Николаев… Один человек из того легендарного «Динамо» одним появлением своим придал здешней обстановке, располагающей к панибратству, тональность, присущую большому матчу…
- Предыдущая
- 22/55
- Следующая
