Беспредел (сборник) - Коллектив авторов - Страница 10

Товарищи Гаврилы стояли за его спиной и смеялись.

И тогда Миша ударил, как мог. Но не попал. Одноклассник увернулся от нелепого и слабого тычка и в ответ врезал в глаз. От боли вся смелость исчезла в один миг. Миша схватился за лицо и громко заплакал.

– Что это такое? – послышался голос Елены Павловны, учительницы математики. – Что такое? Соколов?! Опять ты?!

– Он первый меня ударил! – завопил тот.

Миша плакал, растирая слезы по лицу. Он ненавидел школу. Здесь его постоянно обижали. А когда приходила мама разговаривать с учительницей – та рассказывала, что все в порядке. Что это дети. Что это солицизация. Или как-то по-другому.

– Погостин? Покажи, что у тебя. – Теплые руки Елены Павловны отняли ладони Миши от лица. – Ох-ох. Пойдем, пойдем со мною. Холод приложим.

Глеб украдкой собрал скрепышей и протянул другу. Зажав в кулаке резиновые фигурки, Миша потопал с математичкой в кабинет к медсестре. Глаз болел и опух. Слезы текли не останавливаясь. Миша всхлипывал, шмыгал носом. Но когда к лицу приложили что-то холодное – стало чуточку полегче.

– Это Соколов тебя ударил? – спросила Елена Павловна.

– Да. Он меня все время обзывает и обижает.

– Драться нехорошо. Если бы ты его не ударил, он бы тебя не обидел.

– Обидел бы! – вспыхнул Миша.

Посмотрел на учительницу здоровым глазом. Какие же взрослые ку-ку, все время говорят разное. То драться нехорошо, то драться надо.

Миша хотел, чтобы его просто никто не трогал. Чтобы можно было целыми днями смотреть мультики, рисовать, играть в «Лего Майнкрафт» и, может быть, когда он станет взрослым, купить себе игровую приставку и играть в настоящий «Майнкрафт»!

Чтобы не было школы, не было Гаврилы Соколова. Были только мама, папа и Глеб.

Он снова всхлипнул.

– Позвоню твоему папе, – сказала Елена Павловна. – Подержи пока.

Миша послушно прижал к лицу что-то холодное и твердое. Папа будет ругаться. Какой плохой день. Папа, услышав имя Гаврилы, вечно стискивал зубы и цедил неразборчиво. Взгляд его сразу менялся, в нем появлялось нехорошее. Но мама подходила к нему, обнимала и шептала что-то на ухо, отчего папа оттаивал.

– Не надо, – жалобно пискнул Миша.

– Не переживай. Все будет хорошо!

С урока правописания его отпустили, потому что приехал папа. Елена Павловна проводила Мишу до выхода. Потрепала волосы на прощание, развернулась и ушла.

А Миша остался у двери, чувствуя на себе взгляд охранника. Тот смотрел на него отстраненно, с задумчивой улыбкой, и словно смеялся в пышные усы. Все над ним смеялись. Школа плохая. В детском садике было лучше.

Он тяжело вздохнул и вышел из двери. Папа стоял у машины напротив калитки. Большой, широкоплечий, в камуфляжных штанах и теплой куртке. Махнул рукой, приветствуя, и Миша потопал ему навстречу, опустив голову.

С деревьев падали желтые листочки. Моросил дождик. Накинув капюшон, Миша зашагал быстрее, таща в правой руке сменку. Рюкзак с динозавриком бил по спине.

– Что стряслось, боец? – спросил папа.

Вместо ответа Миша поднял лицо. Глаз опух, отчего смотреть приходилось через щелочку. Было очень стыдно.

– Кто? – ледяным голосом произнес папа.

– Никто, – буркнул Миша, вывернулся из-под тяжелой руки и полез в машину. Сел в кресло, застегнулся. Посмотрел на улицу. Папа все еще стоял, глядя на школу. Затем он залез в карман, вытащил пачку сигарет, резким жестом выдернул одну и закурил. Выпустил клуб дыма, не сводя взора с желтого дома за забором.

Разозлился. Точно разозлился.

Миша вытащил из кармана скрепышей. Разноцветные фигурки его успокаивали. Разглядывая их, он ждал, когда папа докурит, и думал, что сказать.

Наконец открылась дверь. Папа сел на место водителя. Пахнуло сигаретным дымом, и Миша поморщился. Запах ему не нравился.

Ключ повернулся в замке зажигания. Машина завелась, пиликнула. Проснулось радио.

– Соколов? – спросил папа.

Миша шмыгнул носом. Кивнул.

– Ты ответил ему?

Миша кивнул еще раз, краснея от того, что обманывает.

– Хорошо. Лучше умереть, чем дать себя унизить, – сказал папа.

Машина тронулась с места.

Миша смотрел, как удаляется школа, как пролетают мимо пятиэтажки, проступающие сквозь осеннюю листву. Дома он попросит мультики. Папа включал ему иногда «Черного Плаща» и «Мишек Гамми», потому что считал современные мультики барахлом. «Они ничему не учат, ужимки да возгласы, а тут настоящие герои, характеры», – говорил он. Миша любил «Бубу», но ему не давали его смотреть. «Черный Плащ» тоже хороший, вот только «Буба» гораздо смешнее.

– А где мама?

– В городе, – сказал папа. Он был какой-то необычный. Холодный и собранный.

Машина выкатилась на трассу, понеслась мимо частного сектора. Их дом находился в двух деревнях от школы. Пятнадцать минут езды. Чаще всего Мишу забирала мама, но иногда у нее не получалось и тогда приезжал папа. Как сегодня. А значит, за мороженым они не поедут. Папа не любил магазины.

Но несмотря на это в душу возвращался покой. О неприятности с Гаврилой напоминал только заплывший глаз. Школа гадкое место. Хорошо, что занятия идут только четыре часа, их можно перетерпеть.

– Папа, мы проехали наш поворот! – сказал Миша, когда автомобиль двинулся дальше по трассе.

– Знаю.

– Почему?

– Надо поговорить с папой твоего Соколова.

– Не надо!

Страшно представить, что будет потом в школе. Гаврила от него совсем никогда не отстанет.

– Пожалуйста, папа, не надо.

– Я обязан показать тебе, как должен вести себя мужчина. Если в школе сделать ничего не могут – это сделаю я. Давно пора было. Нельзя терпеть такое.

– Папа!

– Тихо! – повысил голос отец.

Миша притих испуганно. Посмотрел на скрепышей, украдкой бросил взгляд на папу, потому что хотелось достать зажигалку. Тот держался за руль двумя руками, и пальцы его почему-то были белыми. Но взгляд отец почувствовал, посмотрел в зеркало заднего вида.

– Все будет хорошо.

Соколов жил с отцом на отшибе Серебрянки. К его дому вела через поле дорожка и заканчивалась во дворе. Забора у них не было. Зато были две собаки. Об этом рассказывали ребята из школы. Они же говорили, что мама Соколова умерла год назад.

Мише было жалко Гаврилу. Он не мог себе представить, что такое, когда мама умирает. Он боялся смерти и не мог сдержать слез при мысли, что родителей когда-нибудь не станет. Папа всегда на это говорил, что не стоит переживать. Что когда придет время уходить – жизнь уже настолько будет не в радость, что смерть встретишь с облегчением. Миша делал вид, что понимает.

Рядом с темным домом был пристроен сарай. «Приора» Соколовых стояла чуть в стороне, на брошенных на землю досках.

Машина остановилась между нею и сараем. Папа отстегнул ремень безопасности, повернулся к Мише.

– Сиди тут. Не выходи. Я быстро.

– Па-а-ап…

Отец наклонился к нему, взъерошил волосы с улыбкой.

– Все будет отлично.

И вышел.

Из двух будок, разматывая цепи, выбрались псы. Забрехали хрипло. Папа только глянул на них, и собаки притихли, как по мановению палочки. Самая здоровая изумленно наклонила голову набок, а та, что поменьше – юркнула обратно в будку и обстреляла незнакомца настороженным лаем.

Дверь отворилась, на улицу вышел Соколов-старший. Очень худой, такой же лупоглазый, как и Гаврила. Почти лысый. Миша знал, что у него черные зубы. Видел в школе, когда за Соколовым приезжала ржавая «приора».

Папа что-то сказал ему. Указал на машину пальцем.

Выпученный взгляд уткнулся в Мишу. Рот раскрылся в кривой ухмылке. По спине пробежали мурашки, и Миша отвернулся. Дотронулся до зажигалки. Красный Уткоробот выдержал бы этот взгляд! Встретил бы его смело!

Миша зажмурился, сжал кулачки, а затем резко поднял голову и повернулся к взрослым. И как раз в этот момент папа ударил отца Гаврилы в лицо. Тот упал на землю, злобно ощерился и ловко вскочил на ноги. Папа был больше, тяжелее. Как медведь. Он что-то проорал неразборчивое, указал на машину опять, затем на дом. Из будки выскочила собака, осмелев, но с визгом остановилась, когда закончилась цепь. Ее старший товарищ был осторожнее, но и он не смог дотянуться до людей.