Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 33
- Предыдущая
- 33/108
- Следующая
– Я не могу идти против своих братьев.
– Разве это не ты, пробыв месяц на московском столе, захотел отобрать наши уделы?
Кони наконец успокоились и щипали розовый клевер. Вороны еще немного покружились над полем и, разочарованные, улетели искать легкую поживу. Хотел Василий возразить Дмитрию, сказать, что на великокняжеском столе может сидеть только один. Величие не терпит соперничества, он должен быть так же одинок, как парящий в небе сокол. Нет места рядом даже ближнему, а значит, только один может быть старшим братом.
Василий Косой попытался слукавить:
– Не мог я поступить по-другому… Престол я занимал по праву старшего брата. Но никогда я не смог бы поднять руку на брата. Веришь ли ты мне?
– Да, – неуверенно согласился Дмитрий.
– Помоги же мне тогда занять великокняжеский стол, Дмитрий, отблагодарю тебя, не обижу!
Как невозможно пройти мимо нищего, сидящего на паперти, чтобы не бросить в раскрытую ладонь мелочь, так немилосердно отказывать в помощи раскаявшемуся брату.
– Как же я помогу тебе, Василий? Московский стол Василий Васильевич занял крепко, и бояре за него. Стоит только ему бросить клич, со всей Руси воины сбегутся.
– У меня к тебе будет только одна просьба… ты с Васькой дружи.
– Дружить? – не понял брата Дмитрий.
– Делай вид, что ты ему верный союзник, а как только он где оступится, дай мне знать. Зверя легче всего бить, когда он в западне. Обещаешь?
– Обещаю.
Разговор между князьями был долгий, и полки терпеливо ждали, парились в доспехах и кольчугах.
Обнялись братья на глазах у всех и разъехались каждый в свою сторону.
В Галиче полки Василия Косого простояли недолго. Замирился князь с братьями и с легким сердцем пошел в Устюг.
Брать нужно город за городом, чтобы потом навалиться на великого князя с великою силой.
Крепкими деревянными стенами преградила путь Василию Косому крепость Гледен.
Воеводы подступили к Василию:
– Когда брать, государь, прикажешь? Может, с ходу, авось не ждут?
– Посмотри, на башнях забегали. Приготовились уже. Крепость не слабая. Подождем вятичей, вот тогда и приступим.
Некогда Юрий Дмитриевич опирался на своевольных вятичей, и сейчас Василий Косой решил прибегнуть к услугам их воинственной дружины. А за подвиги жалованье платил серебром, самоцветами. Знал князь и то, что у вятичей с устюжанами давняя вражда. Не могут составить одно целое огонь и вода: вот вятичи с устюжанами и не знали мира, уничтожая друг друга без жалости. Не живут в одной берлоге два медведя, так и они не могли быть добрыми соседями. Крепость Гледен для вятичей – лакомый кусок.
Вятичи прибыли на третьи сутки. Говорливые и неугомонные, они задирали ратников Василия и весело гоготали, когда шутки достигали цели.
На следующий день был назначен штурм. Василий Косой велел подкатить к городу наряд, и каменные ядра с глухим стуком обрушивались на деревянные стены крепости. Уже несколько ночей не спал город. Восьмые сутки без продыху засыпали его дворы стрелами, палили из пищалей. А он несокрушимой твердыней продолжал стоять, загораживая Василию дальнейший путь.
Который раз объезжал князь детинец, но, маленький, крепко сбитый, он утесом возвышался над ровным полем. Слишком высоки были стены, очень крепкими – ворота, глубоким – ров. Конечно, можно взять крепость терпеливой осадой, но терять время Василию не хотелось. Соберется московский князь с силушкой да и ухнет по братовой рати.
Оставалось единственное – хитрость.
– Кто в крепости воевода? – спросил Василий Косой у подъехавшего вятского воеводы Ушастого.
– Князь Оболенский… Вон он, на стене броней сверкает, – ткнул пальцем воевода на одну из башен, на которой, презирая пролетавшие рядом стрелы, стоял ратник в дорогих доспехах. Знатен, видать, золотым блеском слепит глаза. – Отважен. Ни стрел, ни великокняжеского гнева не боится. А если сеча, так в первых рядах. Доводилось мне с ним знаться. Бывало время, когда на пиру за одним столом сидели. В бою храбр, а в речах что дитя малое, каждый его обмануть сумеет. Доверчив, есть в нем что-то от блаженного. – И по интонации воеводы трудно было понять, чего было больше в его словах – укора или восхищения.
– Блаженный, говоришь, дитя малое. А это мы сейчас проверим. Пошли в детинец посланца, и пусть от моего имени скажет: если сдадутся на мою милость, никого не трону, а еще и награжу. Если будут сопротивляться дальше – перебью всех до одного, а крепость спалю! И пусть не рассчитывает на помощь московского князя, до него далеко. Если согласны крепость отворить, пусть протрубят, а на башне белое знамя вывесят и ворота пусть распахнут поширше, чтобы я войти смог.
Ратник с башни уже спустился. Глухо ахнула со стен пушка, и тяжеловесное ядро со свистом опустилось в нескольких саженях от Василия Косого. Конь шарахнулся в сторону, едва не скинув седока на землю. «Ладно, князь Оболенский, это тебе учтется!» – зло усмехнулся Василий.
Уже четвертый час стояло затишье: стрелы не летали, не палили пушки. Видно, думу думал князь Оболенский, и только, как и прежде, из бойниц темными жерлами угрюмо торчали пушки.
Василий уже совсем отчаялся в ожидании, когда призывно запела труба. Широко отворились ворота, приглашая незваного гостя.
– Теперь с Богом!
Вскочил Василий на коня и, тронув поводья, повел за собой дружину в сдавшуюся крепость.
Князя Оболенского Василий увидел сразу. На нем были все те же золоченые доспехи, шлем расстегнут, меч вложен в расписные ножны.
«На спасение надеется, – скривился Василий Косой, – поверил, дуралей, что я и вправду всех пощажу».
– Почему шелом передо мной не снимешь? – Глаза Василия Косого зло сверлили воеводу.
– Я московский воевода, – строптиво отвечал князь. – У меня один господин, великий князь Василий Васильевич.
Нет, не договориться ему с Оболенским, и Василий что есть силы ударил шестопером по тонкому лицу воеводы. Стальные лепестки с хрустом глубоко врезались в кость.
– Православные, что же это делается? – завопил монах, стоявший рядом. – Почто князя убили?! – орал он, показывая на бездыханное тело князя Оболенского. – Васька Косой обещал нам кровь не проливать, а сам воеводу срубил! Теперь он нас всех побьет!
Василий Юрьевич знал о том, что на Руси он прослыл не московским князем, а Васькой Косым, подчас ему казалось, что он слышал за спиной боярский шепот: «Бог шельму метит!» И тогда гнев заливал ему лицо.
Здесь же Василий Юрьевич оставался спокоен, и бояре, ехавшие за князем, недоумевали.
– Повесить монаха, – равнодушным голосом произнес Василий. – На башне повесить! Пусть клевать его прилетят вороны со всей округи.
Дюжие молодцы подхватили под руки сопротивляющегося монаха и поволокли по лестнице к башне, откуда еще совсем недавно князь Оболенский взирал на полки Василия. Монаху живо набросили на шею веревку, закрепили ее на коньке крыши и сбросили трепыхающееся тело вниз. Раза два дернулся монах, а потом затих, сильно раскачиваясь.
– Остальных строптивцев посечь мечами. Пусть запомнят Ваську Косого.
Полки будто ждали этого приказа: разбежались по домам, башням и, не жалея ни малого, ни старого, секли всех подряд. Скоро все было кончено. Крепость опустела. И все равно не мог Василий Косой унять свой гнев.
– Крепость сжечь! Золото и серебро в обозы! – И повернул коня к воротам.
Василий Юрьевич не любил оборачиваться. Но сейчас ему хотелось увидеть поверженную крепость. Он оглянулся назад. Огонь рвался в самое поднебесье, казалось, его огненные языки дотянутся до самого Бога. Полыхали дома, крепостные стены, маленькими кострами горели убитые горожане.
На душе у Василия Косого малость полегчало. Впереди его ждала Москва.
Из терема Софья Витовтовна спустилась по широкой лестнице и по длинному коридору пошла на государеву половину. Лицо ее, против обыкновения, было открыто, и стража, заслышав шаги, низко кланялась, опасаясь дерзким взглядом оскорбить великую княгиню. Старухи приживалки, повязанные черными платками, еще издали приметили Софью Витовтовну и сгибались до самого пола.
- Предыдущая
- 33/108
- Следующая
