Король медвежатников - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 49
- Предыдущая
- 49/109
- Следующая
– Мсье, – громко произнес Родионов. – У меня к вам есть разговор. Я знаю, что вы находитесь в комнате. Откройте, пожалуйста, дверь. Это очень важно для вас.
Раздался скрип, осторожный и продолжительный. Хозяин комнаты топтался у порога и, очевидно, терзался сомнениями, стоит ли открывать дверь незваному гостю.
– Право, мсье, вы такой нерешительный, – удивленно сказал Савелий. – Мне даже слышно ваше дыхание. Я к вам приехал с противоположного конца города.
Негромко щелкнул замок, и через щель Родионов увидел испуганную физиономию. Его глаза никак не желали сконцентрироваться в одном месте и блуждали от одного предмета к другому.
– Чем могу быть полезен?
На мгновение взгляд незнакомца задержался на трости, которую Савелий сжимал в правой руке, а потом вновь куда-то воспарил.
– Мне бы хотелось, чтобы вы написали для меня картину.
Лицо художника, еще минуту назад растерянное, теперь покрылось болезненной бледностью. Это продолжалось всего лишь мгновение, он все-таки сумел совладать с собой и, проглотив горькую слюну, сдержанно поинтересовался:
– Мсье, с чего вы взяли, что я художник?
Теперь его взгляд был нацелен в переносицу Савелия. Он разглядывал его с таким интересом, как будто хотел запечатлеть его в памяти навечно.
Родионов усмехнулся, не спрашивая разрешения, перешагнул порог, как бы случайно потеснив художника, и ответил:
– А вы взгляните на свои руки! На них же остались следы краски.
– Верно, но...
– Никто в округе не знает, что вы художник, и сами вы сюда перебрались совсем недавно. Вы это хотели сказать?
Художник уже полностью овладел собой. Взяв со стола перепачканную ветошь, он старательно, не пропуская ни одного пальца, вытер краску.
– Предположим... Так какую картину вы бы предпочли? У меня в наличии имеются некоторые невостребованные экземпляры. Могу предложить их вам. Прошу вас. – Художник широко взмахнул рукой, как если бы приглашал не в тесную комнату с ободранными обоями, а в знаменитую галерею, стены которой украшены шедеврами.
Подрамник, чистые холсты, тюбики краски, кисти...
Вдоль стен небольшие эскизы, выполненные маслом. И еще устойчивый запах краски, которым, казалось, был пропитан не только воздух мастерской, но даже ее стены.
Савелий долгим взглядом обвел помещение.
– Значит, это и есть ваша мастерская?
При этом в его глазах было столько понимания, что и без слов становилось ясно, что он проникся осознанием того, что находится в святая святых художника. Для постороннего взгляда увиденное выглядело хаосом: нагромождение холстов, обломков каких-то предметов, множество выжатых тюбиков из-под краски, разбросанных по всему полу. Но художнику, с его воображением, все это видится совершенно другими глазами. Постороннему наблюдателю совершенно невдомек, что художник не способен творить без подобного хаоса. Для него это что-то вроде творческой подпитки. Настоящий художник не может творить без продуманного беспорядка, который является дополнением к его картинам.
А возможно, и источником вдохновения!
Савелий прекрасно понимал это, а потому на его лице застыла печать искреннего восхищения перед талантом и деяниями настоящего мастера.
– Да, – продолжил художник, – можно было бы присмотреть что-нибудь получше, но сейчас я испытываю некоторые финансовые затруднения. – Взгляд его снова вильнул. Он рассеянно улыбнулся: – Но в ближайшие дни мое положение значительно поправится. Итак, что вы желаете? – перешел он на официальный тон.
– Для начала позвольте представиться... Савелий Родионов, меценат.
– Жан Дидро. – Художник слегка наклонил голову. – У вас в роду русские корни, мсье?
Савелий Родионов сдержанно улыбнулся:
– Я и сам русский.
– Вот как? – искренне удивился француз. – У вас совершенно нет акцента.
На этот раз его взгляд не блуждал. Савелий готов был поклясться, что в этот момент Дидро внимательно изучает его. Слегка улыбнувшись, Савелий сказал:
– Просто я очень стараюсь. Знаете, мне нужна картина со сценами Страшного суда.
– Это какая же, мсье? – пожал плечами художник. – Их много, назовите мне автора, и я постараюсь скопировать ее для вас.
Разговор предстоял долгий. Жаль, если Жан Дидро этого не почувствовал. Глянув в угол, Савелий увидел стул. Придирчиво осмотрел его на предмет краски и, заметив, что он чист, не считая обыкновенной пыли, что обязательно присутствует в подобных помещениях, отряхнул сиденье и удобно расположился, закинув ногу за ногу.
Взгляд Дидро, и без того шальной, выглядел теперь и вовсе затравленным. Тем не менее художник сделал вид, что ровным счетом ничего не произошло. Устроился на свободном стуле, правда, не таком чистом, – Савелий был уверен, что на штанах Дидро отпечаталась оранжевая масляная краска.
– Желаете чай, кофе? – спросил Дидро несколько рассеянно, не сделав даже малейшей попытки дотянуться до чайника.
Савелий невольно улыбнулся этой формальной любезности.
– Нет, спасибо... Я не помню, кто автор этого полотна, но именно такую вам заказывал господин Барановский. Вы наверняка должны ее помнить.
На лице Дидро застыл самый настоящий ужас.
– Вы ничего не путаете, мсье? – пошевелил он деревянными губами.
Родионов отрицательно покачал головой.
– Совсем нет. Сначала он велел вам написать какую-то картину, на которой была изображена женщина, а когда вы выполнили его заказ, то он заказал картину Страшного суда.
– Откуда вам это известно? – едва пошевелил губами художник.
– Мне много чего известно о вас. Неужели вы думаете, что я пришел бы заказывать картину человеку, о котором совершенно ничего не знаю?
– Что ж, просветите.
– Извольте... Вы учились в художественной академии Парижа. Все преподаватели пророчили вам блестящее будущее. Но на третьем курсе вы завели роман с женой ректора, а именно мадам Папье. Вас можно понять, – Савелий изобразил на лице сочувствие, – она молодая, красивая особа, весьма вольных взглядов, а к тому же ей хотелось всяческих развлечений. Все-таки она моложе своего супруга на целых тридцать лет! Не исключаю, что ректор закрыл бы глаза на некоторые ваши шалости, если бы вы не злоупотребляли его добродушием и не стали бы использовать его супругу в качестве обнаженной натуры для своих картин. Поверьте мне, – приложил Савелий руку к груди, – это слишком для такого милого человека, каким был доктор Папье. Мало того, что вы запечатлели ее на полотне в виде Венеры, держащей оливковую ветвь, так вы еще представили эту картину в качестве курсовой работы! Это уже верх наглости! И так о ваших отношениях с женой ректора по академии ходили самые неприятные слухи!
Дидро приподнялся:
– Да знаете ли вы...
– Я понимаю ваше возмущение, картина была выполнена великолепно. Ее не стыдно было бы выставить даже в Лувре! Но всему же есть предел...
– Что вам нужно?! – вскричал Дидро.
Савелий, будто не замечая гнева художника, продолжал все тем же бесстрастным голосом:
– И с этого времени господин ректор сделался вашим злым гением. Вас изгнали из академии. Где бы вы ни работали, он добивался того, чтобы вас изгоняли. Вы устроились реставратором в Лувр, он добился, чтобы вас уволили без содержания. Вы стали работать по протекции в Национальном музее, и тут же вмешался господин ректор! Там вы проработали, кажется, всего лишь один месяц... Потом вы предприняли попытку восстановиться в академии, но вам сразу сказали, что дорога в это учебное заведение для вас закрыта навсегда. После этого вы пристрастились к выпивке, проводили время с бродягами, ночевали под мостами...
– Хватит!
– ...Потом вы предприняли попытку устроиться реставратором в Версаль. Что поделаешь! В вашу судьбу снова вмешался господин Папье. Вас опять уволили. Потом вы стали писать виды Парижа. Эта тема благодарная во всех отношениях, – слегка раскачивал ногой Савелий. И Жан Дидро внимательно следил за носком его башмака. Нечто подобное можно наблюдать во время представления укротителя змей, когда он плавно, из стороны в сторону, покачивает флейтой, а кобра, вытянувшись, медленно раскачивается в такт. – Ваши картины пользовались небывалым успехом, их покупали иностранцы, приобретали зажиточные парижане. Вы понемногу начали вставать на ноги, сумели даже купить себе квартиру неподалеку от Лувра. Потом вас снова постигла неудача. Вы написали картину и выдали ее за подлинник Рембрандта. У человека, который приобрел эту картину, впоследствии возникли сомнения в ее подлинности, и он обратился к эксперту. И кто же был экспертом? Наш уважаемый господин ректор! Он вынес жесткий и увы! – справедливый вердикт, а вас прилюдно заклеймил, назвав мошенником! С этого момента ваши дела пошли очень плохо. От вас отвернулись постоянные клиенты, вас стали избегать приятели, перед вами закрылись двери многих домов и престижных салонов, где вы когда-то были желанным гостем. Вся ваша жизнь вновь пошла наперекосяк. Но тут вам нежданно повезло. На вас обратил внимание некто господин Барановский. Человек с весьма темным прошлым и сомнительным настоящим. Впрочем, он выдает себя за мецената. Говорят, что приторговывает ворованными картинами. Но главный его бизнес – это изготовление фальшивок. И, насколько я сумел убедиться, вы тоже причастны к изготовлению фальшивок. Это с вашим-то талантом!
- Предыдущая
- 49/109
- Следующая
