Баллада о неудачниках (СИ) - Стешенко Юлия - Страница 47

— Да. Под утро, на заднем дворе публичного дома.

— Проститутка?

— Нет. Честная девушка, богобоязненная. Маргарет Саддлер, дочка вдового булочника.

— Наш убивец с замужних на девиц переключился? — махнув мне рукой, Вилл направилась на кухню. С трудом отлипнув от стены, я двинулся за ней, стараясь не пялиться на бедра, мерно покачивающиеся под тонкой тканью блио.

С другой стороны… Благородный кавалер должен воздавать должное красоте женщины, если уж ему посчастливилось таковую увидеть.

Ну вот и я воздам.

На кухне Вилл поставила на решетку сковороду, швырнула в нее кусок масла и выложила несколько ломтей хлеба.

— Извини, но обед я еще не готовила.

— Годится, — я плюхнулся на лавку и вытянул гудящие ноги. Отсюда, из теплой полутемной кухни, разговор с Паттишалом казался досадным, но незначительным, как засохшее на шлеме птичье дерьмо.

— Держи, — Вилл протянула мне чашку. Бледные струйки пара над ней отчетливо пахли мятой и яблоками. — Что делала богобоязненная девица в борделе?

— Понятия не имею. Но справедливости ради — в заведение она так и не зашла. Тело лежало у конюшни, где посетители лошадей оставляют, — отхлебнув сладкий яблочный навар, я покрутил в пальцах чашку. На бледно-желтых боках распускали крылья длинношеие синие птицы с печальными коровьими глазами.

Это вроде бы новые.

Или нет?

Боже мой, ну за каким дьяволом одному человеку столько посуды?!

Ловко перебросив гренки в тарелку, Вилл водрузила ее в центр стола, присовокупив несколько зубков чеснока и соль.

— Может, не знала, что это публичный дом?

— Конечно. Весь город знал, и только она не знала, — примерившись, я выдернул самый зажаристый гренок. Горячее масло обжигало пальцы, но истинный воин не страшится боли. Перебрасывая гренок из руки в руку, я щедро натер его чесноком, посолил и тут же отхватил полкуска. Пустой желудок встретил пищу приветственным гимном. — Девочки из «Алой розы» никогда эту дурищу не видели, ничего подозрительного, естестственно, не слышали. Но вот тебе вопрос поинтереснее. Что благочестивая девица делала ночью на улице? Как ее отец выпустил?

Вилл выбрала самый маленький гренок, посолила его, да так и замерла с куском в руке.

— Может, он не выпускал. Девчонка дождалась, когда папаша уснет, тихонько отперла дверь и ушла.

— А служанка?

— А что служанка?

— Так она же наверняка в одной комнате с девицей спит. А может, даже в одной кровати.

— Что, прямо в кровати? — вытаращилась Вилл. — Посторонняя женщина?! Какой кошмар!

— Ну почему же кошмар. Удобно. Захотелось тебе, скажем, пить — толкнула служанку в бок и отправила за вином.

— Нет уж. Я лучше сама схожу. Посторонняя тетка в комнате, фу! — Вилл скривилась так, словно раскусила в яблоке червяка. Странный все-таки человек. Ну посторонняя тетка, и что? Зато полезная. В доме приберет, пол подметет, жрать приготовит.

Если бы я выбирал между не-папашей и Тобиасом — точно бы выбрал Тобиаса. Ни секунды бы не колебался.

— Если прямо уж фу, то можно и без прислуги. Дело твое, — любезно уступив даме первенство в споре, я заел горечь поражения гренком. — Но вряд ли отец убитой разделяет твою точку зрения. Наверняка рядом с девицей постоянно отиралась служанка.

— И что она рассказала?

— Кто?

— Служанка.

— Не знаю. До служанки я не добрался.

Вилл удивленно изогнула бровь.

— Вот не надо так на меня смотреть! До рассвета я беседовал со шлюхами, после рассвета — с Паттишаллом, и знаешь, что я тебе скажу? Шлюхи были лучше, — тоскливо вздохнув, я взял последний, уже порядком остывший гренок. — Ума не приложу, что с этим дерьмом делать.

— Что-что. Допрашивать свидетелей. Служанка, отец… Подруги, в конец концов. Ты говоришь, что нормальные девицы ночью по улицам не шляются. Значит, у жертвы была крайне весомая причина уйти из дома. Наверняка хоть кому-то она про эту причину да рассказала.

— Да. Надо бы допросить, — с сожалением поглядев на опустевшую тарелку, я облизал масляные пальцы. — Поедешь со мной?

— Я не следователь.

— Так и я не следователь. Но бог помогает храбрым.

Вообще-то брат Гуго говорил, что бог помогает усердным, но Всевышний милостив — его помощи хватит на всех. А если не хватит, то усердные перебьются.

Отец погибшей уже ждал меня в кордегардии. Тяжело ссутулившись, он сидел на лавке у стены, наполняя помещение чудовищно неуместным запахом свежего хлеба. Обильный живот Саддлера был присыпан мукой, а на рукавах сохли хлопья теста. Видимо, парни выдернули беднягу прямо от месильного стола — или как там называется у хлебопеков их рабочее место?

Быстрым шагом миновав булочника, я любезно отодвинул для Вилл собственное кресло и пристроился на краешке стола.

— Значит, это ты Якоб Саддлер, отец убитой?

В таких ситуациях главное — не выказывать сочувствия. Чуть-чуть дашь слабину — и несчастный тут же зальет тебя слезами и жалобами, которым нет ни конца, ни края. Потому говорил я строго и глядел равнодушно.

— Да, милорд. Я. Отец Маргариты. Уб-битой. Невинно. Убиенной. Я эт-то, — булочник, покачиваясь, поднялся с лавки.

— Что твоя дочь делала на улице ночью?

— Н-не знаю, милорд. Я был уверен, что она легла спать.

— Может, вы поссорились с дочерью? — вступила в разговор Вилл. И я не закатил глаза. Аж вспотел от усилия — но не закатил.

Вот что за мысли у человека: там поссорились, тут обиделись, здесь огорчились. Если из-за грубого слова каждый в ночь убегать будет, в Нортгемптоне через неделю людей не останется.

— Нет, миледи. Не ссорились. Все обычно было — отужинали мы, значит, побеседовали обо всяком-разном, потом Мэгги в спальню ушла, а я опарой занялся. Которая на утренний хлеб, значит. Даже не знаю, как Мэг мимо меня проскочила.

Я внимательно поглядел на булочника. А может, Вилл не так уж и ошибается… Поссорились, отец был пьян — ну, допустим. Схватился за нож, дочь выбежала из дома, он за ней…

Пробежали полгорода в полной тишине и безмолвии, а спасения несчастная дочь искала в борделе.

Слава богу, что вслух эту чушь не сказал.

Позора не оберешься.

— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова? — вела свою линию Вилл. — Слуги в доме были?

— Да. Салли была. Она на стол накрывала, значит, посуду потом мыла. Ну а потом, как по хозяйству справится, должна была к Мэг подняться.

— Но не поднялась?

— Ну как же не поднялась? Я утром к работе встал — Салли как раз из спальни вышла.

— Но ты говорил об этом так, словно не уверен. Почему?! — рявкнул я, и булочник подпрыгнул.

Вилл, может, и гроза драконов, — но разговаривать с простолюдинами не умеет совершенно.

— Н-не знаю, милорд, — проблеял враз взопревший булочник. — Просто к слову пришлось. Поднялась Салли к Маргарет, конечно, поднялась. Куда же еще ей деваться-то было? Не на полу же спать. У Мэг и лежаночка для служанки налажена, и одеяло шерстяное хорошее…

— Так что же твоя Салли, не слышала, как госпожа из комнаты вышла? Она что, глухая?

— Кто? Салли? Никак нет, милорд. Хорошо слышит.

— Почему же тогда не пошла за госпожой?

— Не знаю, милорд… Я ведь поначалу думал, что Мэг спит еще — она любит поспать, а я не бужу — зачем, пускай девочка отдыхает… Я, значит, думал, что она спит… А потом ваши люди пришли. Ну, я и не спросил ничего. У Салли. Так что не знаю, — сокрушенно развел руками булочник. — Может, вы у нее и спросите, милорд? А Салли вам все обскажет.

— Конечно, спрошу. Даже не сомневайся.

— У вашей дочери были… поклонники? — нашла подходящее слово Вилл. — Может, жених?

— Нет. Жениха не было. Мала еще Мэг о женихах думать. Да и не повстречал я пока мужчину, который нам в зятья бы сгодился. Лоботрясы одни. Но ничего, пока спешить нечего, я… — зачастил было Якоб Саддлер и осекся, зажав обеими руками рот. — Нечего спешить. Совсем нечего. Нечего… — и разрыдался, сотрясаясь рыхлым, как тесто, телом. Вилл начала привставать, но я придержал ее за плечо и покачал головой.